Атлантида - Бенуа Пьер - Страница 28

Машинально я сделал несколько шагов и пошел, было, вперед, как вдруг остановился, словно вкопанный, защищая глаза рукой.

Я был ослеплен внезапно открывшимся передо мной широким лазурным просветом.

В продолжение нескольких часов я не выходил из полумрака и отвык от яркого дйевного света. Теперь же широкими волнами он лился мне навстречу с одной стороны обширного зала.

Последний находился в нижней части горы, изрезанной проходами и галлереями не хуже египетской пирамиды.

Будучи расположен на одном уровне с садом, который я видел утром с балкона библиотеки, он казался его продолжением. Переход почти не чувствовался: если под высокими пальмами сада были разостланы ковры, то в лесу колонн, поддерживавших своды зала, порхали птицы.

Вся часть зала, которая не находилась под непосредственным действием светового потока, лившегося прямо из оазиса, тонула вследствие резкого контраста в полумраке.

Солнце, медленно угасавшее за горой, скрашивало в розовый цвет гравий садовых дорожек и в кроваво-красный — перья священного фламинго, стоявшего, подняв одну ногу, на краю маленького озера, сверкавшего, как темно-алый сапфир.

Вдруг, еще раз, я полетел на землю. Какая-то масса внезапно обрушилась на мои плечи. Я почувствовал на своей шее чье-то теплое шелковистое прикосновение, а на затылке — горячее дыхание какого-то живого существа. В то же мгновение повторился насмешливый вой, уже раз смутивший меня в коридоре.

Сильным движением всего тела, я освободился от навалившейся на меня тяжести, нанеся, вместе с тем, наудачу могучий удар кулаком в сторону противника. Снова раздался вой, но на этот раз болезненный и гневный.

В ответ на него до меня донесся громкий и продолжительный смех. Вне себя от ярости, я выпрямился во весь рост, отыскивая глазами наглеца с намерением учинить над ним жестокую расправу. Но в ту же секунду мой взор застыл и остался неподвижным.

Я увидел Антинею…

В наиболее темной части зала, под отдельным сводом, искусно и необыкновенно ярко освещенным мальвовым светом двенадцати громадных широких окон, на груде пестрых подушек и драгоценнейших персидских ковров белого цвета, — полулежали четыре женщины.

В трех из них я признал представительниц, туарегского племени, блиставших бесподобной и строгой красотой и одетых в великолепные, окаймленные золотым шитьем, блузы из белого шелка. Четвертая, самая молодая из них, необычайно смуглая, почти что негритянка, была в платье из красного шелка, резко оттенявшего темный цвет ее лица, рук и обнаженных ног. Все четыре женищны окружали гору белоснежных ковров, прикрытых шкурой гигантского льва, а на ней, опираясь на локоть, возлежала Антинея…

Антинея!.. Каждый раз, когда я видел ее вновь, я спрашивал себя, хорошо ли я разглядел ее в этот первый, миг, когда меня охватило такое волнение, — ибо с каждым разом я находил ее все прекраснее… Все прекраснее! Жалкое слово, жалкий язык! Но кто виноват в его бедности: сам ли он или те, которые профанируют это слово?

Нельзя было смотреть на эту женщину, не думая о тех, из-за которых Евфракт одолел Атласа, Сапор похитил скипетр Осимандия, Мамил подчинил Сузы, а Антоний обратился в бегство…

О, сердце, если ты забьешся с силой вдруг, То лишь в объятиях ее горячих рук!

Египетский клафт осенял ее густые кудри, необыкновенная чернота которых придавала им синий оттенок. Оба конца этой тяжелой, вышитой золотом, ткани ниспадали на ее упругую грудь. Вокруг небольшого, выпуклого и упрямого лба извивался золотой уреус38 с изумрудными глазами, раскачивая над головой молодой женщины своим раздвоенным рубиновым жалом.

На ней была туника из черного крепа, подбитая золотой тафтой, очень легкая, просторная и слегка перетянутая белым кисейным шарфом, украшенным цветами ириса из черного жемчуга.

Таков был наряд Антинеи. Но кого скрывала под собою вся эта очаровательная мишура? Худенькую молодую девушку с продолговатыми зелеными глазами, с маленьким профилем хищной птицы. Адонис, — но более нервный. Царица Савская, — но совсем еще ребенок, со взглядом, с улыбкой, которых я никогда еще не встречал у восточных женщин. Чудесное воплощение насмешливой непринужденности.

Тело Антинеи я видеть не мог. Да, сказать по правде, я и не подумал бы смотреть на это хваленое тело, если бы даже в то мгновение у меня хватило для этого силы. И в этом, может быть, и заключалась необычайная особенность моего первого впечатления. Всякая мысль о теле Антинеи, когда перед взором моим стояли замученные жертвы красного мраморного зала, пятьдесят молодых людей, державших в своих объятиях эту хрупкую женщину, — мысль об этом показалась бы мне, в ту навеки памятную минуту, страшнейшей из профанации. Несмотря на смело разрезанную сбоку тунику, на. обнаженную тонкую шею, на голые руки, на загадочно манившие к себе формы, которые глаз угадывал под легкой одеждой этой женщины, — она, при всей чудовищности того, что о ней было известно, умела оставаться высоко-чистой, — нет, что я говорю, — девственной и неза пятнанной.

В ту минуту, о которой идет речь, Антинея громко хохотала при виде того, как я грохнулся, в ее присутствии, на землю.

— Царь Хирам! — позвала она.

Я обернулся — и заметил моего врага.

На капители одной из колонн, цепко охватив ее своими лапами, сидел, в двадцати метрах от пола, великолепный гепард39 . Его глаза еще горели яростью после удара кулаком, который я ему закатил.

— Цар Хирам! — повторила Антинея. — Сюда.

Зверь отвалился от колонны, как отпущенная пружина.

Через секунду он уже лежал, свернувшись в комок, у ног своей хозяйки. Его красный язык лизал ее тонкие голые лодыжки.

— Попроси прощения, — сказала молодая женщина.

Гепард с ненавистью посмотрел на меня. Желтая кожа на его морде съежилась вокруг его черных усов.

— Фррт, — проворчал он, словно большая кошка.

— Ну! — повелительно произнесла Антинея.

Нехотя зверь пополз в мою сторону. С покорным видом охватил он свою голову обеими лапами и ждал.

Я погладил его красивый пятнистый лоб.

— Не надо на непо сердиться, — сказала Антинея. — Такую встречу он устраивает всем чужестранцам.

— В таком случае, он бывает довольно часто в дурном настроении, — ответил я.

То были мои первые слова. Они вызвали у Антинеи улыбку. Он посмотрела на меня долгим и спокойным взглядом, после чего, обратившись к одной из туарегских женщин, произнесла:

— Агида, распорядись выдать Сегейр-бен-Шейху двадцать пять золотых луидоров.

— Ты поручик? — спросила она, помолчав.

— Да.

— Откуда ты?

— Из Франции.

— Я так и думала, — заметила она иронически. — Из какой местности?

— Из местности, называемой Ло-и-Гаронна.

— Из какого города, в этой местности?

— Из Дюраса.

Она подумала с минуту.

— Из Дюраса? Там течет маленькая река Дроп, и есть большой старый замок.

— Вы знаете Дюрас, — пробормотал я, вне себя от изумления.

— Туда едут из Бордо по узкоколейной железной дороге, — продолжала Антинея. — Она идет по высокой насыпи, среди поросших виноградниками холмов, увенчанных развалинами феодальных замков. Деревни носят там красивые названия: Монсегюр, Совтер-де-Гюйен, Трен, Креон… Креон, как в «Антигоне».

— Вы там были?

Она бросила на меня быстрый взгляд.

— Говори мне «ты», — сказала она с некоторой томностью. — Рано или поздно, тебе придется все равно, говорить со мною на «ты». Начни же немедленно.

Это грозное обещание моментально наполнило мое сердце безграничным счастьем. Я вспомнил слова Ле-Межа: «Не говорите так, пока вы ее не увидели. Как только вы ее увидите, вы отречетесь ради нее от всего».

— Была ли я в Дюрасе? — продолжала она, разразившись громким смехом. — Ты, кажется, воображаешь, что внучка Нептуна ездила туда в вагоне первого класса, в поезде пригородной железной дороги?