Великий дух и беглецы - Булычев Кир - Страница 22

Не было кружки, чашки. Павлыш забыл попросить принести что-нибудь поменьше. Пришлось отвинтить колпачок с фонарика диагноста. В воде Павлыш растворил лекарства, дал их попробовать своему маленькому духу. Тот сверил состав со своими данными, дал добро. Павлыш влил содержимое колпачка в рот Речке. Другой рукой держал кисть – пульс был ровным: диагност не терял времени даром. Через минуту, длинную, прошедшую в молчании, диагност засуетился вновь. Лекарства оказывали должный эффект. Речка застонала, приподняла руку, словно защищаясь, открыла глаза. Павлыш думал, что она испугается, но она сразу узнала его.

– Ты здесь? – прошептала она чуть слышно. – А где Жало?

– Он убежал от них.

– А где ты был раньше? Почему не пришел?

– Я не знал.

– Плохо, – сказала девушка. – Они меня били.

– Все, – заверил Павлыш. – Больше это не повторится.

Он не был уверен, что говорил правду, – сегодня он уйдет отсюда и оставит их беззащитными. Кто же этот юноша?

– Не уходи от нас, – произнесла Речка.

Если она и удивилась, увидев его утром у реки, то теперь уже воспринимала его присутствие как нечто естественное. Он был ее дух, добрый дух, потому что она верила в духов и хотела в них верить, ибо миром, даже таким бедным, люди управлять не в состоянии. Могучие силы неба и подземелий поступают как хотят с маленькими людьми.

– Не уходи, – прошептала мать.

Жало очень устал и хотел бы поспать. Он даже присел на корточки под большим деревом и подумал: я посплю, а потом проснусь и побегу быстро. Это была очень хитрая и удобная мысль – глаза сразу стали закрываться и голова клониться на грудь.

Но тут Жало вспомнил о Речке. Может, она живая?

Вдруг ее еще не убили? Он не может оставить ее кровь не отомщенной – так нельзя делать. А если он будет спать, Старший отнесет Речку в храм к Великому духу, и там ее разрежут...

Стало страшно, что Речку разрежут. Жало завыл, так ему было страшно. Даже себя он так не жалел.

От страха Жало вскочил – сразу сон ушел. Он поднял копье с раздвоенным наконечником, которое кинул в него воин, и начал переступать с ноги на ногу в такт движениям, превращая вой в песню – как поют старухи в день мертвых.

Он знал, что надо делать. Надо бежать.

Надо бежать до сломанного дерева с разбитым молнией стволом.

Надо бежать до скалы, похожей на три сомкнутых пальца.

Надо бежать до ямы, на дне которой растут колючие кусты.

Надо бежать до того места, где в речку впадает ручей с желтой водой.

Надо бежать вверх по этому ручью...

Это было как песня. И песню Жало выучил, потому что Немой Ураган заставлял петь ее каждый вечер тихо, чтобы не услышали в соседней пещере. Немой Ураган не мог говорить, но Жало знал язык его пальцев.

Он бежал мимо сломанного дерева, мимо скалы Трех пальцев, мимо ямы, вверх по желтому ручью – он ухал и громко пел, чтобы другие звери разбежались, а люди услышали. Когда люди услышат, они не будут кидать дротики. Творящий зло всегда беззвучен. Тот, кто предупреждает топотом и криком, – не враг.

Жало устал – такой тяжелый день, – и ноги бежали еле-еле...

Он не добежал до конца песни, которой его научил Немой Ураган.

Путь ему преградили воины – они вышли из-за скал и замерли, подняв копья. Такие копья, которых в долине нет. Совсем странные копья, похожие на ладонь с выпрямленными пальцами.

Воины были в шкурах – таких шкур тоже нет в долине, кто видел шкуры цвета песка с черными пятнами?

Жало не знал, те ли это люди, к которым он бежал.

Если не те, они сейчас ударят его копьями и прекратят его жизнь.

Он знал, как это произойдет: он упадет на траву, и в горле его будет торчать древко дротика, а вокруг головы на песке или на земле будет красная кровь.

Жало остановился и опустил копье.

Копье звякнуло о камень.

Воины молчали.

