Черное колесо - Бок Ханнес - Страница 17

8. ЗА ЗАПЕЧАТАННОЙ ДВЕРЬЮ

– Значит, вы так считаете? – спросил Бенсон, елейно улыбаясь. Улыбка буквально растекалась по его лицу, как тяжёлое масло растекается по поверхности чистой воды, утишая волны. Лицо Бенсона потемнело и сгладилось. Очевидно было, что он согласен с Чедвиком но трудно было понять, смеётся ли он потому, что согласен… или смеётся над ним.

– А вы, Майк? Каково ваше мнение?

Мактиг с горечью ответил:

– Благодарю за доверие, сэр, вы очень добры, но раз уж вы подставили подбородок, то, думаю, стерпите удар. Я скажу: созовите парней с «Сьюзан Энн». Пусть смотрят всё, что хотят, пускай унесут хоть весь корпус на щепки, на спички. И очень неплохо было бы потом эти спички сжечь.

– Но… колесо?

– Ах, колесо, – небрежно заметил Мактиг, как будто забыл о нём. – Пусть дивятся на него, пусть сделают из него хоть карусель, – челюсть его выпятилась, голос стал твёрже, – но только пусть не берут его на «Сьюзан Энн»!

Зубы Бенсона по-прежнему были оскалены, но углы рта опустились так, что лицо превратилось в свирепую гримасу. Он словно беззвучно рычал. Должно быть, он знал, что ответит Мактиг, но рыжий всё же разочаровал его.

Мактиг добавил:

– Капитан, не смотрите на меня так, словно я дал пинка вашей собаке. Вы ведь знали, что я чувствую. И вам нужен был честный ответ.

Он перевёл взгляд на Чедвика.

– Отныне не планируйте заранее мои действия. Колесо, может быть, и попадёт на «Сьюзан Энн», но ставьте что угодно – я его туда не понесу. И своего благословения на перенос не дам.

Теперь он обращался к обоим:

– Я сразу сказал, что этот остров мне не нравится, не нравится и этот корабль, и до сих пор я не передумал. Я здесь, да, но не по своей воле. По приказу.

Он повысил голос, как будто дальнейшие его слова предназначались не только нам, но и разбитому кораблю:

– Что касается меня, то я не хочу иметь ничего общего ни с этим островом, ни с тем, что в нём скрыто.

В голосе Бенсона звучали негодование и насмешка, хоть он и пытался подавить их:

– Майк, вы прекрасно знаете, что нам нужен штурвал. Может, если приглядитесь внимательней, то увидите…

Мактиг холодно прервал его:

– Послушайте, сэр, я уже говорил, что у меня нет никаких доказательств, подкрепляющих мою неприязнь к острову и колесу. Что ж, это не совсем так. Доказательства у меня есть. Это их воздействие на нас. Мы с вами вместе долгое время, и прошли через многое. Но всё, что было раньше, кажется продолжительным беззаботным отпуском. Теперь, когда мы наткнулись на этот остров, отпуск кончился, и я увидел вас с такой стороны, которая никогда не проявлялась во время отпуска. Но дело не только в том, что я обнаруживаю скрытые до сей поры стороны вашего характера. То же самое относится и ко мне. И мне это не нравится.

Он умоляюще протянул руку:

– Капитан, надо уносить ноги из этой дьявольской дыры, прежде чем мы сами станем дьяволами! Забудьте об этом корабле!

Бенсон задумчиво и внимательно слушал его. Мне показалось, что на лице его видна жалость. Он вздохнул.

– Прошлое есть прошлое, парень, – грубовато сказал он. – Мы не можем вернуться к нему.

Мактиг беспомощно отвернулся, губы его подёргивались. Мы были слишком далеко от лагуны, чтобы слышать звуки по воде. Ветра не было, а если бы и был, на дюне не росло ни кустов, ни деревьев, которые могли бы шелестеть.

До этого момента я не ощущал напряжённости тишины. Люди обычно сравнивают городской шум с деревенской тишиной. Но и это только относительная тишина, заполненная вздохами ветра, гудением насекомых, лаем собак и криками ночных птиц. Здесь же царила тишина глухого подвала, тишина самой смерти!

Я видел, как чёрные глаза Чедвика дёрнулись в сторону, словно он заметил какое-то движение меж кораблями. Большой Джим склонил голову, прислушиваясь. Все мы слушали тишину.

