Черное колесо - Бок Ханнес - Страница 38

Рыбка попала на крючок, и я поспешил подсечь, подчеркнув, что необходимо поторопиться.

Он рявкнул:

– Подождите команды! Я сказал, что все будут ждать. Пусть ждут!

Я спросил:

– Неужели вас не тревожит угроза безумия людям, за которых вы несёте ответственность?

– Ничего им не грозит, – возразил он. – И попридержите свой язык, по крайней мере из вежливости. Вы, возможно, прочли гору книг, но всего вы не знаете. Есть и другие соображения.

– Они должны быть очень весомыми, – заметил я, – вы ведь рискуете…

– Они важнее самой жизни! – сказал он и повернулся к колесу. Его вид, казалось, подбодрил капитана, и он задумчиво улыбнулся, облизывая губы. Я тоже взглянул на колесо и снова испытал отвращение, почти панику, как и в первый раз, когда его увидел.

Вероятно, моё лицо выдало меня. Я думал: где здесь руки Ирсули, где Рафферти – а где Чукура, Колубо, М’Комбы? Полная бессмысленность этих рассуждений нарушила колдовские чары колеса. Я увидел, что Бенсон по-прежнему улыбается, но смотрит не на колесо. На меня.

Глаза его блестели, словно солнце пробивалось сквозь серый туман. Я вспомнил его похвальбу, что он, подобно своему предку, может узнавать мысли людей, глядя им в глаза. Я решил заставить его отвести взгляд и не смог, зато сам отвёл взгляд.

Голос его зашелестел, как серебристый шёлк:

– Вы что-то увидели в колесе? Скажите, – убеждающе продолжал он, – что вы увидели?

Не мог же я признаться, что чуть не увидел картины, описанные леди Фитц и другими!

– Ничего, кроме самого колеса.

– Вы могли увидеть, какое оно удивительное!

Звучало двусмысленно. Я осторожно сказал:

– Работа исключительная, если вы это имеете в виду.

Он нетерпеливо поёжился. Каким-то образом я разочаровал его. Я спросил:

– Капитан Бенсон, что же для вас важнее вашей собственной жизни и благополучия всех остальных?

Он искоса взглянул на меня, потом сухо усмехнулся.

– Да, вы удивлены. Вы думали, что если Кертсон не сказал мне правды, почему послал вас сюда, то вы обманете меня своей болтовнёй о любви к кораблю и морю. Вы пришли следить за мной, как и все остальные. Что ж, теперь вы знаете правду. Можете шпионить сколько угодно. Но никто из вас не уйдёт отсюда – пока!

Теперь на меня смотрели два старых капитана: один из рамы, другой – тот, что только что был Большим Джимом.

– Я не шпион Кертсона, сэр.

– Укоротите свой язык, щенок, если не хотите, чтобы его поцеловала кошка! Я говорю, что вы шпион, и все остальные тоже. И пока не закончу всего, что задумал, можете успокаивать подозрения остальных.

Он словно пожалел, что сказал слишком много; поднял руку и указал:

– Вот дверь. И побыстрее! – И так как я колебался, он топнул, словно хотел испугать щенка. – Вон!

Он не шутил, и я ушёл. Ну, хоть что-то я узнал, если он, конечно, не играет со мной. Он был так же искренен, как и остальные, но кто-то из них лгал.

Теперь следовало расспросить Пен. Если я поведу разговор достаточно искусно, она может добавить несколько бусинок к тому ожерелью фактов, что я собираю. И хотя было уже поздно, я направился в её каюту.

Если только кто-нибудь из тех, кто видел сны об Ирсули, не делает из меня дурака, на корабле четыре случая шизоидных галлюцинаций. Ни на мгновение я не мог поверить в нелепую теорию одержимости духами.

Допустим, одержимость Бенсона старым капитаном послужила трамплином для остальных, кто одержим Ирсули. Один невротик может воздействовать на других, восприимчивых к этому. Я часто видел подобное в больнице. То, что у леди Фитц нервное расстройство, совершенно очевидно. Слима Бэнга я изучил недостаточно, чтобы точно классифицировать его случай. Мактиг же всегда казался мне человеком, прекрасно приспосабливающимся к окружению.

