Черное колесо - Бок Ханнес - Страница 6

Бурилов махнул рукой, словно отгоняя надоедливое насекомое, положил руки на стол и прошептал:

– Я получил предупреждение. Оно и омрачило мне душу.

Леди Фитц побледнела.

– 3… змеи? – шёпотом спросила она. Бурилов медленно, торжественно кивнул:

– Змеи. Вы этого не знаете, друзья, поэтому я расскажу. Когда кому-нибудь из Буриловых угрожает опасность, – и так продолжается уже семьсот лет, – к нему во сне являются три змеи. Они сплетаются и становятся одной, и эта змея говорит… – Голос Бурилова понизился до какого-то почти сверхъестественного шипения. – Прошлой ночью они пришли ко мне…

Леди Фитц смотрела на него, как птица на змею. Флора Сватлов прошептала:

– Какой ужас!

– Вздор! – уронила Пен.

Мактиг бросил:

– Ставлю десять долларов, что знаю, что сказала вам ваша змея, Бурилов.

Бурилов сердито посмотрел на него.

– Что… вы можете сказать?

– Конечно. – Мактиг был оживлён и уверен в себе. – Принимаете пари?

Пен вмешалась:

– О да, примите, мистер Бурилов! Докажите, что он блефует. Но помните: Майк иногда может предсказывать. Второе зрение и всё прочее.

Бурилов беспомощно осмотрелся, как актёр, который видит, что его роль испорчена, вымученно улыбнулся и прорычал:

– Говорите.

– Ну, ладно, – сказал Мактиг. – Она сказала: «Алек, сократи порции водки с трёх до одной». Спокойней! – обратился он к остальным за столом. В основе – Фрейд. Змеи – выпивка. Три змеи – три порции. Змея превращается в одну – подсознательное предупреждение сократить три порции до одной. Почему водка? Бурилов её больше всего любит.

Он встал, театрально поклонился, подражая русскому, и сказал:

– Благодарю за внимание. Аплодисментов не надо.

Бурилов с яростью смотрел на него. Леди Фитц вспыхнула:

– Ну, скажу я вам!..

В это короткое выражение она вложила те чувства, какие испытывает королева, обнаружив в своём супе таракана. Она усадила Бурилова рядом с собой. Бенсон спокойно, словно Бурилова здесь нет, спросил:

– Зачем это вы, Майк, говорите так, что у всех волосы встают дыбом? У Бурилова есть свои недостатки, но он безобиден, и мне нравится его голос. А теперь вы сбили леди Фитц с её мыслей. Есть ли в этом смысл?

Мактиг оживлённо ответил:

– Совесть, сэр. Служба обществу. Человек, который выводит людей из себя, оказывает им большую услугу. Гораздо лучше быть бобом, прыгающим в расплавленном жиру, чем послушным куском масла, который покорно тает на сковороде.

Пен с искренним восхищением воскликнула:

– Майк, вы можете повторить это?

Мактиг повторил.

Чедвик сухо заметил:

– Такая «служба обществу» может подарить вам нож в спину.

– Уж вы-то должны это знать, Чед, – так же сухо ответил тот.

Чедвик рассмеялся, но Мактиг добился своего, ибо на этот раз покраснел всё же Чедвик.

Вскоре завтрак окончился. Остальную часть утра я осматривал экипаж и приводил в порядок свой кабинет. Когда я поднялся на палубу, Бенсон был за штурвалом, рядом с ним стоял доктор Сватлов и что-то читал. Остальные находились на передней палубе – женщины в купальниках и мужчины в шортах, все болтали и смеялись, очевидно, забыв вражду. Время от времени Бурилов начинал петь приятным баритоном.

Ленч все могли получить, где хотели. Бенсон требовал, чтобы все присутствовали только на завтраке и ужине. По приглашению капитана Джонсона я перекусил с ним и там же познакомился с инженером Маккензи, первым помощником Хендерсоном и Смитсоном – вторым помощником. Первый помощник оказался типичным рыбацким капитаном из Новой Англии, второй – приземистым и мускулистым выходцем из Новой Шотландии, с жёстким лицом и холодными глазами; выглядел он так, будто кипел в котле неприятностей на всех семи морях. Он был молчалив и имел привычку смотреть в сторону, будто знал что-то особое. С первого взгляда Смитсон мне не понравился, и мне суждено было впоследствии ещё больше его невзлюбить. Радиста звали Брукс, это был красивый, старательный и впечатлительный парень двадцати четырёх лет. Бедняга Брукс…

Днём я встретился с Деборой. Помня советы Мактига и Пенелопы внимательней заняться ею, я уделил ей больше времени. Её шотландское лицо с круглыми, слегка навыкате, невинными карими глазами было ещё менее выразительным, чем показалось мне с первого взгляда. У неё был широкий рот со сжатыми губами, маленький круглый нос пуговкой. Выглядела она так, словно ничто на свете не может её испугать или даже удивить, как будто она когда-то обнаружила, что на всякий вопрос есть только один ответ, и она его знает. Может, это и иллюзия, но Дебора всеми силами держалась за свою иллюзию. Наиболее примечательно было исходящее от неё ощущение абсолютной, несокрушимой благопристойности. Оно было более материально, чем ткань её платья. Представить, что Дебора допустит какое-то моральное прегрешение, было невозможно – легче вообразить, что благовоспитанная курица высиживает крокодила. Я ощутил лёгкое сочувствие к леди Фитц.

