Черное колесо - Бок Ханнес - Страница 49

Преподобному Сватлову очень не хотелось подчиняться, но после умоляющего взгляда на Бенсона и красноречивого – на Флору, он неохотно последовал примеру Чедвика. Когда он отходил, уступая место другим, его круглое розовое лицо напоминало лицо ребёнка, готового заплакать.

Бурилов галантно предложил руку леди Фитц и подвёл её к колесу. Я услышал удивлённые возгласы англичанки – она была сама благопристойность. Она нагнулась и коснулась женских рук на колесе, взглянула на Бенсона с непостижимой улыбкой, как у знаменитой Джоконды. Если Бенсона и Мактига подчинили себе личности старого капитана и Рафферти, то леди Фитц попала под власть Ирсули.

Бурилов был нечеловечески точен в своих движениях и галантен, как византийский принц. Неужели, подумал я, он действует, как тот человек, которого называли глазами жрицы?

Флора оставалась прежней. Она потрогала резьбу на колесе неохотно, словно ребёнок, чтобы угодить товарищу, гладит его ручную крысу. Посмотрела в поисках поддержки на Мактига и явно поразилась его худобе. При виде его мрачного равнодушия поджала губы. Один из стоявших со мной рядом прошептал, что она, должно быть, влюбилась в ирландца. Чедвик ободряюще улыбнулся ей из толпы. Потом она снова взглянула на Мактига, сузив глаза. Она размышляла, планировала… что?

Джонсон и Хендерсон небрежно осмотрели колесо, обменялись несколькими короткими замечаниями и подозвали Маккензи. Дебора оттолкнула их и спокойно взялась за колесо, уверенная, что судьба её предначертана. Сто долларов! Больше двадцати фунтов!

Я удивился, увидев, что следующим к колесу направился Слим Бэнг. Мне казалось, что он слишком боится даппи, чтобы добровольно дотронуться до колеса. Его напряжённое лицо застыло, превратившись в маску, когда он склонился к чёрному кругу. И только когда он отошёл, торжествующе улыбаясь, я заметил, что палуба под колесом усеяна крошками табака, и понял, что он успел проделать свои ритуалы.

Я подошёл к колесу. Бенсон провёл по губам кончиком языка и придвинулся ближе. Пен улыбнулась – сладко, но холодно. Чедвик понимающе ухмылялся, словно разыгрывалась какая-то сценка, а я – объект насмешек. Он несколько раз взглянул на матросов, будто они тоже участвовали в розыгрыше.

Никаких волокон древесины в колесе я не увидел, оно словно было выточено из куска полированного угля. Холодное, как сухой лёд, оно леденило мышцы и нервы. Руки у меня онемели, как обмороженные. Появилось ощущение, знакомое интровертам, когда те чувствуют, если на них смотрят со злобой.

Никаких сомнений: колесо обладало гипнотическим воздействием. Неожиданная прохлада его поверхности привлекала внимание – первая ступень любого месмерического сеанса.

Кто-то из экипажа занял моё место. Я отошёл к Джонсону. Маккензи говорил ему, что, должно быть, древесина колеса накапливает статическое электричество, подобно диэлектрику. Он считал, что этим же можно объяснить удивительную сохранность колеса, если оно действительно так старо, как считает капитан Бенсон.

Джонсону рассказали, что Бенсон нашёл колесо торчащим из песка рухнувшей дюны; никаких упоминаний об остове корабля не было.

Наступил прилив. Тросы сняли с кнехтов, Бенсон встал за штурвал, и «Сьюзан Энн» вывели из маленькой бухточки, где производился ремонт. Один из её дизелей вышел из строя окончательно, но второй Маккензи удалось восстановить.

Бенсон очень торопился покинуть остров, и мы не стали задерживаться в лагуне. «Сьюзан Энн» благополучно миновала пролив, искусно избежав угрозы коралловых клыков.

Глядя на уменьшающийся остров, я чувствовал, как слабеет напряжение, сменяясь ожиданием: такое чувство испытывает осуждённый, идя из своей камеры на эшафот. На фоне голубой отмели остров казался серо-зелёным и лимонно-жёлтым. Особенно я обрадовался, когда опавшая дюна слилась с другими и её заслонила от взгляда растительность.

Солнце плыло янтарным шаром по западному краю жёлтого, как вино, моря.

