Атлантида - Бенуа Пьер - Страница 43

— Могу, — сказал я совершенно спокойно.

Он взял из ящика с пустыми ярлыками большой кусок белого картона и обмакнул перо в чернила.

— Итак, напишем: «Номер 54… Капитан?..» — Капитан Жан-Мари-Франсуа Моранж.

Я начал диктовать, положив одну руку на край стола, и вдруг заметил на моем белом рукаве пятнышко, маленькое пятнышко темно-красного цвета.

— «Моранж», — повторил Ле-Меж, выведя фамилию моего спутника. — «Родился в…— В Вильфранше.

— «В Вильфракше…» В департаменте Роны? Число?

— 14 октября 1859 года.

— «14 октября 1859 года». Так. «Умер в Хоггаре 5 января 1897 года». Ну, вот и все. Чрезвычайно вам признателен за вашу любезность.

— К вашим услугам, сударь, — и я с невозмутимым видом вышел из библиотеки.

С этого момента у меня созрело определенное решение, и только этим обстоятельством, повторяю, объясняется мое беспримерное спокойствие. И все же, расставшись с Ле-Межем, я ощутил потребность в коротком размышлении, прежде чем перейти от решения к его выполнению.

Некоторое время я блуждал по коридорам. Потом, очутившись неподалеку от своей комнаты, я направился туда.

Толкнув дверь, я увидел, что в ней стояла, по-прежнему, невыносимая жара. Я сел на диван и погрузился в раздумье.

Меня стеснял спрятанный у меня в кармане нож. Я вынул его и положил на пол.

Оружие, с его ромбическим лезвием, имело солидный вид. Между рукояткой и сталью находилось маленькое колечко из рыжеватой кожи.

Рассматривая кинжал, я вспомнил о серебряном молотке. Мне пришло на память, с какой легкостью я держал его в руке, когда хотел ударить…

И вдруг — все подробности разыгравшейся накануне сцены предстали предо мной с поразительной ясностью. Но я даже не вздрогнул. Казалось, что принятое мною решение предать немедленно смерти виновницу преступления давало мне возможность восстановить без малейшего волнения все жестокие детали события.

Если я раздумывал о своем поступке, то лишь для того, чтобы ему удивиться, а не для того, чтобы вынести себе приговор.

«Как! — сказал я себе. — Я убил Моранжа, который, как и все, был ребенком, стоил стольких страданий своей матери и причинил ей в детстве столько мучительного беспокойства своими болезнями. Я пресек эту жизнь, обративши в прах пирамиду любви, слез и коварства, называемую человеческим существованием! Поистине, какое удивительное приключение!»

И это было все. Ни страха, ни угрызений, ни того шекспировского ужаса, который бывает после убийства и который еще ныне, несмотря на то, что я стал разочарованным и пресыщенным скептиком, заставляет меня содрогаться, когда я остаюсь ночью один в темной комнате.

«Ну, — подумал я, — пора. С этим делом надо кончить».

Я поднял кинжал и, прежде чем сунуть его в карман, взмахнул им, как бы для удара. Я остался доволен. Рукоятка оружия крепко сидела в моей руке.

Я ходил в покои Антинеи всего два раза: в первый — меня вел туда белый туарег, а во второй — гепард. Тем не менее, я без труда нашел туда дорогу. Немного не доходя до двери с ярко освещенной круглой форточкой, я наткнулся на туарега.

— Пропусти меня, — приказал я ему. — Твоя госпожа велела мне притти.

Страж повиновался, и я прошел мимо него.

Вскоре до моего слуха донеслось заунывное пение.

Я глухо различил, вместе с тем, звуки ребазы, однострунной скрипки, любимого инструмента туарегских женщин. Играла Агида, поместившись, по обыкновению, у ног своей госпожи, которую окружали и три других женщины. Танит-Зерги с ними не было…

То была моя последняя встреча с Антинеей, и потому позволь мне рассказать, какою она мне явилась в тот роковой час.

Чувствовала ли она опасность, нависшую над ее головой? Хотела ли она встретить ее во всеоружии своих непобедимых чар? Не знаю… Моя память сохранила воспоминание о слабом, хрупком и почти обнаженном, без колец и драгоценностей, теле, которое я прижимал к своей груди прошлой ночью. Теперь же я удивленно отступил назад, увидев пред собою не женщину, а величавую царицу, разукрашенную наподобие языческого идола.

