Мятный шоколад - Брикер Мария - Страница 26

– Ты у меня красавица, mon ami! – восхищенно воскликнул Сан Саныч.

– А она? – осторожно спросила тетушка. Вопрос – как выглядит соперница, волновал ее в первую очередь.

– Что – она? – смущенно переспросил Сан Саныч.

– Какая она, твоя жена? В том смысле, тогда какая была? – уточнила тетушка.

– Она, – с придыханием сказал Сан Саныч, искоса поглядывая на Зинаиду, – тогда она была… похожа… на куклу, – мучительно подбирая слова, охарактеризовал свою неверную супругу Сан Саныч.

– Такая же красивая? – потерянно спросила Зинаида, плюхнулась на кровать и тяжело вздохнула.

– Нет, такая же глупая и глазастая, – хихикнул Сан Саныч и прижал Зинаиду к себе.

Тетушка с удивлением посмотрела на будущего благоверного: ранее в попытках шутить Сан Саныч замечен не был, и только что перед ней открылась еще одна неизведанная черта его тонкой, многогранной натуры. Сан Саныча же в данную минуту буквально во все стороны распирала гордость оттого, что потрясающая женщина, которую он страстно и нежно любил, вздумала его ревновать и даже позволила себе применить в отношении его физическую силу! Они сидели и смотрели друг на друга по-новому и не замечали ничего вокруг себя, пока Алечка не прервала их идиллию и не вернула обоих романтиков к реальности.

– Так и быть, я согласна! Единственное «но» – я не умею делать гробы! – густым басом сказала девушка и встала перед сладкой парочкой, уперев руки в бока.

К счастью, от Алечки данное и не требовалось: этого добра у Сан Саныча в мастерской всегда был большой запас, так как гробы, даже такие эксклюзивные, в общем-то, не принято заказывать заранее. И хотя в практике гробового мастера подобные прецеденты случались, но они были редким исключением из правил.

В обязанности Алечки вменялось лишь демонстрировать товар, описывать его достоинства и отпускать по установленной цене.

– Да ты не волнуйся, Алечка, – успокаивала ее тетушка, – мы будем отсутствовать всего пару дней. Съездим, разберемся, что к чему, и обратно вернемся.

– Надеюсь, что за это время никто не умрет, и я в частности, – буркнула Аля себе под нос.

Тетушка пропустила слова племянницы мимо ушей и продолжила наставления:

– Так, денег я тебе оставила, еды в холодильнике полно, инструкцию с характеристиками гробов Сан Саныч тебе приготовил, в ней все подробно описано, даже какие вопросы надо покупателю задавать… Главное, не волнуйся: представь, что ты продавец мебели, шкафов там или диванов… Все, целую, не скучай!

За тетушкой и Сан Санычем закрылась дверь, и девушка вновь осталась наедине со своими проблемами и страхами в уютном домике гробовщика. Радовало только одно – дверь изнутри запиралась на хитрый замок и цепочку, а окна первого этажа защищали кованые декоративные решетки. Так что ни через окно, ни через дверь со стороны улицы проникнуть в дом было невозможно. Хотелось, во всяком случае, на это надеяться. Осталось проверить, все ли в порядке на втором этаже.

Наверх вела практически вертикальная опасная лестница, упиравшаяся в крышку люка в потолке, который и являлся, собственно, дверью на чердак. Взобравшись по неудобным ступенькам, кряхтя от натуги, Алечка откинула тяжелую крышку люка, поднялась еще на пару ступенек и оглядела пыльное, заваленное всяким хламом помещение. Похоже, второй этаж в доме почти не использовался и служил скорее складом ненужных вещей и прочей утвари, которую, как правило, выкинуть на помойку рука не поднимается. На чердаке стоял полумрак. Единственное закопченное мутное окошко света почти не пропускало. Впрочем, на освещенность Алечке было плевать, ее волновал совсем другой вопрос: можно ли проникнуть в дом через окно второго этажа. «Нельзя», – пришла она к однозначному выводу, громко чихнула в подтверждение своих слов, с чувством исполненного долга спустилась вниз, сняла со стены икону, уселась по-турецки на ковер, положила икону на пол перед собой и принялась вдохновенно молиться о здравии всех горожан и жителей ближайших населенных пунктов, умоляя господа оставить их всех в живых хотя бы до возвращения тетушки и Сан Саныча. Исчерпав весь свой ресурс внезапного вселенского человеколюбия, Алечка вернула икону на прежнее место и подошла к окну. Яркий летний день буквально слепил. Кладбищенские кресты, ограды и памятники плавились в раскаленном солнцем воздухе. Безветрие, тишина, покой… но гнетущее чувство невидимой опасности внезапно вернулось. Вернулось и липкое, неприятное ощущение, что за ней наблюдают. Но кто? Откуда? Зачем?!

