На море и на суше - Бенилов Евгений Семенович - Страница 4

Впрочем, для кого я плачу?.. Рядом – никого, никто не пожалеет!

Я вытираю глаза, сажусь, осматриваю раны. Прокушенная рука распухла, вокруг сквозного отверстия образовались темно-красные круги – причем с обеих сторон. \\е дай бог началось заражение… черт эту водомерку знает: может, она перед тем, как кусаться, дохлятины нажралась?

Впрочем, нога беспокоит меня больше: щиколотку, как браслет, охватывает цепочка небольших проколов – и из каждого течет алая струйка. Не сочится, а именно течет: я слыхала, что пиявки впрыскивают жертве какую-то гадость, чтобы кровь не сворачивалась… надо немедленно наложить жгут!

Несколько секунд размышляю, потом смотрю на свой купальник. Размышляю еще чуть-чуть. Выбора нет: снимаю верх купальника и перетягиваю щиколотку выше укуса. Кровь сразу останавливается, будто я завернула кран.

Я отжимаю волосы и встаю.

Передо мной – широкая улица, отгороженная от лагуны невысоким (мне по пояс) парапетом. Тротуар вымощен плитами, образующими красивый и довольно сложный узор. Противоположная сторона застроена двух—трехэтажными домами: внизу магазины и кафе, верхние этажи – очевидно, жилые. В ярко освещенных витринах стоят шикарно одетые манекены, ярко освещенные залы уставлены накрытыми столами. И ни одного человека…

Оставляя кровавые следы и дрожа от холода, я пересекаю дорогу, подхожу к первому попавшемуся ресторану, дергаю дверь – заперта. Внутри – ни души. Перехожу к соседнему зданию; там магазин женской одежды. В витрине – потрясающе красивое вечернее платье, с пучками сборок по бокам… очень оригинально, нужно запомнить. Справа и слева от платья стоят зеркала; я делаю шаг вбок и вижу свое отражение…

Господи, какой ужас! Вся в крови, волосы слиплись °т морской воды, голые сиськи мотаются… Передернувшись, я отворачиваюсь.

Ближайший ко мне конец набережной заканчивается памятником: одетый в борцовское кимоно президент гордо выпячивает усеянную орденами грудь. Стуча зубами от холода, я смотрю на него…

Господи, почему я теряю время?!

Я поворачиваюсь и решительно иду к катеру. Арабелла летит надо мной – ветер от ее крыльев холодит мокрую спину. Я хлопаю в ладоши, и стрекоза опускается мне на плечо. Воздух приходит в состояние абсолютного покоя; вокруг царят тишина и безлюдье. Вот ведь странное место!.. Ярко освещенная набережная, кафе, магазины – на пустынном острове. Бывает же такое!

До катера остается метров сто… мне становится неуютно: а вдруг гадина заметит меня? Однако выбора нет: набережную ограничивает сплошной ряд домов, не обойдешь. А в море я больше не полезу – пусть уж лучше меня застрелит брюнетка, чем утащит пиявка!

Последние метры я ползу на четвереньках, скрываясь за парапетом. Арабелла перебирается с плеча на спину и щекочет мне между лопаток. Доползаю до выхода на причал, осторожно высовываюсь: на палубе – никого. В будке на носу катера (кажется, она называется рубкой) горит свет, но людей не видно.

Я поднимаюсь на ноги и, пригибаясь, крадусь к катеру. На борт ведет узкий трап, и вот я уже на палубе. Миную вход в рубку и вижу еще одну дверь: она приоткрыта, позади – ступеньки вниз. Не прикасаясь к двери (та может заскрипеть), боком проскальзываю внутрь, спускаюсь по винтовой лестнице. Под моими ступнями мягко пружинит ковер.

Лестница заканчивается еще одной дверью, в центре которой – круглое окошко в блестящей медной раме. Стоя сбоку – так, чтобы меня не было заметно, – я осторожно заглядываю внутрь.

Передо мной – роскошно обставленная комната: слева расположена широкая кровать под бархатным балдахином, справа – красного дерева стол с резными ножками. На столе – остатки ужина: тарелки из тонкого фарфора, антикварного вида ножи и вилки; из серебряного ведерка торчит бутылка. У стола сидит одетая в узкое кружевное платье брюнетка – в руке у нее бокал шампанского… по сравнению с ней я чувствую себя грязной, полуголой дикаркой.

А в середине комнаты я вижу Димку.

