Стратегическая необходимость - Бессонов Алексей Игоревич - Страница 24

– Похоже, они идут по рельефу, – заметил Барталан. – То вверх, то вниз. Может, этот коршун ловит восходящие потоки?

– Скорее всего. Раф, ты хотел бы прокатиться на этаком птенчике?

– Упаси боже, командир. Меня сейчас другое интересует – а куда, собственно, они собрались?

Барталан шустро поскреб ухо.

– Насколько я вижу их курс, скоро покажется долина реки, которую они называют Менк. Вдоль берегов полно поселений, среди них два крупных, по несколько тысяч домов. Я думаю, в каком-то из этих городов их ждут. Или же наоборот, они несут какую-то весть. Потому и птицы…

– Ты не догадываешься, какую именно? – Виктор саркастично поднял брови.

Начальник разведки хмыкнул. Еще бы он не догадывался! Сейчас ему самому было очень интересно – прав он насчет «экзамена для юных» или нет. Пока выходило, что да. Но дальше… В целом рассуждения Барталана почти во всем совпадали с командирскими, он не соглашался с ним лишь в одном – Ариель полагал, что теперь аборигены затаятся надолго. Через какое-то время набеги начнутся опять, но будет это не завтра и даже, пожалуй, не через месяц. Наиболее крупный отряд из всех, когда-либо нападавших на геологов, выбитый до последнего человека! Такое испугает даже самых отчаянных. Раньше они шли на определенный риск, прекрасно зная, что в самом худшем случае потеряют одного, может быть, двоих – зато, весьма возможно, вернутся с добычей. Теперь же, после этакого показательного разгрома, о добыче не может идти и речи.

Горы тем временем становились все ниже. На миг Ланкастеру показалось, что внизу мелькнула узкая дорога, идущая меж гор по лесной просеке. Через минуту на экране действительно показалась река – довольно широкая, она густо-синей лентой ползла среди ставших скалистыми возвышенностей. Долина становилась все шире, появились неровные квадратики полей, редкие еще домишки. Птица пошла на снижение, и вот за поворотом реки неожиданно открылся город – сверху он казался неряшливым скопищем коричневых прямоугольников, прилепившихся к речному берегу на несколько километров вниз.

Видимо, небесного скакуна заметили. Люди, сновавшие по узким, невероятно кривым улочкам, начали махать руками, на одной из серых островерхих башен, что стояла прямо у воды, взвилось белое полотнище. Птица, управляемая своими седоками, сделала круг, и все, сидящие в кабинете, увидели, как она, опустив вниз длинные лапы с цепкими когтистыми пальцами, уселась на плоской крыше большого пятиугольного здания, выстроенного впритык к белому меловому холму, нависавшему над рекой. «Пилоты» шустро выбрались из своей кибитки – а навстречу им из распахнувшегося в крыше люка уже спешили встречающие. Некоторые тащили какие-то корзины: их поставили перед гнутым желтым клювом птицы, и она тотчас принялась кормиться, выклевывая из корзин большие желтые шары.

– Понятно… – протянул Ланкастер и повернулся к своим офицерам. – Так, что у нас со следующими выходами?

– Дальше смотреть не будем? – обиженно спросил Барталан.

– Дальше смотреть нечего, они ушли рассказывать друзьям о своем горе. Или ты думаешь, что орбитер может заглянуть под крышу?

– Выходов сейчас два, – с готовностью начал докладывать Рауф, – обе площадки полностью обследованы. Одна совершенно безопасна, там нет ни намека на щели или пещеры – мы облазили все на пять километров вокруг. Вторая хуже, там горы, но зато высоко, почти пять тысяч. На такой высоте нападений еще не было. Видимо, их подземная паутина так высоко не поднимается.

– Первый – послезавтра? – уточнил Ланкастер.

– Так точно. По планам геологов, данная разведка недолгая, они говорят, что им потребуется менее двух суток. Точнее, конечно, сказать нельзя.

– Кто идет на первую площадку?

– Кертес и Лемфордер. Второй взвод Волверстона, и первый на резерве.

– Отставить Кертеса. Пойдешь ты.

Рауф удивленно поднял брови, но ничего не сказал, лишь вскинул привычно руку к виску.

– Катер должен быть замаскирован. Зайдешь к атмосферникам и возьмешь у них лучшего оператора-наблюдателя. Днем сканер должен шарить по небу постоянно.

– Понял. Вы думаете?..