Похоже, что Дебора всегда «слегка недомогала» на борту. Когда она описала симптомы, мне стало ясно, что её привёл ко мне не недуг, а любопытство. Она засыпала меня множеством вопросов, чётко сформулированных, которые далеко выходили за пределы обязанностей судового врача. Среди них – и вопрос о моих «религиозных убеждениях». У неё был шотландский акцент, но проявлялся он только когда она волновалась, и я не буду обращать на него внимания, цитируя её слова. Уходя с простыми лекарствами, которые я ей прописал, она заметила, что на борту собралось «общество безбожников» и что я хорошо сделаю, если припомню заповеди, которым обучили меня родители, добавив, что нам ещё найдётся о чём поговорить, потому что врач и священник во многом схожи, при всём её уважении к священнику. Я ответил, что если она имеет в виду тайну исповеди, то она совершенно права. Сказав, что она именно это имела в виду, Дебора наконец ушла.

В следующие четыре дня каждый час на борту «Сьюзан Энн» в точности походил на все предыдущие. Сражения за столом и перемирие на залитой солнцем палубе. Я с интересом заметил, что Флора преследует Мактига все настойчивей и коварней, либо по совету Чедвика, либо просто чтобы вывести Мактига из себя, либо по какой-то другой причине. Я был уверен, что и Пен тоже это заметила, но, как и меня, это её только забавляло. Также ясно было, что Бурилов не отказался от ухаживания за сестрой пастора. И столь же очевидно, что Бенсон следит за этим с каким-то полуциничным интересом.

Но к жизни на борту корабля быстро привыкаешь, и вскоре я обнаружил, что уже не обращаю внимания на то, что в первое утро меня так удивило. Большую часть времени я проводил в своей крохотной лаборатории.

На пятый день у меня произошёл любопытный разговор с Деборой. Она пришла ко мне в кабинет с вязанием и, безо всякого «с вашего позволения», уселась. Я лениво читал, делать мне было нечего, и потому я приветствовал её появление.

– Её милость, – объяснила Дебора, – отдыхает. Меня на время отпустили. Её милость сказала, что ей будут сниться дурные сны, если я сижу рядом. Вот её точные слова, доктор Фенимор: «Я уверена, что это будут на редкость чопорные сны. Этого я не вынесу. Уйдите от меня как можно дальше, только за борт не свалитесь. Не затем, что мне будет жаль столь респектабельную особу – просто мне будет неудобно, если вы утонете!»

Впервые я увидел нечто человеческое на лице Деборы – дрожь негодования; спицы в её руках слегка дрожали.

– Особа! – сказала Дебора. – Респектабельная особа! И я могу отправляться за борт, если это не повредит её милости! Каково!

Она пропустила петлю, исправила её и сказала:

– Я решила хоть немного побыть в обществе богобоязненного человека.

Слегка ошеломлённый этой незаслуженной данью моей набожности, я смог только поклониться и сказать, что рад её видеть. В дальнейшем выяснилось, что у Деборы есть необходимость оправдаться.

– Вы, несомненно, спрашивали себя, доктор Фенимор, – сказала она, снова успокоившись, – почему это я, богобоязненная шотландка, остаюсь с такой мирской женщиной, как её милость? Я объясню. Как кальвинистка, я верю в предначертание. Я верю, что Бог уже отделил агнцев от козлищ и что сделал он это с самого начала. И неважно, что сделают его избранные: назначение их – небеса. Неважно, добрые или злые поступки совершат те, кого он проклял: их назначение – ад. Я хорошо знаю, что я избранная. И я благонравна, поскольку хочу такой быть. Но если бы я не была такой, это не имело бы никакого значения. Я могла бы стать, – добавила Дебора поразительное признание, – вавилонской блудницей, но моё место по-прежнему было бы на небесах. Мне тяжело это признать, но её милость – изначально проклята. Сколь бы распутной и злой она ни была, она не станет более проклятой, чем уже есть. И её распутство и злоба не могут запятнать меня. К тому же, – добавила Дебора, – она мне очень хорошо платит. Мне кажется, я полностью ответила на вопрос, который вы себе задавали.