Пройдя сквозь дым - Бессонов Алексей Игоревич - Страница 35

– Уй, – тотчас же произнес Дельво, и стоявший рядом с ним Каннахан шарахнулся в сторону.

– Не бойтесь вы так, – с раздражением привстал Огоновский. – Кресло подстраивается под ваше тело. Если желаете массаж – пульт под правой рукой, там, внизу. Садитесь же наконец! Терморегулятор снизу от пульта массажа… я не ожидал ксеношока при общении с человеческой техникой, джентльмены! А посади вас в кресло корварского пилота, что будет?

– А что, надо? – испуганно спросил Дельво, не имевший, впрочем, представления, о чем идет речь.

– Вы ужасающе критичны, Андрей, – хмыкнул Ланкастер. – А еще политик! То же самое вы рассказываете своим избирателям?

– Если бы у меня был выбор, – злобно отозвался Огоновский, но тут же, сделав глубокий вдох, смолк.

Каннахан, осторожно усевшись в свободное кресло, уже без особого удивления ощутил мягкое шевеление под задницей. Ласковый материал, похожий на тончайшую замшу, приняв его тело, трансформировался так, что ему стало на удивление удобно. Он попробовал пошевелиться, но теперь кресло уже оставалось все тем же – предельно комфортным и даже нежным. Тогда Уэнни решительно откинулся на высокую спинку. Опять знакомое шевеление, и спинка подстроилась под него. Тут же в затылок ткнулся подголовник, а через плечи ударили широкие ремни, замкнувшиеся где-то меж раздвинутых ног..

– Бортинженер к катапультированию готов, – нежно пропел над его головой женский голос на незнакомом ему языке.

– Что?! – пропищал, не узнавая свой голос, Каннахан Уэнни.

– Ах, черт, катер-то новье, только с обкатки, на экипаж не настроен! – и Ланкастер, развернувшись вместе со своим креслом, резко ударил ладонью по какому-то блоку на пульте управления. – Простите, дружище, это не издевательство, а несовершенство техники…

– Что она сказала? – изумленно спросил Каннахан. – Мне почему-то не перевело… или я не понял…

– Бортинженер к катапультированию готов, – повторил, давясь смехом, Огоновский. – Вы сели на место бортинженера при полном экипаже. Нажмите кнопку у себя под яйцами, и ремень отойдет.

– Ну и техника… – вздохнул Каннахан, освобождаясь от ремней. – И у вас все так – автоматически?

– А что будет делать раненый? – с неожиданной жесткостью в голосе спросил Ланкастер.

– Ну… – замялся Каннахан. – Раненого принесут товарищи. Или…

– Или? – теперь Ланкастер скривился в ехидной, с прищуром, улыбке. – Возможно. Товарищи, его, конечно, принесут, потому что у нас в плен сдаваться бессмысленно. Но у вас стоимость самолета не намного ниже стоимости экипажа, а у нас – подготовка, жалованье и пенсия семье одного отдельно взятого унтер-офицера – бортинженера ВКС, – все наоборот. Стоимость машины составляет полпроцента от этой суммы… То есть жизнь этого унтера дороже, чем двести таких машин. Жизнь лейтенанта-командира – приблизительно две тысячи. Я не желаю давить на вас, коллеги, – я полагаю, что имею право называть вас именно так, но вы должны знать, что громадный линкор упрощенных серий мы собираем за менее чем за пятьсот часов. Катер, подобный этому – минуты за три. Поэтому раненого унтера обработает автоматический доктор и выбросит, в случае необходимости – тоже автомат. Если, конечно, унтер не примет решение идти в атаку…

– Послушайте, господин генерал… – Каннахан Уэнни снова облизал губы и подался вперед, – Могу я задать вам вопрос?

– Я попросил бы вас не церемониться, коллега.

– Раз вы назвали меня коллегой!.. Вы – пехотинец? Или вы изволили соврать?

Огоновский тихонько усмехнулся.

– Что вы ответите, Виктор? – спросил он.

Ланкастер с задумчивостью поскреб подбородок, поросший густой седой щетиной.

– Как вы думаете, сколько мне лет, милорд Каннахан Уэнни? – спросил он после некоторого размышления.

Каннахан выслушал перевод и приподнялся в кресле:

– Я не являюсь «крупным землевладельцем». Возможно, ваш автомат перевода ошибся в терминологии?

– О, извините, в данном случае мы имеем дело с несовершенством словарного запаса автомата. Я использовал форму обращения «милорд» в уважительном смысле. Но все же, дайте себе труд ответить на мой вопрос!

– Тридцать пять… нет, тридцать восемь, может быть. Вы рано поседели из-за наследственности.

