Соленое озеро - Бенуа Пьер - Страница 19

— И... о чем же шла речь?

— И вы спрашиваете? Вы получили приказ — самый форменный, прошу верить мне — в течение недели присоединиться к армии, расположенной в Сидер-Уэлли. За вами должна была приехать повозка. Я взяла перо в руки, вернула генералу Джонстону его приказ, приписав от себя несколько строк.

— Вы решились!.. — в ужасе воскликнул Гуинетт.

— Да. И вот, что я получила с обратным курьером: передо мною извиняются, а вам дан отпуск на три месяца с того дня как местный врач, то есть доктор Кодоман, констатирует начало вашего выздоровления.

И она с торжеством бросила на стол письмо главнокомандующего.

Гуинетт схватил его, прочел внимательно и затем, положив руку на сердце, сказал:

— Годы могут пройти, а я не...

Его перебил отец д’Экзиль.

— Я тоже получил письмо, — значительно сказал он.

Наступила минута молчания. Гуинетт, которого перебили при его излияниях, старался скрыть свою злобу. Аннабель меньше владела собою. Иезуит с ужасом увидел едва заметный жест нетерпения, которым она выразила свое сожаление о том, что ей не удалось полностью выслушать благодарность преподобного.

— Вы тоже получили письмо? — все-таки спросила она тоном, доказывающим, впрочем, полнейшее безразличие ее.

— Письмо от моего настоятеля, отца Рива.

— A! — сказала она, — что же он от вас хочет?

— Он спрашивает у меня сведений о моей миссии в Идахо, которые я должен был ему отправить уже месяц тому назад... Я должен уехать.

У ней вырвался жест неприятного изумления.

— Уже! — прошептала она тоном сожаления, не бывшего притворным.

И это было все.

«А! — сказал самому себе несчастный. — Ей не пришло бы в голову вскрыть адресованное мне письмо и самой ответить моему настоятелю».

Несмотря на все, мысль эта заставила его улыбнуться.

— Правда, я не болен, — пробормотал он. — Болен... — Он, громко рассмеявшись, повторил это слово.

Пастор и молодая женщина переглянулись.

— Вы больны? — робко спросила Аннабель.

— Я, — сказал он, проведя рукой по лбу. — Разве я сказал что-либо подобное? Ах, да! Прошу прощения. Не об этом совсем речь.

Он снова овладел собою. Он повторил:

— Прошу прощения.

И прибавил, обратившись к пастору:

— Я желал бы поговорить с вами по поводу этого письма, господин Гуинетт.

— По поводу какого письма? — спросил пастор.

— По поводу этого, а также по поводу вон того, — сказал иезуит, вытащил из-за кушака письмо отца Рива и положил его на письмо генерала Джонстона.

— Когда вам угодно? — спросил Гуинетт.

— Сейчас.

В эту минуту Аннабель встала, чтобы взять что-то с буфета. Отец д’Экзиль имел несчастье неправильно понять ее движение.

— Вы можете остаться, сударыня, — сказал он. — Вы не лишняя здесь, напротив.

— Надеюсь, — высокомерно ответила Аннабель. Это высокомерие заставляло ее иногда выпрямиться, внезапно стряхивая ее обычную мягкость.

— Недоставало, в самом деле, чтобы миссис Ли оказалась лишней у себя в доме, — с рабски-угодническим смешком добавил Гуинетт.

«Я не то хотел сказать», — готов был ответить Аннабели несчастный; но замечание пастора сковало ему уста. Он задрожал весь и взглянул на него. Мужчины измерили друг друга взглядом. Затем отец д’Экзиль улыбнулся. Эта враждебная атмосфера вернула ему полное самообладание.

Без излишней перебранки, он немедленно перенес атаку на неприятельскую территорию.

— Как вы себя чувствуете сегодня, господин Гуинетт? Мне кажется, вам гораздо лучше.

На это ответила Аннабель:

— Гораздо лучше! Где же ваши глаза? Жаль, что вас не было час тому назад, когда ему надо было встать. Он был так слаб, что чуть не упал. Я вынуждена была позвать Розу, и мы вдвоем привели его сюда. Правда, Роза?

— Правда, госпожа, — пробормотала дрожащая негритянка.

— Странно! — сказал иезуит.

— Что вы видите здесь странного? — почти задорно спросила молодая женщина.

Пастор жестом успокоил ее.

