Нечаянный поцелуй - Беннет Сара - Страница 57

Что-то в его голосе и его поведении пробило брешь в ее безразличии.

Дженова взяла себя в руки.

– Хорошо, расскажи мне все, – согласилась она и, взяв его лицо в свои ладони, посмотрела ему в глаза. – Скажи, почему Жан-Поль ненавидит тебя. Только правду. Лжи я не потерплю.

Генрих кивнул. Отстранившись от нее, он занял место на сиденье под окном. Секунду спустя Дженова опустилась рядом с ним. Она ждала. Наконец он заговорил. Казалось, он рассказывает старый, наполовину забытый сон.

– Это случилось в Шато-де-Нюи. Да. – Он нахмурился, перехватив ее пронзительный взгляд. В том самом месте, о котором якобы я никогда не слышал. Возможно, сейчас ты поймешь, почему я солгал, Дженова. Это случилось много лет назад. После того как я покинул наш дом, где был безгранично счастлив, я отправился в Шато-де-Нюи. Мне казалось, что я шагнул из света во тьму. Ибо в том проклятом замке я обрел тьму. Тьму нескончаемой ночи…

Глава 22

Неуклюжая старая телега везла его по дорогам, лишенным какой бы то ни было человеческой жизни. Даже проезжая мимо деревень, они не видели ни одного крестьянина, ни одной лающей собаки, ни одного машущего вслед ребенка. Все домишки были крепко заперты. Словно повозка несла на себе проклятие, и он вместе с ней.

Генрих не знал графа Тару. Граф, женатый на дальней кузине его матери, приходился матери седьмой водой на киселе, и сам Генрих с ним прежде не встречался. Будучи мальчиком, которого то и дело передавали от родственника к родственнику, Генрих привык кочевать по незнакомым местам и жить с чужими людьми. Он не унывал. Он был умный и самоуверенный и обычно вполне сносно устраивался. Но здесь он не имел выбора, действительно не имел.

Он тосковал по Дженове. Она была его второй половинкой и, когда он уезжал, плакала. Генри тоже проронил слезу, но так, чтобы никто не видел, ведь он почти мужчина, а мужчине не следует распускать нюни. Прочь его отсылала мать Дженовы, Она с самого начала его не жаловала, и, когда Дженова продемонстрировала такую же неистовость характера, как у Генриха, ее мать воспользовалась случаем и объявила, что Генрих представляет опасность для их дочери. Генрих решил, что мать Дженовы, скорее всего, боялась, что через год-два, когда они станут достаточно взрослыми, дочь захочет выйти за него замуж. Дженова, правда, утверждала, что не будет связывать судьбу с мужчиной, пока не станет престарелой матроной, но мать ей не верила, Генрих улыбнулся. Ничего, ее мать вскоре узнала, какой упрямой может быть дочь.

Повозка катила теперь в гору. Над ним среди голых скал и скрученных ветром деревьев высился серый замок из толстого камня с крохотными прорезями окон. Он мало чем отличался от других мест, которые доводилось ему видеть. Генрих не придал значения его отвратительному виду, пока они не подъехали к воротам и не оказались внутри.

В тишине гулко разносился цокот лошадиных копыт и скрип колес. Откуда-то над ними, за одним из окошек, раздался крик и умолк.

Только сейчас Генрих впервые задумался, что это за место такое – Шато-де-Нюи.

Возница натянул поводья, остановив лошадь и спрыгнув на землю, пошел снимать с повозки сундук Генриха. Генрих тоже спустился на землю и стоял в растерянности, не зная, что делать. Глазея по сторонам и дивясь пустынности замка, он услышал, как открылась дверь.

– Ах, Красавчик Анри! Наконец ты у меня!

Удивленный, Генрих оглянулся и увидел перед собой крупного мужчину с тяжелым брюшком, наголо побритой головой и безобразным лицом, расплывшимся в широкой улыбке.

Генрих смущенно улыбнулся в ответ:

– Месье?

– Я граф Тару. Добро пожаловать в мой дом. Уверен, у тебя будет множество друзей.

Друзей? Каких друзей? Здесь же никого нет.

Возница снова вскарабкался на свою повозку, готовый пуститься в обратную дорогу. Генрих вдруг пожалел, что тот уезжает. За время долгого пути возница постоянно ворчал, но делил с Генри свою незамысловатую пищу и заботился, чтобы ночами Генрих не замерзал. Он был последним связующим звеном с Дженовой, и Генрих испытал постыдное желание припасть лицом к его груди.