– Дорогой коллега, когда началась война, а это было уже давно, мне было уже не так чтобы мало. Намного больше, чем вам, к примеру. С тех пор, как вы знаете, прошли годы. Но говорю я это вовсе не для того, чтобы продемонстрировать свое старшинство, а для того, что бы вы поняли: рядом со мной вам не следует бояться природных условий, как вы вещали сегодня в своем сбивчивом докладе, и уж тем более каких-либо ситуаций с правительством. Все это мы берем на себя.

– Но все-таки вы не ответили, – пораженный тем, что услышал, Каннахан все же не собирался отступать. – Вы сказали, что вы – пехотинец. Могу я услышать оправдание этой лжи?

Огоновский выпрямился в кресле, но Ланкастер осторожно приподнял затянутый в черную перчатку палец:

– Но это не ложь, дорогой генерал. В широком смысле я действительно пехотинец. Я – гренадер Десанта, тяжелая пехота… Да, я каратель, да, мне приходилось убивать людей, мне даже пришлось находиться перед судом, но если вы казните меня своим недоверием, то, поверьте, я стану искать способы оправдания…

– Не валяли б вы дурака, – мрачно комментировал Огоновский. – Посмотрите на него: вам не кажется, что вы произвели на наших друзей излишне сильное впечатление?

Уэнни стоял, вытянувшись по швам, глаза его буравили пол. Изумляясь, Виктор разглядел тонкую струйку пота, появившуюся у Каннахана на виске.

– Андрей! – палец Ланкастера скользнул по выдвинутому в ожидании хозяина тумблеру транслинга, но проскочил мимо: – За что вы столь язвительны со мной? Подскажите лучше, что теперь делать?

– Как учили, – фыркнул Огоновский, не меняя, тем не менее, позы.

– По случаю обычаев и клянясь своей семьей, – заговорил Ланкастер, выпрямляясь во весь свой рост, – я принимаю ваше… э-ээ черт возьми… да, я понимаю ваше поведение, и не имею к вам претензий.

За неимением меча Виктор выдвинул из ножен десантный тесак, показав его в ритуальном жесте Каннахану Уэнни и, махнув рукой, вернулся в кресло.

– Мы не сможем спокойно работать, – Огоновский снял с левой руки перчатку и, раздраженно помахав ею в воздухе, бросил на пол. – У всех амбиции: у вас, Виктор, у наших коллег – тоже. Может, все-таки, мы решим, что нам делать? Или амбиции победят здравый смысл?

– Но я… – Ланкастер опустил плечи, затянутые великолепной черной кожей его заказной куртки с уже вшитыми погонами ручного плетения – о таких Огоновский не смел даже мечтать. – Давно уже пора бы – но вы же сами видите…

Каннахан глубоко вздохнул, вернулся в кресло и достал приготовленные заранее снимки. Говоря по совести, ему было неуютно. Он никак, ну в коем разе не собирался оскорблять громилу Ланкастера, особенно после того, как тот назвал его «коллегой», но – раз вырвалось, следовало отвечать. Тем более потрясла его реакция генерала Конфедерации, потемневшего лицом и всерьез расстроившегося из-за его, Каннахана недоверия. Выходит, думал Каннахан, они и впрямь такие, как мы? И я действительно умудрился обидеть заслуженного преподавателя с огромным боевым стажем, знающего и умеющего куда больше, чем я? Он украдкой посматривал в лицо Ланкастера, и никак не мог отделаться от ощущения некоей фальши: да, он видел и морщинки, и стремительно-озорные глаза, в глубине которых пряталась неведомая ему мудрость, но – это ему лет семьдесят? Нет, сие казалось невероятным.

Густые, пепельно-седые волосы, взметающиеся над черной кожей плеч при каждом, столь характерном для него рывке головой. Они летают на звездолетах, они специально, ради него, сняли с линкора-носителя универсальный боевой катер, способный едва не мгновенно доставить всю их группу в любую точку Трайтеллара – и в то же время поверх этого странного, то и дело меняющего цвет комбеза на нем – плотная кожаная куртка со множеством накладных карманом и небольшими блестящими полосками, сложенными из золотого шнура на плечах. Как они их называют – «погоны»? Да, символ чина. Толстый золотой шнур в сложном плетеном узоре, чуть ниже, подшитая к нему, ниспадающая на рукав короткая бахрома. У доктора Огоновского на погоне один черный крест в темноватом бронзовом обрамлении, у Ланкастера их два. Сложные нашивки на рукавах: два скрещенных парашюта у Ланкастера, змея, обвившая чашу у Огоновского. Под ними золотые символы. Цифры? Возможно. Два кривых меча у Огоновского, опять цифры, и – у Ланкастера, под парашютами – концентрические круги с цифрами, заключенные в золотой овал. Что это? Зачем их столько? А что значат золотые крылышки вокруг черной звезды у Огоновского, и это, что это: