Эшелон - Шкловский Иосиф Самуилович - Страница 24

Я нежно люблю умницу и настоящего человека Лазаря. Я также в восторге от творчества Тарковского. И поэтому сразу же согласился, несмотря на одну – впрочем, пустяковую – деталь: эту вещь замечательного польского писателя я, увы, не читал. Сказано – сделано: через день после получения сценария я написал на него существенно положительную рецензию. По-видимому, она в ряду прочих средств поддержки помогла режиссёру отстоять свою работу.

Через некоторое время опять звонит мой приятель:

– Слушай, Андрей уже отснял фильм, но его опять хотят забодать эти гады. Организуй, пожалуйста, своих астрономических пайщиков и приведи их на Мосфильм послезавтра в 12, там будет обсуждение фильма. Подбери солидных людей – надо произвести впечатление. Пропуска будут заказаны.

Конечно, я опять бросился спасать незнакомого мне мастера экрана.

Стоял лютый мороз с обжигающим ветром. Не просто было собрать человек пятнадцать «пайщиков» и привезти их общественным транспортом к проходной Мосфильма. В качестве «свадебного генерала» я уговорил ехать Якова Борисовича Зельдовича – академика и трижды Героя. И тут вдруг случилась накладка: пропуска на нас не были заказаны, хотя накануне мне в институт звонили и настойчиво нас приглашали, заверяя, что организационная часть обеспечена. Минут 15 толкались мы в холодной проходной. Тщетно я метался от окошка к окошку, пытаясь найти хоть какие-нибудь концы. Можно себе представить, как на меня смотрели мои коллеги! В отчаянии я шутя (хотя было не до шуток) попросил Якова Борисовича подойти к окошку и щегольнуть своими тремя Золотыми Звёздами.

– Ничего не выйдет. Подумают, что муляж! – ответил Я.Б., обнаружив тонкое понимание специфики кино.

Так и ушли мы ни с чем. Через несколько дней я узнал, что в последний момент просмотр был запрещен комитетом Госкино, о чём нас не соизволили известить. Никто (в том числе и Тарковский) не извинился. Я невольно вспомнил ту девчушку-дипломницу ВГИКа – единственную из известных мне работников кино, с которой можно было иметь дело.

Прошло ещё несколько месяцев, и мне стало известно, что в клубе МГУ, так же, как и в некоторых других местах, идёт «Солярис».

«Хорош этот Тарковский! – подумал я. – Ведь мог бы и пригласить на просмотр, который, очевидно, уже был…»

Я пошёл в клуб МГУ, и здесь меня огорошила надпись на титрах: «Консультант И. С. Шкловский». Вот это да! Такого уговора не было. Это ведь чистый бандитизм! Что же делать? Подать в суд, чтобы сняли с титров мою фамилию? Ничего не выйдет – у нас так не принято. Гнев мой потихоньку остывал, а тут кто-то из моих друзей подсказал мне:

– Ведь эти киношники очень богатый народ. Потребуй у них денег за консультацию!

Ну что ж, с паршивой овцы хоть шерсти клок – и я стал искать какие-то концы на Мосфильме. Не буду вдаваться в подробности. Скажу только, что все мои попытки найти упомянутые выше «концы», ведущие к финансовым сосцам этого почтенного учреждения, окончились полным крахом. В конце концов я на это дело плюнул.

Вообще, в финансовом отношении мои контакты с миром киноискусства дали нулевой эффект. Вспоминается, например, история со сценарием братьев Стругацких – какая-то фантастическая бодяга. Был заключен совершенно официальный договор с Киевской студией. Я беседовал с одним из братьев, довольно добросовестно изучил сценарий, сделал ряд замечаний, написал и отправил в Киев развёрнутую рецензию. После этого последовало почти трёхлетнее молчание. На мой запрос студия без всяких мотивировок сообщила мне, что, мол, фильм ставиться не будет, и, как говорится, – общий привет. Кстати, по закону полагается мне, кажется, 60 процентов договорной суммы. В суд, что ли, на них подавать? «Не корысти ради», а из чисто корпоративных соображений: ведь если они так нагло обращаются со мной, всё-таки человеком с именем, так что же вытворяют с молодыми? Вполне понятно поэтому, что, когда года два тому назад меня позвали к институтскому телефону и чей-то женский голос сообщил мне, что это говорят из иностранного отдела Мосфильма, я ядовито засмеялся в трубку и в самой вежливой форме послал звонившую подальше. При этом я кратко, но энергично высказал ей своё мнение о кинодеятельности и кинодеятелях.