– Я не думаю, Раф. Я кое-что предполагаю. Например, я предполагаю, что дело зашло куда дальше, чем мне хотелось. Но менять решение я не стану. Я тоже упрямый… всё, свободны. К завтрашнему утру – письменные доклады.

Офицеры вышли из кабинета. Ланкастер размял пальцы, вытащил из кармана кителя сигару и, не спеша ее разжигать, откинулся на спинку зафиксированного транскресла. В его поблескивающих глазах медленно разгорались злые темные огоньки.

В тот момент, когда он поднес наконец к сигаре зажигалку, флаг-майор Чечель приложил к замку своего кабинета пластинку ключа, и бронированная белая дверь нехотя сдвинулась в сторону.

– Заходи, болезный, – позвал он стоящего рядом с ним Рафаэля Рауфа.

Рауф уселся в кресло возле окна и посмотрел на врача – Моня, небрежно сбросив с плеч китель, возился в шкафу. Чечель был похож на приплясывающего воробья: такой же резковатый во всей своей пластике, миниатюрный и немного взъерошенный. Вот он повернулся, держа в руке бутылку с коньяком, небрежно поставил ее на стол и отошел к холодильной камере, где всегда хранил закуску.

– Ты знаешь, – позвал его Рауф, – ты помнишь майора Зайдлица?

– Ну, – резко повернулся Чечель. – Ты о чем?

– Да вот… – Рауф вдруг провалился в кресле, так, словно он стал намного тяжелее. – Ты помнишь, что шеф тогда уехал в командировку?

– Да, я много чего помню…. И Зайдлиц – что же?

– А то, что похоронки тогда писал я.

– Раф, ты…

– Что – ты? Что, мудило?

– Ничего, хватит… пей.

– Я – что?! Я выпью… но ты всоси, начмед, я, писал похоронки, я!!!

– Тебя, начальник штаба, нужно просто увольнять по профнепригодности. Ты же психопат. Это я тебе говорю как врач.

– Нет, ты никак не можешь понять, о чем я говорю. У Зайдлица остался только сын – жена и родители погибли. Понимаешь, когда пишешь похоронку жене, это одно, а тут – сыну-подростку. И как я напишу ему, что его отца убили мало того, что в спину, так ведь не чудище инопланетное, а – человек! Понимаешь, Моня, человек! А сын должен расти в убежденности, что отец его пал как герой на поле боя с коварным и, м-мм… безжалостным противником. Нет так, скажешь?

Рауф налил почти полный стакан коньяка и вбил его в себя одним махом, словно кол вколачивал. Вернул стакан на стол, долго вздохнул и потер веки. Чечель смотрел на него, прищурясь.

– Я понимаю тебя, – негромко произнес он.

– Ты циник, Моня, – в голосе начальника штаба была обреченность.

– Я врач.

– Нет. Не только… а вот я… понимаешь, в какой-то момент я перестал понимать цели, преследуемые нашим обожаемым шефом. По сути, я не могу больше с ним работать. Знаешь, почему? А потому, что мне стало казаться, что никаких целей у него, кажется, и нет. Он просто работает, как механизм, который завели еще на первом курсе Академии и настроили таким образом, чтобы железяка стала самосовершенствующейся системой. Сообществом кристаллов и шестеренок – или чего там еще у него внутри. И сейчас он совершенен, как абсолют. Он не просто выполняет свою работу, он делает ее с предельно возможной точностью и минимальными потерями на трение или сопротивление сигнала.

– Просто он слишком замкнут в последнее время, вот и все. Разве у него нет на это причин?

– Это дешевая сказочка, Моня. Причины… хе. У каждого из нас более чем достаточно причин для замкнутости. Но мы, по крайней мере, стремимся как-то оправдать свои действия, мы что-то переживаем, – да, пусть и скрывая свои эмоции друг от друга. А он перестал.

– Ты хочешь сказать, что раньше шеф оправдывался перед самим собой, а теперь вот перестал? Да брось, Раф. Он если и оправдывался, то только тогда, когда погибали наши люди. О других он не думал ни мгновения. Это, кстати, главная причина, почему именно с ним я не боялся воевать. С любым другим – мочил бы штаны регулярно, я, ты знаешь, к страху привыкнуть не могу: не способен. А с ним не боялся… и за это я его уважаю. Вспомни хоть один случай, когда он послал кого-нибудь из наших в дело, не продумав прикрытие и обеспечение. Ну, вспомни? А самооправдания – да не нужны они ему. И тогда, и теперь.