Путь, исполненный отваги - Беразинский Дмитрий Вячеславович - Страница 12

От привычных звуков веселого погрома Алексашка проснулся и испуганно сел на кровати. Русый парик, не снятый на ночь, сбился в мочалку и закрывал глаза.

– Кто здесь? – спросил Алексашка, делая безуспешные попытки разобрать спросонья, где свой волос, а где чужой. – Мин херц, ты?

– Я! – злым голосом отозвался царь.

– Фу! – выдохнул либер камрад Сашка. – А мне чего-то всю ночь курфюст Бранденбургский снился, так я подумал...

– Ya, ya! – подтвердил Петр.

Меньшиков вновь полез чесать патлы. Царь своей мозолистой рукой ему помог – схватил измочаленный парик и отодрал его от головы приятеля. Правда, вместе с париком из головы Данилыча был выдран изрядный клок волос, но Петр не обратил на Алексашкин стон никакого внимания.

– Скоро полдень, – пробасил он, – недавно я слыхал бой часов.

Алексашка толкнул в бок Лефорта, Слез с кровати и на цыпочках подбежал к окну.

– Ни зги не видно! – пожаловался он. – Проклятый туман. У нас в Москве...

Что там было в Москве, Петру узнать не удалось, ибо раздался характерный звук московских трактиров. Франц Лефорт, сидя в исподнем на кровати, блевал в ночную вазу. Амбре смеси производных спирта и соляной кислоты шибануло в нос царю.

– Du Riechst So Gut! – пробормотал он строку из народной прусской песенки, а затем изощренно выругался.

– Фефлюхтен виск! – пробулькал Франц. – Питер, вы уже на ногах... такая рань...

– Россию проспите, пьяницы проклятые! – заворчал царь. – Пошли в трактир!

Лефорт снова склонился над горшком.

Заведение называлось «Гусь и капуста», из посетителей помимо «великолепной русской пятерки» было всего ничего. Сонный хозяин клевал носом у стойки, а жена его в чистеньком накрахмаленном переднике и таком же чепце перетирала бокалы.

Петр восседал во главе стола. По правую руку сидели Меньшиков и Франц, по левую – Возницын и Головин. Перед Петром стояло четыре бокала темного пива и блюдо с копченой поросятиной. Посередине стола – кувшин с виски. Перед каждым из сидящих тоже стояло немалое количество глиняных бокалов. Время от времени они тянули руки к блюду, брали огромные куски и, капая на грудь, поедали их, запивая водопадами пива. Иногда Петр наполнял оловянные чарки виски и произносил тосты во имя Бахуса.

– Хочу земляных яблок! – заявил он после того, как первый голод был утолен. – Франц, вели, чтобы подали земляные яблоки, картовь, черт подери!

Лефорт подошел к хозяину и шепотом сделал заказ. Хозяин проснулся, потянулся и что-то ворчливо ответил. Лефорт снова с ним заспорил. В конце концов пару пенсов сделали свое дело. Хозяин скрылся в подсобке, Франц, довольный, вернулся к столу.

– Чего хотел этот трактирщик? – надменно спросил царь. – Что у него, картови нет? Так мы найдем другой кабак!

– Есть, Питер, – ласково погладил его по руке Лефорт, – просто нужно подождать, пока блюдо приготовлено. Картофель сырым не едят!

– А пусть несет! – махнул рукой захмелевший царь. – У меня Алексашка все жрет! Верно, майн либер киндер?

– Ты что, мин херц! – испугался Меньшиков. – Я бы лучше рыбки!

– Я тебе дам, рыбки! – погрозил ему кулаком Петр. – Братья, восхвалим Бахуса в сосуде сим! Эй, Прокофий! А куда, к дьяволу, задевался князь-папа? Я его работу вершу, ик!

Возницын втянул голову в плечи и елейным голосом отвечал, что Зотов с утра скорбен животом и пребывает в печали в нужном чулане. Вчера их святейшество переусердствовал с количеством пива, посему господину Петру Михайлову приходится наблюдать отсутствие сего идиота на всеобщей попойке.

– Говорил дураку старому, что уксус нужно пить противу поноса! – заворчал Петр и пустил царскую чару по кругу. Досталось и хозяину, принесшему им огромное блюдо вареного картофеля. Тот уже был в курсе, что от царской чаши по обычаю отказываться нельзя, поэтому обреченно выдул почти двести граммов виски, вопреки бесплодным надеждам, водой не разбавленного.

