Дорога гигантов - Бенуа Пьер - Страница 31

— Ну?

— Я хочу просить вас отправить по ее адресу телеграмму. Я буду у вас в долгу.

— Благодарю. Но ведь самая близкая почтовая контора — в Трали...

— Знаю. Я и прошу вас быть так бесконечно любезным и съездить в Трали.

Вместо ответа, я показал ему на окно, в стекла которого хлестал дождь. Парк тонул в густом тумане.

— О, маленькая буря, и только. Еще десять минут, и засверкает радуга. И потом, на что же экипажи графа д’Антрима? Милейшему Джозефу доставит удовольствие услужить вам. Туда и назад — это каких-нибудь два часика.

Больше всего бесила меня та развязность, с которой этот зловредный человечек распоряжался мною. Но мог ли я в чем-нибудь отказать тому, у кого в шкафу лежит фотография профессора Жерара?

С самым угрюмым видом я ответил, что согласен.

— Повторяю, я вам тоже пригожусь. Потому что ведь и у вас, конечно, есть подружка, и нужно время от времени посылать ей телеграмму?

Он подмигнул мне.

— Надеюсь, мы понимаем друг друга?

Он протянул мне уже написанную телеграмму: он ни на минуту не сомневался, что я соглашусь.

Когда я уже выходил, он опять позвал меня.

— Ш-ш! Заприте дверь. Больше всего восхищает меня в нашем приключении мысль, что Лозанна не так уж далека от Парижа. Профессор Жерар и доктор Грютли знакомы друг с другом, можете быть в этом уверены. Два столь знаменитых кельтоведа не могут не знать друг друга. Подумайте только, пока мы здесь так мило беседуем, может быть, и они тоже сидят вместе, в Париже или в Лозанне, и обсуждают какую-нибудь захватывающую проблему филологии! Разве не потешно? Да смейтесь же! Смейтесь!

— Идите вы к черту, — прошептал я, с силою захлопнув за собою дверь.

Четверть часа спустя Уильям вошел ко мне в комнату и сказал, что лошадь подана.

— Нужно торопиться, ваша честь, если хотите вернуться засветло.

У подъезда ждал кабриолет. Я быстро вскочил в него. Не успел я сесть, как лошадь тронула и побежала рысью. Еще мгновение, и мы были уже за оградой парка.

Тут я с удивлением и тревогою заметил, что правит Ральф.

Я счел нужным поблагодарить его.

— Мне, право, так неприятно, что я...

— Это для меня удовольствие, господин профессор.

Он говорил своим ровным голосом, не отрывая глаз от прямых ушей лошади.

Прошло минут десять. Все так же не глядя на меня, Ральф спросил:

— Вероятно, я должен отвезти господина профессора в почтовую контору?

— Да, — ответил я машинально.

И вдруг я вспомнил, что никому не говорил, зачем еду. Я сразу сообразил, что лучше играть в открытую.

— Как вы угадали, что я еду в почтовую контору?

Ральф, вместо прямого ответа, спросил:

— Господин профессор, вы лично знакомы с мисс Дездемоной Паркер?

— С мисс Дездемоной Паркер?

— Если лично с ней незнакомы, как я склонен думать, вы, вероятно, очень удивитесь той разнице, какая есть между ее подлинной физиономией и тем образом, какой вам рисуется. Да, очень удивитесь.

— Я не понимаю, скажите яснее.

— Охотно. Мисс Дездемона Паркер живет в Лондоне, улица Уордур, 47, — это тот адрес, по которому вы любезно согласились отправить телеграмму. Но там лишь ее холостая квартира, вот именно, это слово тут как нельзя более уместно. А настоящая ее квартира — в Уайтголле, точнее — в Скотланд-Ярде. Прибавлю, что мисс Дездемона Паркер шести футов росту, у нее рыжие усики и обыкновенно хорошенький браунинг в правом кармане куртки, а трубку свою она предпочитает набивать табаком Navy-Cut. Наконец, как настоящее имя доктора Грютли — Уилки Джойс, так настоящее имя мисс Паркер — Джон Джиллкрист.

Он говорил все тем же своим спокойным голосом и не переставал следить за ушами лошади.

Я достал бумажник.

— Вот телеграмма, — сказал я очень просто.

Ральф остановил экипаж и взял протянутую мною телеграмму.

