Завещание ночи - Бенедиктов Кирилл Станиславович - Страница 29

— Крепко вам досталось? Ну да ладно, теперь-то вы по крайней мере знаете, с кем имеете дело. Конечно, он убьет Диму, не моргнув глазом. Поэтому мне и пришла в голову мысль найти себе сильного союзника…

Он помедлил, как бы раздумывая, стоит ли договаривать фразу до конца.

— На случай, если Хромец все-таки решит от меня избавиться.

— А экспедиция в Малаховку была просто проверкой на вшивость?

— Нет… не только. Конечно, это было своего рода испытание… достаточно опасное, кстати, поэтому я и настаиваю на вознаграждении… Но, помимо всего прочего, я действительно рассчитывал получить череп.

Я повернулся к стеллажам и провел пальцем по стеклу. Нет, пыльным оно не было.

— Вот что, Роман Сергеевич, — сказал я. — Череп я вам не добыл, вознаграждения не заработал. Но, поскольку вы так настаиваете, я, пожалуй, возьму одну книгу — Прескотта. Только с условием — вы расскажете мне, как к вам попала фотография. Расскажете правду.

Он с заметным усилием изобразил удивление.

— А почему, собственно, вы думаете, что я вам солгал?

Господи, подумал я, до чего же щепетильны старые интеллигенты!

— Ну, не солгали. Тем более, что рассказывали мне про фотографию не вы, а Дима… Но я был на той крыше, откуда якобы делали снимок. А потом не поленился залезть в каталоги «Поляроида», чтобы убедиться — никаких насадок к этим аппаратам не существует. Вывод напрашивается сам собой — фотография была сделана с близкого расстояния. И не вами.

Минуту Лопухин молчал, глядя куда-то мне за плечо. Потом сказал:

— Берите Прескотта, молодой человек. Вы его заслужили. Думаю, я не ошибся, обратившись к вам. Карточку мне прислали.

— Кто же, если не секрет?

— Не знаю. Действительно, не знаю. Недели три назад я обнаружи в почтовом ящике конверт без обратного адреса. В нем была та самая карточка и записка. В записке — она потом куда-то задевалась — кроме адреса не было ничего. Почерк мне не знаком. Вот и вся история.

По правде говоря, новая версия была не правдоподобнее старой, но мне уже надоело разбираться в этих бесконечных полупризнаниях. Я спросил:

— Как вы полагаете, кто мог быть отправителем?

— Рассуждая логически, это мог быть только человек, посвященный в тайну. Таковых насчитывается три: Хромец, мой внук Дима и я сам. Последние два отпадают. Остается только известное нам лицо.

— Вы уверены, что тайна неизвестна никому больше?

Лопухин помялся.

— Н-ну, думаю, что нет… Может быть, еще только Мороз… но и он, мне кажется, не знал даже частицы тайны.

— Кто такой Мороз?

— Следователь с Лубянки… Он допрашивал меня в пятьдесят первом. Уверял, что по приказу Резанова — более всего его интересовало местонахождение Чаши, но чувствовалось, что он не представляет себе, что это такое.

— И все-таки полностью его исключать я бы не стал. А где он сейчас, вы не знаете?

— Откуда? — старик невесело усмехнулся. — Сорок лет прошло… да и потом, не так уж приятно встретиться со своими палачами…

— Ну, ладно, Мороза будем держать в резерве. Стойте, а, может быть, кто-нибудь из Итеру все-таки выжил? Выжил и пытается теперь помешать Хромцу завладеть Чашей?

Сказав это, я поймал себя на том, что первый раз отнесся к басням старика серьезно. Неужели безумие заразно?

Лопухин нахмурился.

— Нет, Ким, это исключено. В том-то вся и беда, что все они погибли. Свитки Итеру — трагический документ, составлявшие их уходили один за другим, передавая эстафету остававшимся жить. И однажды настал момент, когда ушел последний. А тайна Итеру, сокровище Итеру осталось в наследство нам, простым смертным людям.

Голос его неожиданно окреп.

— Когда-то, невообразимо давно, из глубины мрачной бездны времен явилось нечто, чему мы не можем дать подходящего названия. Мудрецы, владевшие тайными знаниями минувших эпох, считали, что это вообще не принадлежит нашему миру, что оно пришло из-за непроницаемой завесы Ночи Брамы, отделяющей одну кальпу от другой. Целая Вселенная погибла во всеуничтожающем огне, и тысячу раз обновились и боги, и сотворенные ими обитaтели миллионов миров, а это оставалось неизменным. Что наша жизнь в сравнении с бесконечным продолжением ее существования? Что значат имена, которые мы пытаемся дать ей?

