Похититель душ - Бенсон Энн - Страница 23

У нас были и собственные птицы на хорах в задней части собора – мальчики и мужчины с ангельскими голосами. Я закрыла глаза и позволила их пению наполнить все мое существо.

Я отдалась на волю сладостного песнопения, но открыла глаза, услышав, что один голос звучит отдельно от остальных. Этот голос был мне хорошо знаком.

Я находилась в передней части собора и обернулась, чтобы взглянуть на хор.

– Боже праведный… – едва слышно прошептала я.

Брат Демьен сидел прямо передо мной, и, потянувшись к нему, я дернула его за рукав. Очевидно, я помешала его искренней молитве, потому что он обернулся и сурово на меня посмотрел, что случалось не часто.

Я показала наверх.

– Смотрите… в хоре, – прошептала я.

Он приложил руку к глазам, чтобы прикрыть их от солнца, которое проникало сквозь расположенное в задней части собора окно.

– Благословение Богу, – так же шепотом проговорил он. – Буше! Но… почему он не в Машекуле? Боже мой! – Брат Демьен с изумлением посмотрел на меня. – Герцог, наверное, переманил его от милорда Жиля.

Мне его предположение показалось маловероятным.

– Интересно, как ему это удалось – милорд и Буше были близки, словно близнецы-братья.

– Судя по всему, больше нет.

Андре Буше прославился в наших краях – и вполне заслуженно – он был молод и красив, а еще обладал голосом, который мог быть оскорблением самому Богу своим совершенством, если бы не Он его сотворил и если бы Буше не использовал его для прославления Создателя. Жиль де Ре однажды услышал его в приходе Сент-Этьен, который является его собственностью, и забрал в хор своей церкви Святых праведников. Церемония, сопровождавшая введение Буше в хор, поражала воображение и стала темой множества разговоров, хотя никому так и не удалось в точности передать все детали, даже таким же музыкантам и певцам, – ее окутывала совершенно особая атмосфера. Теперь же, будучи избалованным самыми разными привилегиями, певец ожидал соответствующего отношения и вел себя вызывающе, если его что-то не устраивало.

Довольно долго ходили скандальные слухи касательно того, как милорд носился с мальчишкой. Рене де ла Суз возмущался тем, что он тратил на него огромные деньги.

– Божественное сопрано встречается редко, и его следует лелеять, – говорил милорд в свою защиту.

– И еще труднее сохранить, – возражал его брат. – Они вырастают, и голоса у них меняются.

Однако с Буше ничего подобного не случилось.

– Как вы думаете, сколько ему сейчас лет? – спросила я у брата Демьена.

– Наверное, двадцать два.

– Он поет так же, как когда ему было двенадцать.

Я не слишком преувеличивала, а про себя подумала, не сделали ли его кастратом. Возможно, это даже мог быть его собственный выбор. Решение он должен был принять еще подростком, до того как познал мужские желания.

Наверняка мы были не единственными, кого удивило присутствие Андре Буше, потому что люди вокруг нас начали перешептываться. Но, когда он снова запел, все голоса стихли. Песнопение, словно шелковая лента, стекало с его губ, мелодия была сладостной и священной, и загадочной одновременно – и мы все были зачарованы.

Затем к нему присоединился другой голос, и еще один, и еще, пока весь хор не зазвучал в такой идеальной гармонии, что казалось, будто это один голос, над которым парит голос Буше. Они от нашего имени умоляли Бога освободить нас от вечной смерти, помочь избежать суда огнем. Ни единый звук, даже детский плач, не нарушал тишины, воцарившейся в соборе, так покорила нас красота пения.

Но в середине последней каденции головы вдруг начали поворачиваться, и в конце собора зашелестели любопытные голоса, которые, словно волна, потекли вперед. Мы находились на передних местах, и я не видела, что или кто вызвал этот шум. Вдоль всего центрального прохода люди начали поворачиваться, когда небольшая процессия двинулась сквозь толпу.

Сначала я увидела священника в белом облачении – монсеньора Оливье де Ферье. Уже одно его появление могло вызвать удивление, поскольку он был дурным человеком, не слишком набожным и водил дружбу с темными типами, что, разумеется, вызывало неудовольствие вышестоящих. Его святейшество много раз рассматривал возможность лишения этого человека сана.

– Он не имеет отношения к этому приходу, – прошептал брат Демьен удивленно. – Да и ни к какому другому, насколько мне известно.

Я пожала плечами, показывая свое собственное удивление, и встала на цыпочки, вытянув шею и пытаясь хоть что-нибудь увидеть. Последние звуки хорала повисли в воздухе мелодичным эхом.

– Mon Dieu[23], – услышала я собственный голос и почувствовала, как моя рука, словно сама собой, сделала такой знакомый знак крестного знамения.

Сердце отчаянно забилось у меня в груди, когда я увидела, что за Ферьером медленно идет Жиль де Ре и каждый шаг приближает его к нам. Милорд выделялся среди тех, кто его окружал, благодаря какому-то необъяснимому качеству характера, имевшему отношение скорее к его высокому положению аристократа и героя Франции, чем к какой-нибудь физической черте. Он не был особенно крупным мужчиной, всего лишь чуть выше среднего роста, но каким-то непостижимым образом привлекал к себе внимание. Темные волосы, модно подстриженные, так что касались воротника куртки, резко контрастировали с бледной кожей, не тронутой загаром, какой появляется на поле боя. В этот день милорд надел красный костюм, цвета алой крови. А на лице застыло выражение, скорее годящееся для того скорбного дня, когда Господь был распят, а не для светлого дня Его возрождения. Я видела, что милорд едва сдерживает слезы.

Никто не ожидал, что он появится здесь, чтобы отпраздновать это священное событие.

– Почему он не в Машекуле? – удивленно спросила я.

– Он имеет право поклоняться нашему Господу там, где пожелает, сестра.

– Но здесь и сегодня, в присутствии Жана де Малеструа, с которым у него столь непростые отношения?

Примерно в середине прохода Жиль де Ре замер на месте и повернулся. Его взгляд остановился на хорах, а когда он увидел Андре Буше, мне показалось, что он весь как-то обмяк, словно на плечи ему возложили непосильную ношу.

Вот и ответ на вопрос, почему он сюда заявился. Брат Демьен наклонился ко мне и прошептал:

– Je regretted[24], матушка Жильметта, я знаю, вы любите милорда. Но даже вы должны признать, что то, как он смотрит на Буше, в высшей степени неприлично.

Я отвела взгляд от милорда, который в детстве провел столько часов у меня на коленях, и посмотрела на певца, привлекшего его внимание. Печаль и любовь в глазах милорда меня взволновали.

– Regardez, mon Frere[25], Буше словно окаменел на своем месте и не желает даже взглянуть на милорда, – сказала я.