— Благодарю вас, господин профессор, — с достоинством сказал он.

— Поверьте мне... — начал было я.

В первый раз поглядел он на меня. В ледяных его глазах сверкнула ирония.

— Пожалуйста, господин профессор. Конечно, вы отнюдь не были обязаны подозревать, что среди гостей их сиятельства могут быть шпионы.

Мне было досадно, что я нахожусь перед этим страшным человеком в таком смешном положении. И все-таки, как это ни странно, несмотря на жестокое воспоминание о полунагой Антиопе в его объятиях, я не испытывал к Ральфу настоящей ненависти. Об этом говорил только ум. Но в сердце у меня, я чувствовал, была к нему какая-то смутная симпатия.

В эту минуту я был готов во всем ему признаться. Увы! Не значило ли это вместе с тем открыть Антиопе ту жалкую уловку, благодаря которой попал я в замок? А еще в это самое утро я так ясно видел, с каким ужасом встретила она мою робкую попытку открыть ей правду... И еще раз я поддался трусости, промолчал. И сейчас еще дрожу от мысли, что, может быть, это молчание стоило мне счастья.

Экипаж все еще стоял по левой стороне пустынной дороги. Ветер качал на сером фоне неба ветви деревьев, кое-где покрытых уже тощими почками.

Дождь звонко стучал по верху кабриолета.

Ральф, не читая, отдал мне телеграмму.

— Я не могу позволить себе, господин профессор, познакомиться раньше вас с содержанием телеграммы. Прочтите, и вы увидите, что я не ошибался.

Не без изумления я прочитал:

«Мисс Дездемона Паркер, 47, улица Уордур, Лондон. — Предложите на пасхальный понедельник торт маленькому Тэдди. Но присмотрите, чтобы не было там коринки, если хотите, чтобы у Каллиргоэ были какие-нибудь шансы выиграть предстоящее Дерби. Весь ваш. Подписано: Станислав Грютли».

Затем прочитал и Ральф и после каждого слова заглядывал в вытащенную им из кармана записную книжку в черном холщовом переплете.

— Вполне ясно, — пробормотал он.

— Тем лучше, — сказал я.

Он прибавил:

— Все-таки доктор Грютли отнюдь не лишен ловкости.

— Не будет нескромностью задать вам один вопрос?

— Пожалуйста, прошу вас, господин профессор.

— Как могли вы узнать, кто скрывается под именем Дездемоны Паркер?

Г-н Ральф улыбнулся.

— Если бы не иметь кое-каких связей повсюду, лучше бы и не пробовать мешаться в политику.

С этими словами он опять пустил лошадь рысью.

— Я не знаю, какой нам теперь смысл продолжать нашу прогулку в Трали?

— Что вы, господин профессор! Вот уже три недели каждый день отправляется такого рода телеграмма, и все они — с очень точными сведениями, честное слово. Разумеется, полиция его величества совершенно с ними не считается, но, может быть, она насторожится в тот день, когда не получит телеграммы. Ничто не должно измениться. До сегодняшнего дня я узнавал об этих телеграммах через час после их подачи. Сегодня, благодаря вашей любезности, узнал за четверть часа до подачи, вот и вся разница.

Четверть часа спустя, в самом деле, я исполнил возложенное на меня поручение, и мы уже ехали назад.

— Я сейчас только сообразил, — сказал Ральф, — что допустил по отношению к вам, господин профессор, чрезвычайную некорректность. Я ведь забыл объяснить вам смысл телеграммы, а так, сама по себе, она не могла вам много сказать. Позвольте исправить свою ошибку. Своей депешей доктор Грютли извещает английское правительство, что 24 апреля в Кэрри будет спокойно. Он сообщает, и почему: вследствие оппозиции господина О’Рэйхилли всякой попытке восстания.

— Кто это — О’Рэйхилли?

— Честный человек, благородный. Но робкий. Он принадлежит к числу тех, которые считают, что раз движение обречено на неудачу, лучше его и не начинать. Он из числа тех, которые не знают, что в некоторых поражениях уже заложена победа. Словом, он против движения. И так как его влиянием уравновешивается влияние графа д’Антрима, в той местности чужого, — то в Керри, в пасхальный понедельник серьезного вооруженного восстания не будет. Это весьма прискорбно, но это так. У доктора Грютли хорошие сведения.

Он насмешливо поглядел на меня.