— Это вы о Чаше? — уточнил я.

— Чаша… Когда-то ей дали это имя, потому что оно выражало одну из ее возможных функций — быть источником силы. Но, быть может, она не источник, а дверь между мирами. А может — зеркало. Попытки людей понять ее сущность бессмысленны и опасны. Бессмысленны, потому что не нам постичь порождение не нашего мира. Опасны же — потому, что, придя из-за завесы великого Ничто, мировой ночи, Чаша сама несет в себе след тьмы, нечто враждебное свету, созидающему нашу Вселенную. Я не знаю, да и не хочу знать, в чем именно заключено зло, но прочитанные мною свитки Итеру говорят, что Сила, порожденная Чашей и выпускаемая на волю посредством Черепа и Короны, поистине ужасна.

— Но почему? — где-то в его словах был логический прокол, и это меня злило. — Если эта штука исполняет желания, почему же последствия должны быть такими страшными? Можно же, в конце концов, пожелать чего-нибудь хорошего, ну, там, чтобы все дети росли здоровыми и счастливыми, например. Разве нет?

— Подумайте хотя бы о том, что немедленно исполняющиеся желания — как наркотик, — медленно проговорил Лопухин. — Они вызывают сильнейшее привыкание, и человек, сам того не подозревая, скатывается все глубже и глубже в пропасть своих нереализованных мечтаний и неутоленных страстей. А знаете ли вы, молодой человек, где лежит дно темных глубин потаенных желаний человека?

Сзади что-то громко стукнуло. Я развернулся на пятках, оставив вопрос старика без ответа. В дверях стоял заспанный ДД.

— Все еще беседуете, дед? — он зевнул. — Знаете, который час? Полпятого. Я на кухне сидел-сидел, упал носом в чай, чуть не захлебнулся.

— Где Наташа? — спросил я. ДД пожал худыми плечами.

— Спит. Я уложил ее в своей комнате, Дарий охраняет покой ее ложа…

Я скрипнул зубами. Пока старый сказочник пудрит мне мозги, молодой по-хозяйски укладывает мою девушку спать.

— Дмитрий, — сказал Роман Сергеевич, — шел бы ты тоже спать.

— Я-то пойду, — успокоил нас ДД. — Я, в отличие от некоторых, люблю и умею спать. Но предупреждаю — если вы не последуете моему примеру, завтра, то есть уже сегодня, вы ни на что уже годиться не будете. А мы с тобой, дед, собирались подзаняться Сасанидами, если ты, конечно, еще не забыл.

Перед моим мысленным взором живо предстала картина: ДД укладывается спать рядом с Наташей на ложе, которое стережет Дарий. Я сказал:

— Роман Сергеевич, по-моему, Дима прав. Нам сейчас действительно следует хорошенько выспаться. Утро вечера мудренее… авось, и придумаем что-нибудь подходящее.

— Что ж, — Лопухин выглядел слегка разочарованным, — завтра, так завтра. Хотя… боюсь, что времени у нас осталось не так много, сегодняшенее происшествие это подтверждает… Но в одном вы правы — в таком деле решения следует принимать всегда на светлую голову.

Я хлопнул отчаянно боровшегося с зевотой ДД по плечу.

— Пошли спать, трубадур.

ДД ссутулился еще больше и, шаркая длинными ногами, побрел в коридор. У самого порога он обернулся и спросил:

— Ну, я надеюсь, дед, ты все ему объяснил?

— Почти, — ответил я за Лопухина-старшего. И вдруг вспомнил, о чем собирался спросить старика по крайней мере весь последний час. — Да, Роман Сергеевич, вы так и не сказали, где уязвимое место Хромца?

Роман Сергеевич ответил из дальнего угла комнаты, от низкой кушетки, с которой он аккуратно снимал рыжий клетчатый плед:

— В свитках Итеру было сказано: «Нить его жизни порвется, если Змея ужалит его в Третий Глаз»!

— Простите, но что это значит?

— Завтра, завтра, молодой человек, — ехидно проговорил Лопухин. — Утро вечера мудренее, а сейчас вам следует хорошо выспаться.

Я хмыкнул. Старик был та еще язва.