Тысяча девятьсот восемьдесят пятый - Бенилов Евгений Семенович - Страница 4

«Слушай, Эрька, а ты большим человеком стал — Попов тебя уже по имени-отчеству величает! — цокая каблуками, Лялька забежала вперед, чтоб не отставать, — Докторскую когда защищать будешь?» «Какую докторскую? — удивился Эрик, — У меня ж мать — враг людей … да еще голландка впридачу.» На лице у Ляльки появилось расстроенное выражение: «Сволочная страна …» — начала она, но осеклась (они вышли из коридора в фойе буфета, где все еще сидел народ). Лифт находился рядом. «Ладно, Эрька, я пешком пойду. — она заботливо поправила воротник его пиджака, — На политсеминаре увидимся.» Лялька повернулась на каблуках и поцокала в сторону лестницы.

Эрик застегнул верхнюю пуговицу рубашки, дождался лифта и поднялся на четвертый этаж. Когда он вошел в свою комнату, громкая беседа внезапно оборвалась — Эрик молча прошел мимо глядящих в сторону коллег, сел за свой стол и придвинул черновики с вычислениями. Он нашел последнюю страницу, подправил хвостик у гаммы в одной из формул, подумал немного и написал следующее уравнение — вытекавшее из предыдущего, но с преобразованной правой частью. За спиной раздавалось неясное бормотание — судя по тому, что говорили шепотом, — говорили о нем. Придумав, как записать левую часть уравнения в более компактной форме, Эрик стал прикидывать, куда поместить очередную формулу: в центре строчки или ближе к левому краю. «… опять на сорок минут опоздал!» — донесся до него свистящий шепот среднего научного сотрудника Иннокентия Сергеева. «А на позапрошлом субботнике они с этой лахудрой Макароновой не работали не фига, только лясы точили …» — отозвался сексуальный шепот Марины Погосян.

Начиная с третьего уравнения, Эрик, как всегда, увлекся и перестал замечать окружавшую его среду.

Очнулся он от звонка на политсеминар. Журчавшая позади дружеская беседа постепенно иссякла, заменившись шарканьем ног и хлопаньем двери. Эрик дождался заключительного хлопка, прихватил с собой последний лист вычислений и вышел из комнаты.

Через три минуты — одновременно со вторым звонком — он вошел в Малый Актовый Зал и сел на свободный стул рядом с Лялькой Макароновой. Как всегда в конце рабочего дня, лялькина прическа пришла в смятение и фонтанировала во все стороны курчавыми коричневыми струями. «Где Бабошин?» — тихо спросил Эрик; «Сачкует.» — прошептала Лялька, распространяя слабый запах духов. «Кхе! Кхе! — залаял сидевший на сцене за отдельным столом комсомольской секретарь института (и, по совместительству, почетный председатель совета молодых ученых) Пьер Костоглодов, — Открываю последнее в ентом году заседание политсеминара. В повестке дня три доклада. Сперва Рябинович из биолугикческого сехтору сообщит на тему … — Костоглодов порылся в бумагах на своем столе, — 'Великая победа Григория Васильича Романова в 1985-ом году и ее влияние на ход мировой истории'.» Рябинович — гладкий до скользкости молодой человек с выражавшим, что потребуется, лицом — вскочил с места и проследовал к кафедре. «Давай, Моисей … — поощрил Костоглодов, откидываясь на спинку стула, — Десять минут тебе даю на все-про-все.» «Много лет назад, осенью 1985-го года, — затараторил докладчик, поглядывая в заготовленую бумажку, — умер доблестный продолжатель дела Ленина, Сталина и Брежнева Константин Устинович Черненко. Смутное время стучалось в двери нашей Родины. Стройные ряды брежневских бойцов поредели, и даже в высшие эшелоны партии проникли ревизионисты и отступники …» — по лицу Рябиновича пробежала горестная тень.

Эрик скосил глаза на лист с вычислениями, лежавший на коленях, и стал решать последнее по счету уравнение в уме.

«… И все же здравый смысл возобладал: с преимуществом в один голос Политбюро выбрало товарища Романова, а не ренегата Горбачева!…»

Поразмыслив, Эрик понял, что комплексная добавка к частоте к желаемому результату не приведет.

«… Следующей вехой в борьбе с ревизионистами был арест горбачевского подпевалы Яковлева …» — жужжал Рябинович.

Преобразование Фурье даже не стоило пробовать.

