Рыжий Орм - Бенгтссон Франц Гуннар - Страница 77

— Человек всегда таков, будь он язычник или крещеный, — сказал брат Виллибальд, — и доволен он лишь до тех пор, пока не увидит, что у соседа добра больше, чем у него.

— Хорошо чувствовать себя богатым, это верно, — сказал Орм.

— Один только Гунне был доволен своей удачей, — сказал Токе. — Он был женат еще до похода Крока. А после возвращения Берсе, когда всех невернувшихся сочли погибшими, жена Гунне вышла замуж во второй раз и народила новому мужу кучу детей. Гунне решил, что жена его стала старой для него и уже не годится для такого воина, который служил в охране Альмансура. И он спокойно нашел себе новую, помоложе и покрасивее, и надел ей на руки прекрасные серебряные браслеты. Но даже для него это недолго служило утешением. Все четверо были единодушны в том, что не будут мириться с богатством людей Берсе до тех пор, пока не получат свою долю. Поддерживаемые вооруженными родичами, они начали требовать свою долю по справедливости, показывая на те сокровища, которые были поделены между оставшимися в живых после того, как все остальные на обоих кораблях Берсе пали в сражениях. Но в ответ на свои требования они услышали грубый отказ: двери перед ними захлопывались, и оружие другой стороны было тоже наготове. Тогда их негодование возросло еще больше, и они решили, что люди Берсе не только должны вернуть им часть серебра, но что они показывают себя бесчестными людьми, которые трусливо бежали на корабле, бросив Крока и всех нас на растерзание врагу.

— Но они никак не смогли бы помочь нам, — сказал Орм, — ведь их было слишком мало после того, как они сами приняли на себя удар. Такая уж выпала нам судьба: быть прикованными к веслам.

— Возможно, — сказал Токе, — но родичей Крока в деревне было много, и они начали думать так же, как и наши люди, и потребовали выплатить им долю хёвдинга. А потом обе стороны схватились за оружие, и стычка оказалась неминуемой. Когда я вернулся домой, то Халле и Гринульф уже лежали раненые; несмотря ни на что, они были настроены по-боевому и тут же пожелали говорить со мной. Было убито много врагов: двоих сожгли Эгмунд и один из братьев Крока, И некоторые из людей Берсе, сделавшиеся сговорчивыми, заплатили что требовалось, лишь бы их оставили в покое. Однако все иные просто разъярились и настаивали на том, чтобы Эгмунд, Хале, Гунне и Гринульф были изгнаны из деревни. А заодно и я тоже, если посмею встать на их сторону.

— Могу догадаться, — сказал Орм, — что и для тебя в этой pacпре нашлось дело.

Токе задумчиво кивнул и сказал, что больше всего он хотел бы жить спокойно со своей женой, ибо им было хорошо друг с другом как и всегда. Но он не мог отказать своим друзьям в просьбе помочь им, ибо тогда пострадала бы его честь. А потому он немедленно встал на их сторону. Через некоторое время, на свадьбе Гунне и его новой жены, его постигла злая неудача. Это были несчастье и позор, которые доставили ему большое огорчение, а многим стоили жизни.

— Так знайте же оба, — продолжал Токе, — что когда я расскажу вам, что стряслось, вы можете посмеяться, и я не подниму на вас оружие, хотя убил уже многих, кто только осмелился улыбнуться тому, что произошло. А случилось то, что я, напившись, пошел вечером в уборную, да и уснул там, где сидел, как может случиться со многими на веселом пиру. А два человека, пробравшись к задней стене, укололи меня копьями. Я подскочил от боли, и в мгновение ока сон и хмель слетели с меня, и я решил уже, что получил смертельную рану. Те двое тоже, наверное, так думали, потому что я услышал, как они довольно засмеялись и убежали. Однако в таком месте, как уборная, копья оказались неуклюжими из-за своего длинного древка, так что я отделался в общем-то пустяковой раной. И все равно я долго лежал в постели, к тому же постоянно на животе. И долго еще потом я не мог сесть на скамью. Это худшее, что только случалось со мной в жизни, — хуже, чем быть в рабстве у андалусцев.

— Ты так и не поймал тех, кто уколол тебя копьем? — спросил Орм.