— Осмелюсь попросить вас, дорогая миссис Ли, дать господину аббату возможность точно и без обиняков определить, что, собственно, он думает.

И он прибавил, намеренно скандируя каждый слог:

— Без обиняков.

— Я завел разговор именно с этим намерением, — вежливо сказал иезуит. — Обещаю вам, господин пастор, что вы будете довольны.

Он налил себе стакан воды.

— Сегодня 11 августа, — сказал он.

— Это факт, — признал Гуинетт.

— А вы оказали честь миссис Ли заболеть у нее в доме 2 июля. Прошел ровно один месяц и девять дней. Хорошо. Если я сейчас, господин пастор, употребил выражение странно относительно вашей болезни, то я дурно выразился, или по крайней мере я к частному вопросу приложил совершенно личное мнение. Сознаюсь, что есть другое определение, лучше подходящее к данному случаю.

— А какое?

— Определение несвоевременно.

— Если я верно понял, — с величайшим спокойствием ответил Гуинетт, — вы, оставляя сейчас при себе свое мнение о характере и происхождении моей болезни, желаете рассматривать только последствия ее. С этой точки зрения вы считаете ее несвоевременной.

— Совершенно верно, — сказал иезуит. — С вами просто удовольствие спорить.

— Несвоевременно. Нас здесь трое человек. Вы находите болезнь эту несвоевременной не с точки зрения моих выгод?

— Вы сами этого не пожелали бы, — с самой презрительной улыбкой ответил отец д’Экзиль.

Гуинетт и бровью не повел.

— С точки зрения ваших выгод, может быть? — осторожно допытывался он.

Иезуит еще подчеркнул выражение своей улыбки.

Гуинетт слегка побледнел.

— Нет? При этих условиях мысль ваша ясна. Продление, значит, моего пребывания в этом доме является угрозой для интересов здесь присутствующей миссис Ли.

— Совершенно верно, — просто сказал иезуит.

Тут захотела вмешаться Аннабель, но пастор снова остановил ее.

— Прошу вас, миссис Ли. Я, конечно, не боюсь и сам могу защищаться.

Он значительно помолчал.

— Я мог бы, господин аббат, напомнить вам, что под этот кров я был принят благодаря вашему покровительству. Но мне противно прибегать к доказательствам ad hominem. Можете вы мне сказать, чем вредит мое присутствие интересам миссис Ли, интересам, которые, из элементарного чувства благодарности, по меньшей мере так же дороги мне, как они могут быть дороги вам?

— Господин пастор, — сказал отец д’Экзиль, — я рассчитывал, когда ввел вас сюда, что ваше присутствие ускорит отъезд миссис Ли, а не задержит его. Я не знаю, достаточно ли ясно я выражаюсь. Если бы я мог угадать, что лейтенант Рэтледж уедет в течение недели...

Аннабель покраснела. У пастора вырвался жест целомудренного протеста.

— Если бы я мог это угадать, — с силою повторил иезуит, — то, дорогой господин Гуинетт, несмотря на вашу скорбь, несмотря на Прощание Адольфа Моно, несмотря даже на Эмерсона, вы бы никогда, слышите ли, никогда не могли рассчитывать на то, чтобы войти в этот дом. Я говорю это с ясностью, которая не может не коснуться души человека, столь предубежденного против двусмысленной речи.

— Констатирую, — сказал пастор, — что вы сыграли тогда маленькую комедию, которая обращается против вас же. Предоставляю миссис Ли судить о таком поведении. Но что я могу тут сделать?

— Вы можете уехать, — сказал монах. — Ваша должность призывает вас к вашим солдатам.

— Уже очень давно ваша должность призывает вас к вашим индейцам, — кротко сказал пастор, — так что вы не имеете права противопоставлять мне подобный аргумент. Но после всего, — сказал он, внезапно возвышая голос, — по какому праву вы требуете у меня ответа? Неужели миссис Ли дала вам это право? В таком случае мне нечего больше сказать. Говорите, миссис Ли, говорите, — пылко продолжал он. — Сейчас я умолял вас, чтобы вы молчали. А теперь заклинаю вас, говорите! Скажите, вы дали мандат этому господину так со мною обращаться?

— Я действительно получил этот мандат, — сказал, начиная выходить из себя, иезуит, — и получил его от человека, имевшего на то право. Я получил миссию не уезжать из этих мест, пока хозяйка сама не покинет их. Не так ли, сударыня?