– Сумасшедшие русские! – жаловался он за стойкой жене. – Если они пробудут здесь хотя бы до лета, то я сопьюсь, храни меня святая Магдалена!

– Ты бы прилег, Джон, – с жалостью посмотрела на него жена, – а я побуду здесь. Отдохни несколько часов.

– Тогда глотать виски придется тебе! – мрачно сказал трактирщик. – А тебе, Мэри, ни в жизнь не одолеть полпинты чистого виски, это я тебе говорю, твой муж.

– А я Мэта с конюшни позову. Пусть он им относит заказы! – пошла на хитрость Мэри. – Мэт – дюжий малый, думаю, он справится.

– Хорошо! – зевнул Джон. – Только приодень его. А я пойду и в самом деле вздремну до ленча. Виски – тяжелая штука.

Узнав, что ему предстоит бесплатно накачаться лучшим сортом хозяйского виски, Мэт пришел в восторг. Он долго отмывал в деревянном корыте на заднем дворе свои корявые руки, тер их пеплом и щелоком, затем мочил и прилизывал непослушные патлы. Надев немного поношенную робу хозяина и матросскую шапочку, он подошел к столу русских.

– О, матроз! – Взгляд царя сфокусировался на незнакомце. – Садись, матроз, выпей с нами. Данилыч, подай стул человеку!

Напрасно хозяйка стреляла глазами, пытаясь подозвать к себе конюха. Тот, сидя в обнимку с московским царем, распевал песенки фривольного содержания, каждые десять минут прикладываясь к чарке. Мэри бессильно облокотилась на стойку и, подперев ладонью щеку, бессмысленно уставилась на гульбу московских гостей.

Вот Алексашка Меньшиков, поручик Преображенского полка, единственный из русских, чья одежда ничем не запачкана и даже имеет некоторую галантность. Кривляясь, точно паяц, изображает зверей, кричит смертельно раненным в зад петухом, корчит глупые рожи, беспрестанно задирая остальных.

Франц Лефорт, пожалован адмиральским чином за первый азовский поход, лет сорока с небольшим, начинающий полнеть швейцарец. Приятной улыбкой встречает проказы идиота Алексашки, умиленно поглядывает на друга царя, ревностно следит за каждым его взглядом, устремленным на собеседников. Не излишне благосклонен ли мин херц к Головину, Возницыну, прочей шушере из свиты?

Прокофий Возницын, уже известный дипломат, в меру хитрый, в меру пьяный, в меру умный, в меру придурковатый. Держит ушки на макушке Прокоп, иначе можно их запросто лишиться. Возле царя, что возле огня!

Федор Головин, граф, полноватый, с приличным вторым подбородком, умные глаза прячет в глупой улыбке. Пьет в основном пиво, от виски старательно уворачивается, а выпив, много ест.

Уставшая Мэри смотрит на них и диву дается. Неужто все русские такие? А как же они тогда работают? Между тем трактир заполняется посетителями. Мэри уже не до странной русской компании, нужно обслуживать посетителей. А их все больше и больше! Недаром «Гусь и капуста» считается в первой пятерке лондонских трактиров – сам король несколько раз заглядывал отведать их знаменитых колбасок из йоркширской свинины.

В разгар веселья оказалось, что ни у кого с собой нет денег. Намедни кончились.

– Позор! – прошипел Петр. – Конфузия на всю Европу!

Головин подумал, что конфузу и без того предостаточно. Возницын подумал то же самое, потому что они с Федором переглянулись понимающими взглядами, а затем вновь уткнулись в поросятину.

– Алексашка! – прошипел царь. – Друг заклятый, выручай! У тебя всегда есть деньги, ворюга ты наш дорогой!

– Мин херц! – протянул испуганно Меньшиков. – Так последние три дня и так пировали за мой счет! У меня вчерась последние ефимки ушли...

– Так придумай что-нибудь, майн либер киндер! Иначе дома кочерги отведаешь. В тот момент, когда твои таланты жизненно необходимы, ты начинаешь вилять хвостом! Придумай что-нибудь.

Меньшиков как будто давно этого ждал. Он мигом вскочил со стула и направился в угол трактира. Зашел за перегородку для особо важных гостей (общительный Петр любил трапезничать в общей зале) и исчез там на некоторое время.

– Этот сукин сын придумает! – восхищенно сказал царь, влюбленными глазами глядя вслед приятелю. – Только чует мое сердце, неспроста он туда бросился. Чует, стервец, свою выгоду!