– Идем, Анри!

Тару уже повернулся, направляясь к крыльцу башни. Генрих последовал за ним, бросив взгляд через плечо, как раз в тот момент, когда повозка тронулась с места и скрылась за воротами.

Один. Он остался совсем один.

Дверь со скрипом открылась внутрь. Генрих переступил через порог и вздрогнул, когда Тару с громким стуком ее захлопнул. В помещении было сумрачно. Единственный факел в стене отбрасывал в длинном коридоре пляшущие тени.

– Вот ты и попался, – тихо произнес граф.

Генрих уставился на него, думая, что ослышался, но в следующий момент человек от души рассмеялся, превратив все в шутку, и Генрих улыбнулся.

– Вы здесь один, милорд? – спросил он осторожно, следуя за Тару, шагавшим по плохо освещенному каменному коридору раскачивающейся походкой.

– Один? Вовсе нет. Здесь есть и другие. Они сейчас спят, но ты скоро встретишься с ними. Большую часть нашей работы мы делаем ночью.

Может, Тару сумасшедший, подумал Генрих с беспокойством. Может, он приехал в дом безумца. Что, интересно, скажет Дженова, когда он расскажет ей об этом? Но тут он вспомнил, ощутив боль в том месте, где должно находиться сердце, что Дженова ничего не услышит, потому что он никогда ее больше не увидит.

По правую сторону от них была открытая дверь. Тару не остановился и прошел мимо, продолжая движение по коридору. Но Генрих заглянул в комнату и на секунду замер, хлопая глазами, пытаясь осмыслить то, что увидел. Посреди помещения стояло большое, обитое железом колесо с шипами по периметру. По стенам висели инструменты, похожие на кузнечные. Странные щипцы с длинными ручками, куски цепей и другие предметы.

– Идем!

Тару ушел вперед. Продолжая ломать голову над тайной комнаты, Генрих ускорил шаги, чтобы догнать графа. Они свернули за угол и оказались, как он догадался, в проходе, шедшем вдоль внутренней стены башни. Впереди появилась спиралевидная лестница, уходящая наверх. Они стали по ней подниматься. Тару тяжело дышал и отдувался. Генрих слышал доносившиеся отовсюду тихие стоны и стенания. Отрывистые вздохи. Всхлипы. И повсюду тянулись двери, закрытые и запертые на засовы. Что это за место такое? Запах здесь был такой, как на скотобойне в замке родителей Дженовы:

Здесь пахло смертью.

Они достигли лестничной площадки.

Тару ждал его наверху. Его страшное лицо, показавшееся поначалу Генриху веселым, выражало торжество предвкушения. Маленькие черные глазки впивались в него буравчиками.

На последней ступеньке Генрих нерешительно остановился. Это странное место угнетало, давило на него. Он чувствовал, что немногим удалось отсюда вырваться.

– Я хочу домой, – сказал он, и его голос дрогнул. Впервые, может быть, за все время он этого не устыдился. Тару смерил его задумчивым взглядом и заметил:

– Но ты уже дома. Можешь побыть здесь недолго. Вот твоя комната.

Он открыл дверь. Комнатенка оказалась едва ли больше его сундука. На полулежал соломенный матрас и стояло ведро со свечой. Тюремная камера. Карцер. Но ведь он не преступник.

Тару затолкнул его внутрь и захлопнул дверь. Генрих услышал, как лязгнул затвор.

– Добро пожаловать, Красавчик Анри! – воскликнул Тару, и в его голос вернулись веселые нотки. – Добро пожаловать в Шато-де-Нюи.

– Генри?

Это была Дженова. Ее сладкозвучный, мелодичный голос. Он, как бальзам, как мед, пролился на рану. Его звук чудодейственно успокоил пульсирующую боль. Генрих медленно повернул голову, остановив на Дженове взгляд. Генри не знал, как долго молчал, сколько пропою времени. В комнате стало совсем темно, но она не зажигала свечи. Он едва различал ее лицо, однако не был уверен, что хочет его увидеть.

– Что это было за место? Что там случилось с тобой, Генри? – прошептала Дженова.

Генрих прочистил горло и сменил позу. Проведя рукой по подбородку, он услышал сухое шуршание небритой щетины. Когда, интересно, он брился в последний раз? Или менял одежду? Он чувствовал, что от него дурно пахнет. Ему нужно принять ванну. Он и представить себе не мог, что дойдет до такого состояния.