Концепция лжи - Бессонов Алексей Игоревич - Страница 11

– Благодарю вас, – перебил его чиновник. – Этого достаточно. Все дело в том… – он чуть замялся, – что кое-кто продолжает считать, будто бы вы имели возможность как-то повлиять на исход этой ужасной истории. Теперь мы понимаем, что это было не в ваших силах. Желаю удачи, капитан.

Двигаясь в лифте, Леон то и дело проводил ладонью по лбу. Ему было жарко.

Они знали, эти сволочи!

Они знали, что должно было находиться на этом проклятом астероиде. И Стэнфорд знал. А вот Джессеп, скорее всего, нет: о таких вещах говорят лишь командиру, а уж он сам принимает решение.

И еще – никакие они не чиновники из НАСА. Это что-то другое. Вот только что?

«А вдруг «Галилео» и был послан в этот район именно для того, чтобы проверить, что осталось от давно погибшей исследовательской базы? Или, может быть, выяснить, что с ней вообще произошло? И теперь, пораскинув мозгами, они пытаются понять: видел я все это дерьмо или нет?!»

Нет, не видел. Найти «Галилео» было практически невозможно – после удара он пошел по совершенно непредсказуемой траектории, а там, в сплошной каше из каменного дерьма, никакие радары и детекторы масс не помогут отыскать потерянный корабль, кувыркающийся куда глаза глядят. Но, даже если его найдут – что дальше?

То, что в рубке отсутствует труп лейтенанта Лючии Ковач.

Леон шумно вздохнул. Лифт остановился. Забрав в гардеробе свою шинель, он быстрыми шагами прошел в бар и сразу увидел деда: Макрицкий-самый-старший восседал перед стойкой с рюмкой виски в руке и добродушно внушал что-то молодому бармену с перекошенной от удивления «бабочкой».

– Ну, як? – поинтересовался дед, враз посерьезнев.

– Та нi як, – ответил Леон, взбираясь на табурет рядом с ним. – Double whisky, please. Я чую, ты так прижал этих йолопов[1], что они рады поскорее от меня отделаться. Наверное, я им уже надоел.

– Ото й гарно. Если завтра все пройдет без проблем, вечером будем уже дома. Я надеюсь, у тебя нет никаких дел в Big Apple?

Леон помотал головой и залпом выпил поданную барменом рюмочку. Дед лукаво усмехнулся в усы, похлопал его по плечу и вонзил свою кредитку в пасть расчетного автомата.

– Поехали отсюда, – сказал он. – Надоело. Как здесь люди живут?

«Ан-Лыбидь», серебристый сверхзвуковой «лимузин», украшенный семейным логотипом Макрицких, медленно снижался, приближаясь к Борисполю. Выполняя распоряжение деда, пилоты сделали полукруг над огромным городом, и у Леона перехватило дух. Залитый ослепительным солнцем, Киев радовался первому снегу, укрывшему его древние крыши, выбелившему многочисленные парки и днепровские берега. На маковках церквей снег успел подтаять, и золото горело под солнцем, словно костерки, там и сям разожженные среди тысячелетних холмов.

Леон уже не мог усидеть в велюровых объятиях кресла. Приподнявшись, он жадно смотрел на свой родной город, гордость и любовь славянского мира. Он не был дома больше года – и все это время, каждую секунду, проведенную в железном гробу планетолета, он мечтал именно об этом миге. Киев, его Киев медленно поворачивался под ним, приветствуя своего блудного сына, который наконец вернулся из холодных черных бездн!

Колеса самолета коснулись серого покрытия ВПП. Леон подхватил с соседнего кресла свой кофр и двинулся к выходу. Дед, сидевший возле пилотской кабины с терминалом на коленях, понимающе усмехнулся.

– Наконец, – сказал он. – Да?

Леон счастливо вздохнул.

Под трапом выстроились мать, бабушка, сестры и, чуть поодаль – смущенно улыбающаяся миниатюрная девушка с целой охапкой белых гвоздик. Рядом суетились сетевики. Леон поправил саблю и понял, что сейчас придется разыграть небольшой спектакль. Впрочем, он не мог бы поклясться, что на самом деле ему этого не хочется.

Записывающие головки смотрели прямо на него. Сойдя с последней ступеньки трапа, Леон снял фуражку, грациозно поправил полы шинели и неторопливо, с достоинством, опустился на колени. Губы ощутили тепло подогретого покрытия, и в уголках глаз вдруг непроизвольно появились слезы.

