Завещание ночи - Бенедиктов Кирилл Станиславович - Страница 68

О том, что случилось с Наташей из-за его предательства, мне думать не хотелось. В результате Хромец обыграл нас по всем позициям. Чаша, Череп и Корона оказались у него в руках, ДД валялся в Склифе с неопределенными шансами на выживание, Наташа исчезла, Роман Сергеевич был мертв. Но я-то был жив, и это было единственное уязвимое место в защите Хромца. Хотя, если он и вправду владел тремя магическими предметами, никакой я для него был не противник. Ему достаточно было только захотеть, и от меня осталось бы меньше, чем от комара, прихлопнутого газетой. Возникало два вопроса: почему он не убил меня раньше и почему он не делает этого теперь? Я перебрал возможные варианты ответов и пришел к выводу, что раньше я был ему нужен в качестве подсадной утки, а теперь ему попросту не до меня. Можно ли было надеяться, что он не вспомнит обо мне и впредь? Сомнительно, но больше надеяться было не на что.

Кроме того, получалось, что по каким-то непонятным причинам Хромец меня боялся. Может быть, конечно, я принимал желаемое за действительное, и он искусно разделил нас с ДД для того, чтобы затратить минимум усилий, но, по-моему, дело здесь было не только в этом. В конце концов, я оставался единственным человеком, знающим его ахиллесову пяту. Но, даже зная, как одолеть своего врага, я по-прежнему не представлял, как до него добраться. Вся наша с ним игра была боем с тенью: он появлялся неизвестно откуда, наносил удар и растворялся во тьме. Вообще его возможности были для меня до конца не ясны: он очень быстро вычислил, где я живу (правда, может быть, он попросту шпионил за ДД), проник ко мне в квартиру, не повредив замка, все время держал под контролем наши передвижения по городу так, что я ни разу не заподозрил наблюдения… О таких фокусах, как превращение в Тень или вызов адской собаки Эбиха я уже не говорю — эти вещи лежали за гранью реальности. Ясно было одно: я не знал, где он находится сейчас, и, очевидно, не мог это выяснить, не имея про своего противника самой элементарной информации. Например, как его зовут: Лопухин-старший упоминал, что в пятидесятых он носил имя Андрея Андреевича Резанова, но вряд ли его и сейчас так звали. Положение было пиковое, и еще более оно усугублялось тем, что на раздумья у меня времени уже не осталось. Я сел к столу, включил компьютер и набрал слово «Хромец». Чуть ниже я вывел список имен — Р.С.Лопухин, Д.Д.Лопухин, Наташа, я сам. Подумал и внес в список Косталевича. Эти люди прямо или косвенно соприкасались с Хромцом. Трое из них ничего не могли сообщить, от Косталевского, скорее всего, проку тоже не будет, так как Хромец сам связывался с ним по телефону. Можно было, конечно, поразмышлять над тем, где он взял номер его телефона, но на отработку этого следа ушло бы слишком много времени. Я машинально стучал по клавишам, восстанавливая хронологию всей этой истории. Дойдя до своего визита на дачу, я остановился и несколько минут глядел в помаргивающее искусственным светом равнодушное стекло дисплея…

До этого мне следовало додуматься с самого начала. Дача в Малаховке была каким-то образом связана с Хромцом. Возможно, это была его собственная дача, хотя в этом я, по правде говоря, сомневался. Но выбрал он ее для своего эксперимента наверняка неспроста. В любом случае, это была единственная зацепка. Я не мог больше сидеть и ждать, позвонит мне кто-нибудь или нет. Я выключил компьютер, достал из шкафа кобуру с перевязью, которую ношу только в исключительных случаях, сунул туда пистолет, надел куртку, заглянул в кошелек и вышел из квартиры.

Последние сутки я раскатывал на чужих машинах и, похоже, привык к этому. Во всяком случае, выехав на проспект, я ни на секунду не озаботился тем, что при мне нет ни техпаспорта, ни прав. Я был обеспокоен только одним: тем, что арбалет, называемый Нефритовым Змеем, со вчерашнего дня лежит совершенно беспризорный в квартире у ДД, а в квартиру эту, если, конечно, не обращать внимания на Дария, войти легче легкого. Поэтому первым делом я поехал на Арбат. Дарий встретил меня как старого друга, положил тяжелые лапы на плечи и долго смотрел на меня своими большими слезящимися глазами. Судя по всему, квартиру он стерег исправно, но, по большому счету, с этой бесхозностью надо было кончать. Я отыскал в записной книжке у телефона ленинградский номер матери ДД и заставил себя позвонить ей.