– Но мы-то здесь при чём? – резонно ответствовала мосфильмовская особа. – Я звоню вам по очень важному делу: гостящий в Москве маэстро Антониони очень хочет побеседовать с вами!

Я живо вспомнил эпизод с «Красной пустыней» и злосчастной финкой. Поэтому когда киношница сказала мне, что маэстро Антониони хотел бы со мной побеседовать в своих апартаментах в гостинице «Советская» и что он послезавтра улетает из Москвы, я нахально заявил ей, что, насколько я понял, синьор Антониони хочет встретиться со мной, я же отнюдь не жажду общаться с ним и поэтому в гостиницу не поеду. А если я ему очень нужен – пусть приезжает в Астрономический институт сегодня в 15 часов, то есть через 1Ѕ часа, я его буду ждать до 15 час. 15 мин. Киношница сбивчиво стала мне объяснять, что, мол, это нужно согласовать с маэстро и пр., а я повесил трубку.

Слышавшие этот разговор девицы-сотрудницы закудахтали:

– Ах, как вы разговариваете, ах, разве так можно!

– С этой публикой иначе нельзя, – отрезал я. – И вообще – отвяжитесь!

Девицы бросились в мой захламленный кабинет, где кроме моего стояло ещё три стола. И вдобавок огромное продавленное старое кресло. Они лихорадочно стали «наводить марафет», готовясь к приёму знаменитости.

– Отставить, – рявкнул я. – Мы его примем в стиле итальянского неореализма. Так сказать, под небом Сицилии.

Ровно в 15 часов во двор института въехал кортеж роскошных машин. Маэстро приехал со своей киногруппой. Антониони оказался очень симпатичным, немного грустным немолодым человеком, одетым с подчёркнутой простотой. По-английски он говорил примерно так же плохо, как и я, что, конечно, способствовало взаимному пониманию.

– Чем могу служить? – спросил я.

– Видите ли, я задумал поставить фильм-сказку. По ходу действия дети, играющие в городском дворе – настоящем каменном мешке, – запускают воздушного змея, который улетает в Космос. Может это быть?

– Вы придумали, маэстро, прелестную сказку, а в сказке всё возможно!

По части сказок маэстро разбирался, во всяком случае, не хуже меня. Нет, его интересовало, может ли это быть с точки зрения науки!

– Я вынужден вас разочаровать: с точки зрения науки этого не может быть!

– Я понимаю, – сказал Антониони, – что этого не может быть с точки зрения науки сегодняшнего дня. Но, может быть, через 200—300 лет наука уже не будет исключать такую возможность?

– Боюсь, что и через тысячу лет позиция науки в этом пункте не изменится. Разве что детишки оснастят свою игрушку каким-нибудь аннигиляционно-гравитационным двигателем?

Нет, такой двигатель маэстро Антониони не устраивал, он разрушал его милую «задумку». Я стал ему объяснять, что только первобытные люди и современные, обременённые полузнаниями цивилизованные дикари верят (именно, верят) в безграничные возможности науки. На самом деле настоящая наука – это сумма запретов: а) нельзя построить перпетуум-мобиле первого и второго рода, б) нельзя передать сигнал со скоростью большей, чем скорость света в пустоте, и в) нельзя одновременно измерить координату и скорость электрона.

Антониони помрачнел. Запреты ему явно были не по душе. Провожая его, я рассказал ему историю с «Красной пустыней», финкой и важной восточной персоной.

– Неплохой сюжет для сценария, не так ли? – сказал я.

Насколько я мог заметить, эта история не произвела ожидаемого впечатления на знаменитого режиссёра. Впрочем, может, я и ошибаюсь.

Ещё в середине уходящего в Лету, богатого разного рода событиями 1981 года я узнал о предстоящем юбилее моего родного учреждения – Государственного астрономического института им. Штернберга. Любители такого рода событий выискали, что старинная обсерватория Московского университета, бывшая одним из истоков ГАИШа, появилась на свет божий в 1831 году. Значит, предстоял полуторавековой юбилей!