Но для простоты я предположил, что все они – неврастеники и все находятся под влиянием Бенсона. Такое подражание могло в конце концов принять специфичную для каждого форму. Как я уже говорил, невозможно, чтобы мышление двух человек оказалось совершенно одинаковым. Но эти трое представляют сходящиеся линии, и сейчас они почти идентичны.

Но, предположив, что мыслительные процессы Мактига, леди Фитц и Слима Бэнга развиваются параллельно, следовало также предположить, что они подвергаются одинаковому воздействию в одинаковых условиях. Единственным сильным стрессом, который они испытали все вместе, был ураган.

Да, должно быть, они раньше слышали имена, на которых основаны их рассказы, и невольно узнали о том давнем плавании из Ганы в Новый Свет. Но даже и в этом случае не может быть, чтобы они думали одинаково.

Дойдя до поворота, я услышал голос Чедвика и задержался, чтобы не встретиться с ним. Он напевал популярную песенку, немного устаревшую, правда. Должно быть, он её любил, потому что я раньше часто слышал её от него, но не обращал внимания.

Но теперь мне казались странными все совпадения, связанные с похожими снами. Я вспомнил название песенки – «Розали». При нечётком произношении легко изменить на «Ирсули» и «Эзули».

Я подождал, пока не услышал звук закрывавшейся двери, потом двинулся дальше – к каюте Пен. Подняв руку, чтобы постучать, я услышал голоса – Пен и Чедвика.

– Вы могли хотя бы постучаться! Я ещё не принадлежу вам, Чед. – Он что-то ответил. – Разве вам не достаточно денег отца? Неужели нужно ещё и ко мне приставать? Мне не нравятся ваши ухаживания, Чед!

Мне не следовало слушать, но я остался и слушал с возмущением – надеялся, что Пен позовёт на помощь, и я смогу ворваться, освободить её и поступить с Чедвиком, как он того заслуживает.

Он гневно произнёс:

– Ну, если захотите, я вам понравлюсь, Пен!

Её смех, как хлыст, ударил даже меня:

– Вы думаете… что можете… разбудить меня?

– Если, конечно, этого уже не сделал Мактиг! – насмешливо ответил он.

Она с ледяным спокойствием заявила:

– Очень грубо. Он этого не делал и никогда не сделает. Я не люблю его. Да, я часто о нём думаю, потому что он так не похож на вас. Но договор есть договор, и он остаётся в силе. Если вы не получите меня, никто не получит. Помните – я недосягаема.

И резко:

– Нет, Чед! Уходите!

Ещё резче:

– Чед! Я сказала: уходите!

Он что-то произнёс, было слышно, что он направился к двери. Я торопливо отошёл, размышляя, что же это могло быть такое, за что Пен готова отдать не только себя и все деньги Бенсона, но и всякую надежду на будущее счастье.

Немного погодя я вернулся. Она плакала. Я постоял, потом пошёл к себе. И если сны об Ирсули беспокоили других, мне они казались приятным сновидением по сравнению с рыданиями, которые преследовали меня во сне.

16. ИРСУЛИ И УРСУЛА

Весь следующий день Пен сторонилась меня; я чувствовал свою вину, но надеялся, что она не догадается. За завтраком и ленчем я пытался вовлечь её в разговор, но она упорно не обращала на меня внимания.

Во второй половине дня Флора Сватлов пришла ко мне и попросила несколько таблеток снотворного – она плохо спит из-за кошмаров. В них она не она, а… – я уже догадался, – чёрная жрица Кумби-Кумби из Ганы. Её рассказ полностью совпадал с рассказом леди Фитц, но в нём были некоторые дополнительные подробности относительно туземного напитка сангари или кровной клятвы, которую дали призраки на колесе. Каждый из давших клятву отведал крови остальных.

Она рассказала, каким образом на колесе оказались вырезаны руки старого капитана – невероятнее происшествие!

– Я никогда не могла забыть ощущения этих рук, их прикосновения ко мне; они потопили наш корабль, они обрекли меня на бесконечное ожидание! Когда тела стали нам бесполезны из-за солёной воды, мы переселились в колесо, на котором в знак нашей клятвы были вырезаны наши руки. Оно не могло сгнить, потому что наши бессмертные души давали ему жизнь. Пока жили мы, жило и колесо. И так как я помнила руки капитана, их очертания тоже появились на колесе.