Лилия и меч - Беннет Сара - Страница 27

Темные глаза взглянули сверху вниз, серые – снизу вверх. Ярость и лед, встретившись, столкнулись в единоборстве. Возможно, из-за гордой холодности в глазах, столь странной в ее нынешнем состоянии, Радолф почувствовал, что его ярость утихает, и, когда он обратился к Жервуа, его голос прозвучал почти ласково:

– Так, говоришь, она ничего не ест и не пьет?

Жервуа, бежавший следом за своим командиром, ответил, запыхавшись:

– Да, милорд, она от всего отказывается.

Радолф нахмурился. Подняв руки Лили, он проверил крепость веревок и сразу заметил красные следы, оставленные грубыми волокнами на ее нежной коже.

Разыгрывая высокомерное безразличие, Лили позволила ему исследовать синяк на запястье и сломанный ноготь. Она держалась как королева, но выглядела куда царственнее, чем все королевы, которых Радолфу доводилось встречать. Он вдруг ощутил неистребимую потребность сжать ее в объятиях и держать так до тех пор, пока гордая незнакомка не исчезнет, уступив место его милой, красивой Лили, девушке из Гримсуэйдской церкви.

Но Радолф решительно подавил в себе этот порыв. Тем не менее, вынув из-за пояса ее кинжал, он перерезал стягивавшие ее руки веревки.

– Теперь ешь! – приказал он и, отвернувшись, зашагал прочь.

Лили безмолвно опустилась на землю. У нее болело все тело и раскалывалась голова, но больше всего у нее болело сердце. Хотя она и прежде догадывалась, что будет, когда Радолф узнает правду, где-то в глубине ее сознания жила надежда, что он поймет все и простит.

Как могла она быть такой слепой? Радолф – нормандский лорд, для которого долг превыше всего; доставив к королю, он принесет ее в жертву на алтарь собственной гордости.

Лучше бы ей уехать с Хью.

Лили покачала головой. Нет, она ни за что не вернулась бы в прошлое и не стала супругой негодяя. К тому же Хью сбежал, и Лили даже не знала, радоваться этому или печалиться. Хью расстроил планы Радолфа, но теперь он снова свободно разгуливает по северу.

– Вы поняли, леди, что сказал милорд? – услышала она прозвучавший рядом голос. – Вы должны есть и пить, чтобы сохранить силы.

Тут же у нее в руках оказалась чашка с водой, и Лили не задумываясь начала пить. Затем она позволила Жервуа проводить себя к остальным и усадить на плоский камень. Холодный ветер раздувал полы ее плаща и длинные пряди волос, обжигал глаза.

Жервуа подал ей еду, и Лили стала медленно жевать, устремив взгляд в пространство.

Жервуа отвернулся к командиру. Он сопровождал Радолфа в походах уже почти четыре года и не раз становился свидетелем его гнева; однако ослепленным яростью он видел его впервые. И во всем виновата женщина! Да, она была хорошенькой, но Жервуа никогда не чувствовал себя комфортно в компании женщин.

Он искоса взглянул на Лили. По крайней мере она больше не выглядела бледной и напряженной и не была похожа на человека, который в любой момент может упасть в обморок, и это его порадовало: ничего хорошего не будет, если они не довезут ее до Йорка и где-нибудь на полпути она свалится замертво. Несмотря на спешку, устроенную Радолфом, Жервуа не оставляла гнетущая мысль, что если с леди, не дай Бог, что-нибудь случится, то полетит в первую очередь именно его голова. Жервуа уже давно знал, что, когда дело касалось прекрасного пола, здравый смысл часто изменял людям. Другое дело драка – мужчина против мужчины. Жервуа чувствовал себя куда увереннее в бою, чем перед женской улыбкой.

И тут неожиданно в его мозгу возникло чудное видение с золотистыми волосами и яркими голубыми глазами. Элис Реннок. Он видел ее во время короткого визита, который нанес Малькольму по приказу Радолфа, и даже разговаривал с ней.

– Я уверена, что леди Лили имела вескую причину поступить подобным образом, – безапелляционно заявила Элис, своей решительностью откровенно восхитив Жервуа. До сих пор он частенько вспоминал ее слова и интонацию.