Ему не хотелось подниматься.

Он хотел стоять на коленях, целуя этот теплый шершавый пластик, но… он должен был встать.

Расцеловавшись с родней, Леон повернулся к Ирме. Кругом были головки видео, они обстреливали его со всех сторон. Макрицкий взял букет, обнял девушку и прошептал:

– Ты только не плачь. На нас смотрят…

– Никаких интервью, – услышал он за спиной внушительный голос деда. – Никаких комментариев.

Семейные телохранители словно появились из воздуха. Вежливо оттеснив репортеров, они провели все семейство в небольшой автобус с затемненными стеклами, а сами погрузились в длинный черный автомобиль.

Полчаса спустя машины проехали сквозь ворота массивного двухэтажного особняка в одном из элитных пригородов. Ворота закрылись. Леон Макрицкий наконец попал домой.

– Я так ждала тебя, – тихо произнесла Ирма.

Леон обернулся. Девушка стояла у двери его комнаты, крохотная, покорно ждущая его ласки – тонкое лицо с немного удивленными голубыми глазами, пушистая волна черных волос ниспадала на узкие вздернутые плечи. Леон швырнул саблю на диван, и та недоуменно звякнула кольцами цепочки; что-то давило ему на грудь. Он опустил глаза.

– Неужели тебе нечего сказать мне?

Он и в самом деле не знал, что ей сказать. А может быть и знал, но… Сколько раз он проклинал свою слабость! Ирма, женщина-ребенок. Боль моя, почему же ты не хочешь ничего понимать?

Он подошел к ней, прижал к себе. Знакомый теплый запах на мгновение вернул его в прошлое. Леон сжал хрупкое тело девушки, ощущая, как мягко, играя, подгибаются ее ребра… отпустил. Она смотрела на него со слезами.

– Я прошу тебя, – почти шепотом проговорил Леон, – давай не будем говорить об отставке. Я слишком много думал об этом… Не надо, пожалуйста.

Ирма выскользнула из его рук, уселась на диван. Совсем как птичка, подумал Леон. Любопытная голубоглазая птичка.

Ночью, отвратительно трезвый – Боже, как такое могло быть: высосать литр крымского коньяку и остаться трезвым, ужасающе трезвым! – он глядел, как в бледном отсвете полной луны светится ее совсем девичье тело, вытянувшееся на смятой простыне. Спящая, она всегда будила в нем отцовские чувства. Хотелось прижать к себе и баюкать, слушая, как счастливо сопит ласковый теплый ребенок. Она могла бы стать прекрасной женой, но не ему. Возможно, и даже наверняка – тому Леону, которого хотели видеть отец и дед. Но Леон не был тем… тем… тем!

Он встал с постели, вышел на закрытый покатым колпаком балкон и закурил. В тот миг, когда над ним склонился человек в черном скафандре, в подсознании Леона сорвалась какая-то, давно придерживаемая защелка. Он стал испытывать странные, трудно передаваемые желания. Он не мог понять, что с ним происходит, он не понимал, чего ему хочется. Он чувствовал, что желание выворачивает его наизнанку, но никак не мог разобраться в самом себе.

Теперь он понял – его тянуло к звездам. О какой отставке могла идти речь?

Дым вялыми локонами поднимался к стеклянному потолку.

Мне нет здесь места, подумал Леон. Только там, в глубинах Системы, среди проклинаемого всеми нами металла и пластика наших утлых кораблей и станций, только там я могу чувствовать себя на своем месте. И, может быть, мне удастся дожить до того дня, когда и у нас появятся звездолеты. Пусть примитивные, пусть субсветовые – полет займет годы – но, может быть, я это еще увижу…

Парочка звезд лукаво подмигнула ему. Леон с яростью растоптал окурок в массивной серебряной пепельнице и вернулся в спальню. Глотнул давно остывшего кофе, прополоскал после курева рот и улегся рядом с горячим телом Ирмы. Спать ему по-прежнему не хотелось. Он повернулся набок, заботливо прикрыл девушку пушистым одеялом и сунул нос под ее тонкое плечо. Теплый, ласковый запах немного успокоил его. Проклиная все на свете, Леон вдруг всхлипнул; девушка зашевелилась в полусне, он обхватил ее рукой и заставил себя провалиться в темную, тягучую дрему.