Черное колесо - Бок Ханнес - Страница 60

– Заткните ему пасть! – крикнул кто-то ещё.

Но Чедвик и Смитсон беспокойно переглянулись и отошли на несколько шагов. Смитсон подозвал своих приближённых. Они недолго шёпотом посовещались, затем Чедвик вернулся к Мактигу и иронически поклонился.

– Один – ноль в вашу пользу. Вы в безопасности.

– Пока, – сухо согласился Мактиг.

Чедвик пожал плечами и менее вежливо спросил:

– А чего вы ожидали? Вы ничего не выиграли, только немного времени. Затянули агонию, – добавил он, улыбаясь Пен.

Она взглянула на меня. Мактиг – тоже.

– За это время многое может случиться, Чед, – сказал он.

Я понял его. Пройдя рифы и выйдя в открытое море, мы больше ничем не сможем обеспечить свою безопасность. Но хоть меня и стерегли, я как врач имел уникальную возможность вырвать успех у мятежников.

Чедвик фыркнул:

– А, понятно! Вы на самом деле верите в этот вздор насчёт Ирсули! Вас спасёт африканский фетиш! Сон!

Он скользнул к Бенсону, который теперь молчал, но смотрел по-прежнему вызывающе:

– Или вы загипнотизируете всех, одного за другим? Нет, дорогой капитан, вы никого не увидите, сидя под замком!

Он снова зашептался со Смитсоном. Я закончил перевязывать Коллинза и встал. Барнс тут же прижал ствол оружия к моей спине и предупредил:

– Я слежу за каждым взмахом твоих ресниц, приятель!

– Что ж, ваше дело, – дружелюбно ответил я, зная, что сторож помешать мне не сможет. Если, конечно, ничего не смыслит в медицине. Даже самый правильный рецепт, если неправильно его применить, может оказаться смертельным.

Смитсон занялся устройством пленных, а я добродушно и заботливо смазывал ушибы и порезы, добиваясь большей свободы передвижения, которая мне потом понадобится.

Но, работая, я всё время вспоминал Борджиа. Никогда они не были так внимательны к своим жертвам, как когда собирались их отравить.

24. БЕЛОЕ ПЛЕМЯ

Некий мудрец заметил, что человек не устаёт на самом деле, если рассматривать сон как совершенно новое состояние. По этим стандартам я измерял свою усталость в ту ночь. Хотя пленников и увели, но произошли новые вспышки насилия, и у меня хватало дела.

Кое-кто возражал против стремительного возвышения Смитсона, результатом чего явились новые стычки и ранения, и ко мне пришли за помощью. Предложение Чедвика о выборах старших офицеров спровоцировало политическую кампанию, и наиболее вероятные кандидаты яростно принялись добывать голоса, в результате – новые раненые и пополнение в лазарете.

Кое-кто переменил своё мнение в пользу Бенсона. Прежде чем их выступление было подавлено, погибли ещё двое, и их, вместе с телами Слима Бэнга, Перри и того, что умер от раны в лёгких, бросили за борт. Перед тем, как выбросить за борт тело Флоры, с ним обошлись так отвратительно, что я чуть не утратил самообладания. Меня удерживала только мысль о Пен.

Каюту Бенсона разграбили, портрет старого капитана вырвали из рамы и издевательски прибили на рее вниз головой. Чедвик и Смитсон предъявили всем чашу и драгоценности Рафферти, предотвращая дезертирство: они хотели, чтобы моряки по-прежнему относились к Бенсону враждебно.

Все толпились у поручней, глядя на остров Рафферти и требуя немедленно отправиться туда за сокровищем Бенсона. Чедвик через Смитсона пообещал, что экспедиция выступит на рассвете. Но если они не хотят перерывать весь остров, лучше подождать, пока Чедвик узнает, где запрятано сокровище. И чем быстрее мы покинем эти воды, тем лучше.

– Бенсон не скажет, – сказал Чедвик Смитсону. – Мактиг его поддерживает и потому тоже не сдастся. Но есть и другие, кому известно место, и их можно убедить.

– Но ведь он и над вами поработал, – сказал Смитсон.

– Да, у меня тоже были сны, но не такие яркие, как у остальных. Я слишком быстро в них разобрался. – Тут он заметил меня. – Какого дьявола вы тут делаете?

– Я закончил с вашими людьми. Можно ли осмотреть Бенсона и Мактига?