Могучая роскошь фараонов тяжело давила на тщедушное тело Антинеи. Ее голова была увенчана псхентом богов и царей: огромным убором из чистого золота, на котором национальные камни туарегов — изумруды — чертили в разных направлениях ее имя тифинарскими буквами. На ней было священное облачение из красного атласа с вышитыми на нем золотыми лотосами. У ее ног лежал скипетр из черного дерева, заканчивавшийся трезубцем. Ее голые руки обвивали два уреуса, пасти которых доходили ей до подмышек, как бы стремясь там укрыться. Из каждого ушка псхента лилось обильною струею изумрудное ожерелье и, пройдя сначала, наподобие чешуи у кивера, под ее упрямым подбородком, спускалось затем кругами на ее обнаженную шею.

Увидев меня, Антинея улыбнулась.

— Я ждала тебя, — сказала она просто.

Я подошел ближе, остановившись прямо перед ней, шагах в четырех от ее трона.

Она насмешливо на меня посмотрела.

— Что это? — спросила она с величайшим спокойствием.

Я взглянул по направлению ее вытянутого пальца и заметил торчавшую из моего кармана рукоятку кинжала.

Я извлек его и крепко зажал в руке, подняв для удара.

— Первая из вас, которая двинется с места, будет брошена голой, в шести милях отсюда, среди раскаленной пустыни, — холодно сказала Антинея своим женщинам, затрепетавшим от страха при виде моего жеста.

Обратившись затем ко мне, она продолжала:

— Этот кинжал, говоря по правде, очень некрасив, да и владеешь ты им, кажется, довольно плохо. Хочешь, я пошлю Сидию в мою комнату за серебряным молотком? В твоих руках он действует лучше, чем этот кинжал.

— Антинея, — глухо произнес я, — я вас убью.

— Говори мне «ты», говори мне «ты»! Ты разговаривал так со мной вчера вечером. Неужели они тебя испугали? — указала она на женщин, смотревших на меня широко раскрытыми от ужаса глазами.

Она продолжала:

— Ты хочешь меня убить? Но, ведь, ты противоречишь самому себе. Ты хочешь меня убить в ту минуту, когда можешь получить награду за совершенное тобою убийство…

— Он… он долго мучился? — внезапно спросил я, вздрогнув всем телом.

— Нет. Я уже сказала тебе, что ты пустил в ход молоток с такой ловкостью, как никогда в жизни.

— Как маленький Кен, — пробормотал я.

Она удивленно улыбнулась.

— А! ты уже знаешь эту историю… Да, как маленький Кен. Но Кен, по крайней мере, был последователен, между тем, как ты… Не понимаю.

— И я тоже не совсем понимаю.

Она посмотрела на меня с веселым любопытством.

— Антинея! — сказал я.

— Что?

— Я сделал то, о чем ты меня просила. Могу ли я, в свою очередь, обратиться к тебе с просьбой, предложить тебе вопрос?

— Говори.

— В комнате, где он находился, было темно?

— Очень темно. Я должна была подвести тебя к самому .дивану, на котором он спал.

— Ты уверена, что он спал?

— Уверена.

— Он… умер не сразу, неправда ли?

— Нет. Я знаю точно, когда он умер: спустя две минуты после того, как ты, нанеся ему удар, убежал с громким криком.

— Значит, он не мог, конечно, знать…

— Чего?

— Что молоток держал… я.

— Он мог бы этого, действительно, не знать, — произнесла Антинея, — и все же он это знал.

— Каким образом?

— Он это знал, потому что я ему об этом сказала,проговорила она, вонзая, с великолепным мужеством, свой взор в мои глаза.

— И он поверил? — прошептал я.

— Я объяснила ему в двух словах, что произошло, и он узнал тебя по крику, который ты испустил… Если бы это обстоятельство осталось для него скрытым, то все это дело не представляло бы для меня никакого интереса, — закончила она с презрительной усмешкой.

Я уже сказал тебе, что только четыре шага отделяли меня от Антинеи. Одним прыжком я очутился возле нее, но прежде чем я успел нанести удар, что-то свалило меня на землю.

Цар Хирам вцепился мне в горло.

В то же время я услышал властный и спокойный голос Антинеи: — Позовите людей!