Заставлял я себя, однако, зря: на том конце провода трубку не брали. Я с облегчением решил, что позвоню в другой раз, взял спокойно лежавший на кухне арбалет, закрыл окно и балконную дверь и собрался уходить. Дарий заскулил. Я внимательно посмотрел на него. Огромный, умный пес, тяжелые лапы, тяжелая лобастая голова, наверняка стальная хватка… Я решился.

— Пойдем, Дарий, — скомандовал я. — Пошли. Гулять.

Пес бешено завертел хвостом и бросился на меня. Я кое-как отпихнул его и, открыв дверь, выпустил на площадку. Арбалет я закинул за спину, чехол с единственной стрелой держал в руках и чувствовал себя при этом совершенно по-идиотски. Повстречавшиеся мне во дворе девочки-старшеклассницы посмотрели на меня как на полоумного, а после того, как я выдавил из себя что-то вроде улыбки, и вовсе поспешили скрыться в подъезде. Мне, однако, было не до них. В машине я положил Нефритового Змея на заднее сиденье и накрыл его какой-то тряпкой. Дарий примостился рядышком.

В Малаховке я без труда нашел улицу, по которой брел неделю назад (всего неделю? Или уже неделю?!) весь в крови, и остановил машину напротив кирпичного дома. Дом по-прежнему выглядел совершенно необитаемым, и на калитке, как и раньше, висел здоровенный ржавый замок. Зато в доме напротив дверь была распахнута настежь, и в глубине сада в плетеном кресле сидел толстяк в белой сетчатой майке. Ноги он держал в неглубоком тазике с водой и вообще он был мало похож на усердного огородника. Я толкнул деревянную калитку, прошел по дорожке в сад, остановился перед креслом и сказал «добрый день».

— Добрый, — согласился толстяк.

— Коммунальная служба, — представился я, помахав у него под носом одним из своих самых фантастических удостоверений. Он вяло кивнул.

— Вот, интересуюсь состоянием дома N 37, — деловито объяснил я.

— Хозяев нет, понимаете ли, участок запущен, коммуникации не в порядке…

Толстяк зевнул, обнаружив гнилые черные зубы.

— Так хозяин уже года три как не ездит, — произнес он, одолев, наконец, зевоту. — Болеет он, Пал Саныч наш…

— Это какой Пал Саныч? — спросил я строго. — Болезнь болезнью, а за коммунальные услуги платить все должны.

— К председателю, — махнул рукой толстяк. — Все эти вопросы с ним… А Пал Саныч — человек аккуратный, он если должен заплатить, то заплатит, можно не сомневаться…

— Фамилия его как? — спросил я снова.

Толстяк моргнул.

— Мороз его фамилия… Пал Саныч Мороз, полковник в отставке. Человек военный, аккуратный.

Мне остро захотелось дать самому себе в морду. «Мороз, следователь с Лубянки… В пятьдесят первом он допрашивал меня по приказу Розанова…» Роман Сергеевич сказал это тогда тихим сомневающимся голосом, не подозревая, что дает мне в руки ключ, которым можно было бы давным давно растворить все двери, если бы не моя патологическая глупость.

Ладно, подумал я, лучше поздно, чем никогда.

— Председатель ваш где? — спросил я.

— Через два дома направо, — толстяк снова зевнул. — Дом номер 33. Звать его Федор Кузьмич, фамилия его Торобов…

— Привет от коммунальной службы, — сказал я и покинул сад.

Федор Кузьмич Торобов оказался маленьким сухощавым человечком с загорелой лысиной и острыми глазками грызуна. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять: это еще тот жук, и никакими детскими фокусами вроде удостоверения санитара санэпидстанции его не проймешь. Поэтому я, не представляясь, сказал:

— Мне нужен домашний адрес Павла Александровича Мороза.

Острые глазки проткнули меня в области грудной клетки, кольнули в лицо и уставились в сторону. Высокий тонкий голос сказал:

— А документики у тебя имеются?