Пока Жервуа размышлял над несообразностями жизни, Лили ругала себя за проявленную глупость. Для человека, привыкшего жить в состоянии повышенной опасности в замке Воргена, она оказалась слишком беспечной. Ее должен был сразу насторожить хотя бы тот факт, что Радолф не оставил у двери охраны; как хитрый лис, он наблюдал за ней и выжидал, а когда настало время, выпрыгнул из засады. Теперь Лили даже сомневалась, что такого человека, как Радолф, могла произвести на свет женщина из плоти и крови; скорее он был творением оружейника Олафа, выковавшего его из закаленного в огне железа. У такого человека не могло быть сердца.

Глаза Лили защипало от слез, но она не позволила им пролиться. Возможно, ей суждено век оставаться одной, но чему быть, того не миновать; вероятно, это ей на роду написано.

Лили сознавала, что должна использовать это время, чтобы продумать предстоящий разговор с королем Вильгельмом. Она не боялась, что разрыдается и упадет на колени, моля о прощении; этого не случилось, даже когда Ворген угрожал ей расправой. Вряд ли Вильгельм окажется еще хуже. Но она находилась в каком-то оцепенении, и нужные слова никак не приходили ей на ум.

Вечерний свет окутывал крепкие деревянные стены Йорка теплым сиянием, в то время как крыши и шпили зданий поблескивали золотом. Городу повезло: за годы войны ни одна армия оккупантов не разграбила и не сожгла его.

Первыми сюда пришли римляне, затем настал черед викингов и датчан, звавших город Йорвиком. Тогда благодаря торговле и оживленному судоходству город стал процветать. Потом Йорк был столицей англиканского королевства Нортумбрии, и вот теперь сюда явились норманны. Вильгельм провозгласил Йорк своим центром на севере и вторым городом Англии после Лондона.

Водные рукава рек Уз и Фос огибали Йорк серебряными змеями. Вдоль берегов более полноводного Уза стояли многочисленные корабли, вокруг суетились занятые их разгрузкой моряки. На земляном валу возвышался замок короля Вильгельма, представлявший собой деревянную башню, обнесенную стеной. На противоположном берегу Уза король сооружал второй замок: в условиях непрекращающихся беспорядков на севере возведение дополнительных фортификационных укреплений стало насущной необходимостью.

Отряд Радолфа приблизился к городской стене, и Лили разглядела впереди железную цепь: преграждая им путь, она была натянута в нескольких ярдах от ворот, перед которыми стояла стража.

Вздохнув, Лили потянулась, разминая затекшее тело. По сравнению с предыдущими днями теперь они двигались значительно медленнее, и хотя Лили слышала, как один из воинов поделился с товарищем предположением, что их командир наконец переборол свой гнев, она не могла с ним согласиться. Ярость Радолфа просто ушла внутрь, где будет копиться, скрытая от посторонних глаз. Мало того, что он пережил нечто вроде предательства, так Лили еще и сделала из него дурака, с чем ни один норманн, конечно, не мог смириться.

Нет, его гнев не испарился, и Лили понимала, что ей еще придется пострадать от него.

После того как Радолф перерезал веревки на ее руках, Лили больше не связывали, и взамен она перестала отказываться от еды, хотя и понимала, что он ее освободил вовсе не из добрых побуждений. Радолф хотел доставить ее к Вильгельму достаточно бодрой; он хотел, чтобы она увидела, услышала и прочувствовала всю полноту уготованного ей наказания. Лили не сомневалась, что, если бы она не ела сама, он скорее всего кормил бы ее насильно.

Чувствуя, что задыхается от обиды и гнева, Лили с трудом усмирила свой мятежный дух. Возможно, ей следовало сказать Радолфу правду в самом начале, как только он обнаружил ее в Гримсуэйдской церкви, но тогда она никогда бы не познала сладость рая... зато и не страдала бы сейчас.

Миновав Бутемские ворота, отряд двинулся по Питерсгейту, одной из главных магистралей Йорка, провожаемый жадными взглядами назойливых попрошаек. Проезжая мимо деревянных домиков, лавок и каменных церквей, ратники окунались в облака городских запахов, то приятные, то отталкивающие. С минуты на минуту Лили ждала, когда откроется вид на мрачную громаду замка Вильгельма, но Радолф почему-то вывел их на второстепенную улочку, где солдаты на всякий случай окружили или еще более плотным кольцом.