«… И в честь великой победы Григория Васильевича каждый год теперь считается 1985-ым!…» — докладчик закончил выступление, как и полагалось, на торжествующей ноте.

Непроизвольно реагируя на изменение шумового фона, Эрик поднял глаза. «Неплохо поработал, Моисей! — сдержанно похвалил Костоглодов, — Но все же есть кое-какие упущения.» Комсомольский секретарь встал и прошелся взад-вперед по сцене. «Во-первых, не упомянул ты про великую борьбу товарища Романова за охрану окружающей среды. Сам знаешь: ежели б не Григорий Васильич — полноизолирующие костюмы всем нам носить бы пришлось! Во-вторых, поэтический дух у тебя недозвучал — на одной ярости доклад ты построил. Помни Моисей: ярость супротив идейного врага высоко летит, да быстро падает, — оттого Партия сейчас упор на поэтику делает. А в третьих … — на лице Костоглодова появилось недоуменное выражение, — … э-э … забыл, понимаешь, что в-третьих было. — он почесал в затылке, — Ну да ладно, потом вспомню.» Разрешив мановением руки Рябиновичу идти, секретарь сел за свой стол. «Следующий доклад сделает дорогая наша, — Костоглодов плотоядно улыбнулся, — Мариночка Погосян на тему … — он полез в свои бумажки, — 'Агрессивные планы Соединенных Штатов Океании и Восточноазиатской Народной Республики в отношении Евразийского Союза'.» Марина встала и, покачивая бедрами, поплыла на сцену. «Давай, Мариночка! — подбодрил Костоглодов, — Не подведи!»

Погосян встала за кафедру и улыбнулась: «Империалисты СШО и ревизионисты ВНР всегда точили зубы на Союз Евразийских Коммунистических Республик. — она обращалась непосредственно к Костоглодову, как бы игнорируя остальную аудиторию. — Однако планам тем не сбыться ни-ког-да!…»

Эрик скосил глаза на листок с формулами … стоит ли пробовать преобразование Лапласа?

«… Стонут гордые латиноамериканские народы и горняки Шотландии под пятой североамериканского военно-промышленного комплекса!… — низкий хрипловатый голос Марины доходил до низа живота. — Орды океанских диверсантов засылаются каждый год в западно-европейские республики нашего нерушимого Союза!»

Нет, преобразованием Лапласа уравнение также не решалось.

«… А каким лицемером надо быть, чтобы назвать свое министерство войны Министерством Мира! Только океанские империалисты способны на такое! И при этом считают себя поборниками социализма!…» — даже выражение горького сарказма в голосе Погосян приобретало сексуальный оттенок.

«Ненавижу ее!» — прошипела Лялька.

«… Да и восточноазиатские ревизионисты ничем не лучше океанских империалистов. Руководствуясь прогнившими догматами Мао Цзе-Дуна, они …»

«Ну и глупо.» — прошептал Эрик в розовое лялькино ухо (вьющиеся волосы ее приятно пощекотали ему нос).

«… Стонут японские трудящиеся под гнетом китайского ига. Плачут таиландские женщины, завербованные насильно в публичные дома для восточноазиатской солдатни!…»

«Знаю, что глупо, а все равно ненавижу. — опять зашипела Лялька. — Как ты только с ней в одной комнате сидишь!»

«… А во что они превратили солнечную Австралию?!…»

«С Погосян у меня меньше всего проблем.» — усмехнулся Эрик. Лялька посмотрела на него с явным неудовольствием.

«… клянемся торжественной клятвой ученых-ленинцев, что на священную землю нашей Родины вражеская нога не ступит ни-ког-да!» — закончила Марина, облизнув ярко-красные губы кончиком языка.

«Отлично раскрыла тему! — восхитился Костоглодов, — И поэтика — на пять с плюсом!» Погосян вышла из-за кафедры и поплыла на место — комсомольский секретарь проводил ее неотрывным восторженным взглядом. «Ты на Костоглодова посмотри — какие слюни на нее пускает!» — не унималась Лялька. «Ты его просто ревнуешь.» — прошептал Эрик, и Лялька саданула ему локтем в бок.

«Таперича третий доклад. — Костоглодов стряхнул с себя сексуальное оцепенение, — Джузеппе Карлуччи из техникческого сехтору сообщит на тему … э-э … 'Зачем нам нужны Советы, ежели у нас есть Партия? '» Расхристанный и косматый Карлуччи вскочил с места и затопал по направлению к кафедре.