— Нет, поймал, — сказал Токе. — Ибо они не смогли удержаться и похвастались об этом своим женам. А через них об этом узнала и вся деревня. Это были Альф и Стейнар, спесивцы из знатного рода, племянники Оссура Хвастуна, который служил на корабле Берсе и который всегда хвалился, что он по материнской линии происходит от короля Альфа Женолюба из Мере. Я узнал об этом еще тогда, когда лежал в постели. И тогда я обещал себе, что не притронусь ни к пиву, ни к женщине, прежде чем не убью обоих. Хотите верьте, хотите — нет, но обещание свое я сдержал. Когда я снова встал на ноги, я каждый день выслеживал их. И наконец мне улыбнулось счастье: я увидел, как они выходят на берег после рыбной ловли. Я чуть не заплакал от радости, когда заметил, что они лежат на берегу. Мы бились на мечах, пока я не сразил Стейнара. Второй обратился в бегство. Я преследовал его. Мы оба мчались через заросли и пастбища, прямо по лугам к его дому. Бегал он быстро, спасая себе жизнь. Но и я бежал не отставая, и тоже ради своей жизни — чтобы смыть позор и выполнить данное себе обещание. Я настиг его недалеко от дома, когда мне уже казалось, что сердце выпрыгнет из моей груди, и ударил его копьем прямо в зубы, на глазах у жнецов. Никогда я не чувствовал большего удовлетворения, чем тогда, когда увидел его лежащим у своих ног. Никто не осмелился тронуть меня, и я ушел к себе домой, целый день пил пиво и сказал жене, что худшее теперь позади. Но на самом деле оказалось иначе.

— Чего ж еще, раз ты так славно отомстил обидчикам? — сказал Орм.

— Люди в деревне, и друзья, и враги, никак не могли позабыть, как именно я был ранен, — сказал Токе мрачным голосом, — и насмешкам не было конца. Я-то думал, что моя месть смоет позор, после того как я убил в бою двоих. Но это мало что изменило. Долго еще мне и Красному Клюву приходилось отучивать людей усмехаться при моем появлении. Но ничто не могло помочь мне, и я сердился даже на таких, кто сохранял серьезный вид, ибо я знал, о чем они на самом деле думают. Я сложил красивую вису о том, как убил Альфа и Стейнара. Но вскоре я узнал, что ходят уже три висы о том, как я был ранен, и что люди вовсю потешаются надо мной. И тогда я понял, что мне не будет житья в этих краях. Я собрал пожитки и вместе с женой отправился через леса в Веренд. Там у меня были родственники, и я купил себе дом. Там я и зажил себе припеваючи, разбогатев еще больше на торговле шкурами. У меня три сына, и они растут славными парнями, и одна дочь, за которую будут биться сваты, когда придет ее время. Но о несчастье, которое вынудило меня покинуть Листер, я никому не рассказываю. Только ты об этом узнал, Орм, да твой священник, ибо на вас я могу положиться, и вы не станете пересказывать мою историю другим. Иначе снова все будут смеяться надо мной и издеваться, хотя и прошло уже четыре года с той поры.

Орм сказал на это, что история действительно забавная, но пусть Токе не беспокоится, они не болтливы.

— Хотелось бы мне услышать те висы, которые о тебе сложили, — сказал он, — хотя, пожалуй, вряд ли кто захочет пересказывать висы, обидные для себя.

Брат Виллибальд осушил свою кружку пива и заявил, что всякие подобные россказни, вроде этих, о зависти и распре, об уколе копьем, о мести и оскорбительных стишках он слушает без особого удовольствия, что бы там ни считал Орм.

— И ты можешь быть уверен в том, Токе, — сказал он, — что я не стану бегать и сплетничать о подобных вещах, ибо мне есть о чем поговорить. Как бы я хотел, чтобы с тобой произошло что-нибудь хорошее, и тогда ты бы извлек из этого полезные уроки. Насколько я знаю о тебе по рассказам Орма и по тому, что говорилось при дворе датского короля, ты всегда был храбрым, бесстрашным воином, который здраво мыслит и уверен в своих силах. И все же, когда с тобой приключилась беда и глупые люди стали смеяться над тобой, ты показал свою слабость и малодушие, покинув родные края, после того как ты увидел, что сила и крепость твоей руки не пресекли насмешек и пересудов. Значит, мы, христиане, сильнее тебя, ибо мы никогда не смотрим на то, что говорят люди: нам важно только то, как судит о нас Бог. Я старый человек, и сил у меня осталось немного. И все же я сильнее тебя, ибо меня никто не смутит своими насмешками, и дух мой останется спокойным к издевкам. Тот, за кем стоит Бог, не испугается людских языков, не устрашится насмешек и болтовни.