Показания Оли Н. - Булычев Кир - Страница 5

И у меня в сердце была такая боль, что я забыла о Сесе. Холодно-холодно и тошнит.

У самого дома меня вырвало. Может быть, потому, что я долго не ела, а тут целую тарелку супа в больнице. Может, от ужаса. И сколько мне жить в этом ужасе? Мама говорила в больнице, что у них много самоубийц, которые не сумели себя убить. Оказывается, больше половины самоубийц остаются живыми.

Я включила телевизор, но он не включался.

Снова начался ливень, он бил по стеклу, словно кулаками. Стало темнеть, и дали свет.

Я экономила свет, у меня горела только одна лампочка в большой комнате. Ливень стучал в окно, и я не сразу поняла, что там – человек, который тоже стучит. Я не подумала, что это может быть Ким, и открыла. Мне было не страшно – мне было все равно.

Это был Ким.

Он был в кожаной куртке и кожаных штанах. Совсем пижон. И кепка у него была черная кожаная. Он отпустил черные усики.

– Привет, – сказал он. – Где мать?

– В больнице, – сказала я. – А мне сказали, что ты в Москве.

– Я в Москве, – сказал он. – Там все лучшие люди.

Я поняла, что он пьяный.

– Ты чего приехал? – спросила я.

– Ты помнишь наш разговор?

– Кимуля, – сказала я. – Неужели ты об этом можешь думать? Я сегодня была в больнице. У мамы. Ты бы посмотрел. И Сесе болен.

– Пустые слова, – сказал он и глупо засмеялся. Он сел в кресло и вытащил из-за пазухи пистолет, настоящий, черный, блестящий, словно мокрый.

– Видишь? – сказал он. – Пир во время чумы. Предлагаю участие.

– Дурак ты, Ким, – сказала я.

– Я на тачке приехал, – сказал он. – Дружок ждет. Мы славно живем. Делаем дело и уходим. Москва большая.

– Ну чего ты выступаешь? – сказала я. – Меня ты не удивишь.

– Ты не поверила? Смотри.

Ким засунул руку в верхний карман куртки и вытащил оттуда горсть каких-то ювелирных бранзулеток.

– Хочешь? – сказал он. – Все твое!

– А зачем? Кому это теперь нужно?

– Находятся чудаки. Даже не представляешь сколько. Меня тут поцарапало – перестрелка случилась с патрулем.

Мне было с ним очень скучно, словно он – мальчик на сеансе про американских гангстеров, а я – взрослая зрительница.

Он поднялся, и я спокойно смотрела на него.

Ким поигрывал пистолетом.

– Пошли, – сказал он. – Я в самом деле про тебя думал. Все время. Я тебе все достану – все, что ты хочешь. И шмотки, и жратву. Ты будешь моей королевой, честное слово. Меня в организации уважают. Я двух милиционеров пришил, честное слово. У нас знаешь сколько баб – а я к тебе.

– Ты еще маленький, – сказала я.

Он поднял пистолет и прицелился в меня.

– Олька, – сказал он, будто играл роль, – у тебя нет выбора. Ты моя.

– Уходи, – сказала я. – Мне собираться надо, я к маме в больницу переезжаю.

Он пошел ко мне, не выпуская пистолета, а я стала отступать, мне все еще не было страшно.

Вдруг он отбросил пистолет и схватил меня.

– Я докажу! – повторил он. – Я сейчас докажу.

Он стал валить меня на диван. Он разодрал мне на груди платье и оцарапал шею. Если бы я тогда испугалась, я бы, конечно, погибла – он бы сделал все, что хотел. Но я не боялась, и мне было скучно и противно, словно я смотрю со стороны. Я думала: как сделать ему больно? Простите, но я укусила его в нос. Это как-то неприлично звучит. А он закричал, и я поняла, что правильно сделала. Я побежала к открытой двери на улицу, хотя знала, что там его дружок.

Я выскочила на улицу. Там в самом деле стояла «Волга», за рулем сидел парень, но он не смотрел в мою сторону. Я не могла звать на помощь – была такая буря! А услышат – кто посмеет выйти?

Ким выскочил с опозданием и не видел, куда я побежала, но к тому времени его дружок опомнился и показал.

Я обернулась и увидела, как Ким прыгнул в машину. «Волга» рванула с места.

Я забежала за угол и чуть не попала под «газик».

Это был зеленый «газик» с красной звездой на боку. Я отскочила к стене и увидела напряженное лицо солдата за рулем. Тут же «газик» затормозил – чуть не столкнулся с «Волгой». Ким открыл дверь и начал стрелять по «газику». Оттуда выскакивали люди. Они тоже стреляли. Один из солдат упал, головой в лужу. Был грохот и крики, а мне казалось, что это ко мне не относится. Потом все кончилось. Я видела, как солдаты заносили своего в «газик», а Кима и его дружка положили в «Волгу». Туда сел солдат, и «Волга» уехала. Офицер из «газика» в мокром плаще подошел ко мне и спросил:

– Других не было?

– Нет, – сказала я.

– Ты иди домой, – сказал офицер. – Иди, тебе здесь нечего делать.

Лил дождь, а лужа, в которой раньше лежал солдат, была красной.

Я пошла домой, но не дошла, а остановилась возле Огонька. Мне не было жалко Кима, потому что это был чужой Ким.

– Вот видишь, к чему это приводит, – сказала я Огоньку.

Я была совсем мокрой, в рваном платье. И тут я увидела, что за то время, как я не встречалась с Огоньком, у него появился младший братишка. Я смотрела на железный столбик. Мой старый Огонек еще больше подрос, край его залез за столбик, а малыш был совсем маленький, как мухоморенок рядом с мухомором.

Идти в таком виде к маме в больницу – только пугать ее. Я вернулась домой и почти сразу заснула – такая у меня была реакция.

Ночью я просыпалась от страха. Я задним числом перетрусила. Мне казалось, что кто-то пробрался в дом и сейчас он со мной что-то сделает, а может, убьет, но я не могла отогнать сон настолько, чтобы проверить, заперта ли дверь.

Я проснулась поздно. Было тихо. И я целую минуту лежала совсем спокойно, в хорошем настроении и думала: почему не надо идти в школу? Потом минута прошла, и я все вспомнила. Я попыталась включить телевизор, но он не работал. Было полутемно, хотя часы показывали девять часов. Я выглянула в окно – над улицей нависла почти черная туча – вот-вот выплеснется. Я стала быстро собираться. Кожаная кепка Кима лежала на полу. Я выкинула ее в мусорное ведро. Потом собрала свою сумку – только самые нужные вещи, словно собиралась на экскурсию. Я решила, что отнесу вещи, а потом схожу к Сесе. Обязательно. Ведь я не боюсь заразиться?

Но в больницу я не пошла. Я подумала, что, пока я буду ходить в больницу, Сесе может умереть. Я оделась потеплее, перерыла всю кухню, пока нашла полпачки сахара, – даже странно, что не видала ее раньше. Больше мне нечего отнести Сесе.