Другие, очевидно, испытывали те же чувства, что и я. Не я один следил за исчезающим островом. Все остальные тоже стояли на корме и у борта: преподобный доктор Сватлов, леди Фитц и Бурилов обсуждали что-то незначительное; Флора стояла невдалеке от них с Чедвиком и время от времени завистливо поглядывала на Пен, что находилась рядом с Мактигом и отцом. Чедвик что-то шептал, почти касаясь губами лица Флоры. Она негромко, но очень отчётливо рассмеялась и поглядела украдкой, заметил ли это Мактиг. Он не заметил, и она прошептала что-то Чедвику в ответ.

Ветра не было; паруса были свёрнуты, но я видел на мачтах нескольких человек, смотревших в сторону острова; матросы, которые находились на палубе, всё время отрывались от работы и поглядывали туда же. Смитсон отдавал команды, но тоже был явно заинтересован.

Я видел, как вяжет Дебора, не глядя на вязку; и её глаза были прикованы к исчезающему острову. Она вздрогнула, как будто мой взгляд был осязаем, мрачно покачала головой и пошла вниз.

Оранжевая полоса, отделявшая пурпурное море от темнеющего неба стала яркого малахитово-зелёного цвета, исказив естественную окраску наших лиц и сделав их мертвенно-бледными. Загорелись бледно-жёлтые огни «Сьюзан Энн» – не ярче блеска вечерней звезды.

Бенсон оставался у руля с Мактигом, его сменял Джонсон. Они так разделили свои вахты, что мы не видели Бенсона за завтраком, а Мактига за обедом, но оба приходили на ленч. Хотя в этом случае Бенсон немного запаздывал.

Казалось, он, ирландец и леди Фитц похоронили на острове свои разногласия, и теперь все снова собирались в столовой. Я всё ещё не привык к подчёркнутому равнодушию Пен, но так как я страдал и когда видел её, и когда не видел, то предпочитал быть поближе. Так у меня, в моём жалком положении, появлялась хоть какая-то конкретная цель.

Флора сидела рядом с Мактигом, и люди, которыми они были одержимы, и их нормальные личности постоянно вступали в конфликт. Как Рафферти, Мактиг не замечал появившейся у Флоры привычки, позаимствованной ею у Ирсули: ощупывать предметы пальцами и обнюхивать их, чтобы потом узнавать по запаху.

И ещё она постоянно прикасалась пальцами к своим губам и щекам, словно массируя их или с помощью осязания убеждаясь, что у неё нормальная внешность.

Я не раз видел, как такую же процедуру проделывала и леди Фитц, но та не была после такой удовлетворённой, как Флора. Если согласиться с доводами Пен о потусторонних гостях, Ирсули ещё не выбрала себе постоянного местопребывания.

Обеденные манеры Рафферти оказались очень грубыми. Он орудовал ножом, игнорируя все прочие столовые приборы, и то и дело утирал рот рукавом. И Сватлов, и Бурилов с отвращением поглядывали на Мактига. Женщины молча удивлялись. Чедвика, казалось, все это забавляло.

Флора в своём нормальном состоянии пыталась банально флиртовать с Мактигом, а он – тоже будучи в нормальном облике – относился к этому с раздражением. Она так стремилась завладеть его вниманием, что говорила всё, что придёт в голову, и даже я устал от её болтовни.

Мактигу это надоело, и он решил избавиться от неё с помощью бестактности. Обращаясь ко всем нам, он сказал, подражая леди Фитц голосом и лексиконом:

– Вчера вечером Флора постояла со мной у руля, и у неё было необыкновенное ощущение. Расскажите всем, дорогая Флора.

Она покраснела и застыла. Мактиг продолжал:

– Не стыдитесь, дорогая Флора. У нас нет враждебных чувств, которые могли бы вас расстроить.

Леди Фитц с сомнением посмотрела на него, словно почувствовала насмешку; но, с другой стороны, он мог подражать ей, чтобы улучшить свою дикцию, и она промолчала.

Флора с лёгкой досадой ответила:

– Ну, хорошо, я вам расскажу. Наверное, как всегда, я слишком много болтаю, но… помните старую волшебную сказку? В ней алчный король заставляет крестьянскую девушку ткать из соломы золото. Я вспомнила о ней, когда Майк стоял у руля. Только вместо золота он ткал… тени.

Конечно, все это из-за тусклого освещения. Глаза у меня устали, нервы напряглись, и потому я видела то, чего на самом деле нет. Но мне показалось, что колесо… ткало тени. Большие рваные тени, которые расходились от колеса, шли прочь, спотыкаясь, как слепой пьяница, нащупывающий дорогу к винной лавке. И бродили по палубе, словно искали что-то потерянное.