Волосы у них были длинные, падали на плечи. В долине мужчины обрезают волосы на уровне ушей. А эти люди не обрезают. Старший сказал бы, что они совсем дикие. Как звери. Но у Немого Урагана волосы всегда были длиннее, чем у остальных жителей горной долины.

Жало поднял руки к глазам и, сузив большие и указательные пальцы, провел ими под глазами и потом выше, к вискам.

Это удивило встречных воинов.

Жало не знал, почему это их удивило. Немой Ураган, научив его такому жесту, не сказал, что он – табу. Что его можно совершать лишь тому, кто вождь или сын вождя. И если этот жест сделает простой воин или человек другой крови, то с неба упадет камень и убьет его. Никто никогда не пробовал проверить это табу. Всем хотелось жить.

Небо не разверзлось и не упало на святотатца.

И тогда воины расступились и жестами и скупыми звуками стали объяснять гостю, что готовы отнести его в становище.

Благодаря Немому Урагану Жало понимал все движения их пальцев и некоторые из звуков – и отвечал им на их языке.

До становища было недалеко. Воины шли сзади, охватив его полукольцом, – он ведь мог быть злым духом, которого послало к ним черное Подземелье, чтобы обмануть и потом пожрать всех мужчин.

Но когда они пришли в становище и старшие люди собрались и стали говорить с гостем Короткие Волосы, то все поняли, что это не посланник Подземелья, а самый настоящий сын великого вождя Немого Урагана, который исчез много зим назад... и никто уже не помнил, почему исчез, куда исчез – память племени уходила в прошлое лишь на десять зим. Только потому, что Немой Ураган был великим вождем и о нем пели песни, память о его подвигах оказалась длиннее.

Жало знал запретные знаки вождей.

Жало сказал, что его знаки требуют, чтобы воины племени пошли в горную долину и убили его врагов.

Это было справедливо, и Жало имел право требовать этого – он был сыном Урагана и знал запретные для смертных знаки.

Только воины не спешили идти за ним – они готовились к охоте. Они не хотели воевать.

Но старые люди, пошептавшись, сказали:

– Надо идти с сыном Урагана. Надо делать, как велят узы крови. Но лучше спуститься к долине по реке, на лодке...

Некоторые воины рычали от недовольства.

Но нельзя не слушаться богов и стариков. И набрали целую лодку воинов. И поплыли... Жало хотел спать, но не мог показать такой слабости. Он стоял посреди лодки и держал копье.

Он чувствовал себя великим вождем...

– Вы с ума сошли, Павлыш, – резко произнес голос от входа. – Я же просил, умолял вас оставаться у Старшего. И вы обещали больше не вмешиваться в дела долины.

Юноша отмахнулся от жалобно загудевших роботов, подошел ближе.

При виде его мать упала ниц. Он был настоящим хозяином долины.

– Девушка жива? – удивился юноша. – Старший сказал мне, что ее убили.

– Она умерла бы, если бы я не пришел сюда, – сказал Павлыш.

Резкость в голосе Павлыша заставила юношу метнуть к нему тонкие пальцы, словно умоляя о чем-то. Руки тут же взвились вверх, к пульсирующим глазам.

– Не думайте, что я изверг, – сказал юноша. – И не воображайте, Павлыш, что попали в какой-то притон убийц. Я вам искренне благодарен, что вы спасли девушку. Это у вас диагност? Очень любопытно. Смерть девушки никак не входила в мои планы. Но поймите, мы имеем дело с примитивной цивилизацией, даже не цивилизацией, со стаей. Жестокости присущи разумным существам на этой стадии развития. Если бы не ваше вмешательство, девушка все равно была бы мертва – так уж написано ей на роду.

– Почему же? – спросил Павлыш, все еще раздраженно. – Кто предписывает ей умереть?

– Не я, – заверил юноша. – Ее собственная жизнь, ее поступки, которыми я стараюсь руководить, клянусь вам, руководить к лучшему. Она по своей воле убежала на рассвете из долины. И без вашего участия погибла бы, убитая Белой смертью. Меня здесь не было. Я не знал об этом. Я не могу читать мысли. Вы ее спасли. Очень хорошо. Но не прошло и часа, как она убежала снова. И я поверил Старшему, что она мертва. Поверил, в этом моя ошибка, но я не застрахован от ошибок.