Как ей все надоело! Аля зло прищурилась, сложила руку в кулак, отогнула средний палец и выставила руку перед собой.

– Вот вам всем, козлы! Попробуйте теперь меня достать! – крикнула Аля, состроила рожу, высунула язык и даже зажмурилась от удовлетворения…

…Клим остолбенел. Какая-то наглая растрепанная девица показывала ему очень неприличный жест и строила рожи из окна того самого дома, куда он, собственно, и направлялся.

«Сейчас я ее придушу», – мило улыбнулся он, решительно миновал двор и кулаком постучал в дверь с металлической табличкой, на которой значилось: «Эксклюзивные гробы от производителя по доступным ценам».

Несколькими часами раньше…

«Если ты уверен, что жив – это не значит, что ты не умер! Нет, если ты уверен, что не умер – это не значит, что ты еще жив. Вернее, если тебя, блин, до сих пор не убили, это не значит, что тебя не убьют потом! А если подобная ахинея лезет в башку, то это значит, что тебя сильно стукнули по этой самой башке прикладом от «калаша» и, вероятно, произошел какой-то программный сбой, да такой серьезный – что аж на философию потянуло! И все же, если тебя пока еще не убили… – Клим поморщился, отлепил ото лба мерзкую паутину, скрутил ее в маленький комочек и щелчком отправил в темноту. Темень кромешная, глаза так и не привыкли ко мраку. Комната без окон, вероятно, подвал – он обследовал все на ощупь, как только очнулся, – металлическая дверь, неровный цементный пол, холодные кирпичные стены, скрипучая кровать без матраса, шаткая табуретка, алюминиевая кружка с пыльной водой, ведро… – Ай, молодцы! Предусмотрели все: есть что попить и куда пописать – живи и радуйся, только вот ухо болит. Может, все же не убьют? А ухо-то как болит! Куда, интересно, Заболоцкого дели?» Клим придвинулся к стене и приложил опухшее ухо к прохладному шершавому кирпичу. Полегчало уху, но не Климу: беспокойство за судьбу друга так давило на грудную клетку, что останавливалось дыхание.

Заболоцкого было жаль, он не был ни в чем виноват. Собаку тоже было жаль, по-человечески так жаль, до слез… Жаль было и свое ухо, родное все ж таки… Ужас, как же он потом провонял, и когда успел только? Козлы! А вот егеря Николая почему-то совершенно не жаль. Неужели он так очерствел?

За дверью послышались приглушенные торопливые шаги. Клим сел и напрягся, кровать под ним издала скрипучий стон. В замке со скрежетом повернулся ключ. Дверь распахнулась. Свет от мощного фонаря резанул по глазам и ослепил.

– Шуруй на выход! – гаркнул охранник.

– Куда? – вежливо поинтересовался Клим и загородил рукой лицо – свет, направленный в глаза, мешал ему видеть выражение лица собеседника, и Клим нервничал еще больше, потому что не мог хотя бы приблизительно представить – что же его ждет?

– После узнаешь, – ухмыльнулся охранник, – вставай!

– Фонарь убери, – медленно поднявшись с кровати, попросил Клим. Охранник недовольно хмыкнул, но просьбу исполнил.

– Иди, и не вздумай дурака валять, пристрелю, – предупредил охранник и, ткнув его для убедительности автоматом в спину, пропустил вперед.

Они поднялись по тускло освещенной узкой лестнице, миновали небольшой коридор, поднялись еще выше и оказались в светлой просторной комнате. Это был кабинет с большой богатой библиотекой.

Иван Аркадьевич сидел в кресле-качалке у открытого окна. Несмотря на жару, ноги его были укрыты клетчатым шерстяным пледом. На подоконнике имелись раскрытая толстая тетрадь, кофейная фарфоровая чашечка, почти прозрачная, с тонким золотым ободком, хрустальная пепельница, полная изломанных окурков, позолоченная зажигалка и измятая пачка сигарет. Внешне хозяин выглядел спокойным, но у Клима от ужаса волосы на затылке зашевелились и подкосились ноги. Сесть ему, однако, никто не предлагал, и Клим так и остался стоять посередине комнаты под прицелом этих сухих, водянисто-голубых глаз. Старик молчал и ждал. Клим нервничал и пытался найти подходящие слова, чтобы хоть как-то оправдаться.