Он стоит у колонны, поддерживающей потолок, и как-то странно вытягивает вверх руки… я не сразу понимаю, что он привязан к вбитому в колонну крюку. Мой жених все еще в плавках, босые ноги тонут в ворсе ковра.

Вдруг брюнетка встает, подходит к Димке, поднимается на цыпочки и… впивается ему в губы!

Сердце взрывается в моей груди; чтобы удержаться на ногах, я упираюсь рукой в стену. Чтобы не свалиться на пол, Арабелла вцепляется мне в плечо.

Поцелуй длится чуть ли не две минуты; наконец гадина отрывается от моего жениха… тот лишь молчит и тяжело дышит. Почему не плюет ей в лицо? Почему не пинает – ведь ноги-то у него свободны?

Чувство потери валится на меня, как груда камней. Оглушенная, я стою на темной лестнице.

Проклятая брюнетка ласкает Димкину грудь, рука ее спускается к его животу… затем, опустившись на колени, гадина резко спускает Димкины плавки.

Прежде, чем я успеваю отвернуться, я замечаю, что у моего жениха – чудовищная эрекция.

Несколько секунд я гляжу в стену… потом для верности еще и зажмуриваюсь. Арабелла щекочет мне усиками щеку. Я вслепую поднимаюсь на палубу – потом, открыв глаза, иду с катера прочь. Губы мои почему-то шевелятся… я вдруг понимаю, что монотонно шепчу: «Меня предали, предали, предали, предали…»

Но вдруг едкие, злые слезы брызгают из моих глаз; пальцы скрючиваются, будто вцепляются во что-то ногтями… Какого черта? Почему я без борьбы отдаю этой гадине своего любимого?!.. Мало ли, на кого у него эрекция… то есть не мало, конечно, – но с ним я разберусь потом!

Я поворачиваюсь и решительно иду к катеру. На земле валяется булыжник – я подбираю его, зажимаю в руке острым концом наружу… и вот уже, спустившись по лестнице, осторожно заглядываю в круглое окошко в медной раме. Но ни Димки, ни брюнетки не видно – лишь раскрытые наручники висят на крюке. В растерянности я рассматриваю комнату и вдруг замечаю, что балдахин вокруг кровати задернут…

Стиснув зубы и стараясь не думать о том, что происходит позади бархатного занавеса, я бесшумно открываю дверь и вхожу в каюту. Арабелла балансирует у меня на плече, толстый ковер впитывает звуки шагов. Я подкрадываюсь к кровати, рывком отдергиваю занавес и… вижу сидящую по-турецки брюнетку. На лице у гадины – злорадная ухмылка, в руке – парализатор.

Где Димка?.. Я в растерянности озираюсь по сторонам.

Но тут с электродов парализатора слетает молния, ударяет меня в лоб – я валюсь назад… пытаюсь встать, но не могу шевельнуться. Ковер колет голую спину, Арабелла бесшумно парит под потолком. По тому, как подобраны ее лапки, видно, что стрекоза готова к атаке и лишь ждет приказа – но я не в силах разлепить губы!

Брюнетка слезает с кровати, подходит ближе, презрительно глядит на меня сверху вниз. Потом поднимает парализатор и…

8

Комбинезон покойного охранника мне короток – сразу видно, что с чужого плеча, а сзади еще и залит кровью. Однако делать нечего… я выхожу из туннеля и оказываюсь в широком коридоре. Пол и стены здесь не бетонные, а земляные, потолок поддерживают деревянные колонны и балки.

Снятый с предохранителя автомат висит у меня на шее; мой указательный палец – на спусковом крючке. «Чапай, след!» – командую я, и муравей бежит вперед. Опасливо озираясь, я иду за ним.

Первое дитя подземелья встречается минуты через две: из бокового коридора вываливается коренастый бородатый мужик… оружия у него вроде бы нет. Пока я прохожу мимо, он подозрительно таращится, потом плетется следом – может, ему надо в ту же сторону? Некоторое время мы идем как бы в связке… спина моя покрывается испариной.

Наконец мужик сворачивает в боковой проход. Я облегченно вздыхаю.

Вскоре начинаются жилые помещения. Становится светло: в стены там и сям воткнуты горящие факелы – фонарик я прячу в карман. Вокруг снуют пешеходы и двигаются повозки, запряженные волосатыми коротконогими жуками; коридор расширяется и становится улицей. В стены вделаны двери (из тараканьих панцирей) и окна (из мушиных крыльев). На меня никто не обращает внимания: ну залита у мужика спина кровью – эка невидаль! А я верчу головой и глазею по сторонам: в подземных селеньях я раньше не бывал.