Смитсон был практичен и не хотел возиться с обречёнными – всё равно что кормить приговорённого перед казнью. Уже наступил рассвет, когда я смог навестить леди Фитц, Дебору и Бурилова. Их поместили в крошечной каютке, раньше принадлежавшей кому-то из экипажа. Предварительно её очистили от всего, что могло бы послужить оружием.

Мейсон стоял у двери, Барнс – рядом со мной, пока я обрабатывал ушибы Бурилова. От йода русский застонал. Барнс презрительно усмехнулся. Леди Фитц смотрела на караульных с тем интересом, с каким посетитель трущоб взирает на нищих.

Она щебетала, обращаясь ко мне, но украдкой поглядывая на Бурилова:

– Когда Флора… умерла, я на мгновение подумала, что совершила ужасную ошибку, дорогой доктор. Я решила, что её убило волшебство Ирсули! Но я молилась, и мне открылась истина. Кок умер, ибо суеверно думал, что Флора может убить его духовной силой. Гипноз капитана Бенсона заставил меня отомстить за кока в облике Ирсули. Флора верила, что её волшебство способно убивать. И потому решила, что и моё волшебство такое же сильное, и умерла от страха. Ведь вы тоже так считаете? – Но глаза её были устремлены на русского. Я припомнил его интерес к Флоре и подумал, что он считает леди Фитц убийцей. Она хотела, чтобы я оправдал её в его глазах. – Доктор, – просила она, – скажите мне!

Но я чувствовал, что своими объяснениями и так уже вызвал немало горя, и продолжал молча заниматься русским. Она презрительно сказала:

– Я так и думала. Вы на самом деле орудие этого злого духа – Бенсона. – Она негодующе пожала плечами и заметила задумчивый взгляд Мейсона.

– Что станет с нами, беспомощными женщинами, в руках этих животных? – воскликнула она. – Они… хотят нас! И они такие сильные звери, что они… возьмут нас! – По-видимому, эта перспектива не привела её в состояние уныния, и она добавила: – Против нашей воли!

Я вспомнил насмешливое предположение Пен о том, что глубочайшие эмоции у леди Фитц вызывает стресс, и подумал, не рассматривает ли она то, что иногда считают хуже смерти, просто возможностью спасти себе жизнь – пусть сомнительной ценой чести.

Она сжала руки и посмотрела вверх. Ни одна жертва на арене не смогла бы проделать это лучше.

– Я убью себя, прежде чем сдамся! Но это значило бы отречься от своего долга… Я принесу себя на жертвенный алтарь, я пойду к этому ужасному Смитсону! Он пощадит жизнь моих друзей в обмен на моё тело!

Барнс разинул рот. Он был больше удивлён, чем испуган. А Бурилов прекратил свои стоны.

Леди Фитц проявила необычайную энергию.

– Дебора! – воскликнула она, хлопая в ладоши. – Займитесь моей причёской! О, я несчастная, моё платье изорвано! И запачкано! Если бы только здесь было зеркало…

Дебора спокойно исполняла приказания. Леди Фитц презрительно заметила:

– Если бы вы были настолько же женщиной, насколько я, Дебора Макрэ, вы повторили бы моё самопожертвование! Но, конечно, человек-зверь никогда не прельстится низкой женщиной вашего типа и класса.

Дебора молча продолжала выполнять свои обязанности, словно отвечая, что её добродетели сами по себе являются наградой. Неудивительно, что эти двое были вместе, несмотря ни на что – они взаимно дополняли друг друга. Служа леди Фитц козлом отпущения, Дебора в своих глазах постоянно повышала собственное моральное совершенство.

Мейсон усмехнулся:

– Только подумать! Старая карга считает, что Смитсон пощадит её только потому, что…

Леди Фитц покраснела и перешла на другой тон.

– Алексей, ты слышал это? О, презренный! – Небо почему-то не рухнуло на Мейсона, и леди Фитц удивилась, почему. – Алексей, если бы ты был мужчиной, а не трусом, ты отомстил бы за оскорбление!

Бурилов отозвался на очередную порцию йода не менее крепкими словами.

– Ты называешь меня трусом…

Он вырвал руку, которую я перевязывал, и ударил себя в грудь.

– Посмотри на себя, ты, ведьма! Прихорашиваешься для этого зверя! Ты, мешок костей! Ты отвратительна! Ужасна!