Песчаная глыба сорвалась с вершины дюны и зашуршала по склону к корпусу корабля. Напряжённость нашего слуха усилила звучание, которое стало похоже на слабый свист стеклянной лавины. Большой Джим вскочил, указывая туда. Чедвик медленно выругался. Я мгновенно похолодел, словно в каждой, моей поре образовались ледяные кристаллы.

– Боже! – произнёс Большой Джим, опуская свой фонарик. Чары тишины распались. Но Чедвик, стремясь использовать их в своих целях, позаботился, чтобы совсем они не исчезли. Я начал восхищаться этим человеком: он был прирождённый, хотя и необученный, психолог. Я не представлял себе тогда, зачем ему нужно было разжигать вражду Бенсона к Макгигу; мне казалось, что это просто упражнения музыканта, пробующего неподатливый инструмент.

– Хорошо проделано, Майк! И почти сработало! – сказал он.

Мактиг о чём-то думал, и ему пришлось прервать это занятие. Он помолчал, казалось, мысленно оценивая укол Чедвика, потом резко спросил:

– Проделано? Что проделано? Я не отрицаю своих способностей, но будь я проклят, если понимаю, как я мог сбить гору песка в сорока ярдах от себя, не шевельнув пальцем. Вы что, считаете меня волшебником, способным к телекинезу?

– Я имел в виду не песок, – сказал Чедвик. И спросил, внешне вполне невинно, но явно имея в виду утренние подозрения Бенсона: – Чем вы подействовали на Пен? Пережиток юридических хитростей? Так запугать присяжных, что, стоит бросить им хлопушку, и они решат, что это бомба! Здорово проделано, Майк!

Чёрные глаза устремились к Бенсону, проверяя, как подействовал намёк. Мактиг задрожал, удерживаясь, я это видел, от грубости. Губы Большого Джима напряглись, лоб наморщился, но, что бы он ни испытал, он этого не выразил.

Он разорвал напряжение между Мактигом и Чедвиком, резко повернувшись ко мне. И спросил:

– А вы, Фенимор? Что, по-вашему, нам сделать с колесом?

Я ответил:

– Не спрашивайте меня, сэр. У меня вообще нет мнения. Вы глава экспедиции. Как вы скажете, так и будет.

Он усмехнулся, потом снова посерьёзнел:

– Забудьте, что я босс. Мне нужен откровенный ответ.

– Тем не менее, – ответил я, – мне нечего сказать. Я всего лишь зритель.

Он снова усмехнулся:

– Свидетель, да? Ну, что ж, и это подойдёт.

И добавил, обращаясь ко всем нам:

– Вы своё мнение высказали, теперь я скажу своё. Я хочу это колесо, хочу всё, что может предложить это чёрное дитя моря. И я предвижу беспокойство среди экипажа «Сьюзан Энн». Если мы сделаем ещё несколько ездок сюда, они придут разнюхивать, несмотря на все наши предосторожности. Поэтому мы лишим эту крошку девственности сегодня ночью. Пен спит, – он взглянул на Мактига, – и ничего не узнает, пока всё не будет кончено. И если вы так боитесь колеса, Мактиг, можете вовсе не притрагиваться к нему. Я сам с этим справлюсь. А для начала – давайте заглянем в каюту. Я думаю, американская гордость Ирландии, вы не против того, чтобы извлечь эти гвозди из двери?

Ни слова не говоря, Мактиг направился назад. Бенсон рявкнул:

– Куда это вы?

Мактиг остановился.

– Вы ведь не думаете, что я буду дёргать гвозди зубами? Я иду за инструментами.

Он прошёл по палубе к груде инструментов, которые мы прихватили с собой. И вернулся странно усталой походкой – может, лучше назвать это печальной покорностью, потому что, конечно, груз из лома лопаты, клещей и молотка не мог так его утомить. Подойдя, он напряжённо застыл рядом с Бенсоном, ожидая приказаний. Луч фонарика Большого Джима, устремившийся к двери каюты, послужил указательным пальцем.

Мактиг пошёл к двери, но остановился перед грудой песка у входа в неё. Она была округлой и походила на могилу. Чедвик лениво побрёл вслед за Мактигом, за ним я. Бенсон, как и Мактиг, остановился возле груды песка.

Оба смотрели на песок – с дурными предчувствиями, как показалось мне. Плотно слежавшиеся песчинки серебристо сверкали. Отражение, которое они отбрасывали на лицо Бенсона, было зловещим. Бенсон сразу словно бы похудел, резко выступили скулы, углубились морщины.