Стильная жизнь - Берсенева Анна - Страница 47

– Сашенька, – негромко позвал он наконец. – Открой мне, пожалуйста.

Аля нажала на золотую кнопку и молча открыла дверь. Веня стоял на пороге и смотрел на нее совершенно трезвым взглядом; темные его «индейские» глаза поблескивали сквозь прядь длинных волос.

– Опять не вовремя протрезвел, Веня? – Аля не могла сдержать улыбку.

– Да. – Он улыбнулся в ответ. – Хоть, выходит, вовремя на этот раз, но все равно неприятно. А ты, милая, наоборот – запьянела, а?

– Наоборот, – кивнула Аля. – Запьянела.

Они оба не произнесли ни одного хоть сколько-нибудь осмысленного слова, Венька не сказал ей ничего утешающего, но Аля почувствовала, как, впервые за сегодняшний вечер, невыносимая тоска отпускает ее сердце.

– Я зайду? – спросил он, перешагивая через порог. – И дверь давай закроем, а то сейчас народ набежит.

– А если закроем – не набежит? – спросила Аля.

– Если закроем, подумает, что мы с тобой тут трахаемся, и пойдет искать другой сортир, – объяснил он. – Грубо для тебя, Сашенька?

– Да нет… – медленно произнесла она. – Это-то мне уже все равно. Привился здоровый цинизм! – грустно усмехнулась она.

– А ты зря на него обижаешься, – сразу понял Венька. – Что поделаешь, жизнь такая, Илюшка и говорит, как есть. С нормальными-то людьми, конечно, проще. Но раз уж ты во все это влипла…

– Я не влипла, – по-прежнему тихо, не поднимая глаз, сказала Аля. – Думаешь, у меня голова закружилась от впечатлений? Я его люблю, вот и все. Но нельзя же так жить, Веня!

– Как – так? – спросил он. – Ты разве уже поняла, что тебя не устраивает?

– Да я, может, с самого начала понимала, но сразу мне ни до чего было. Мне его одного хватало, ничего больше не нужно было, понимаешь? А сегодня как накатило вдруг, я ничего сделать с собой не могла…

Аля подняла наконец глаза, чтобы не пролились стоящие в них слезы. Но стоило ей встретить Венькин взгляд, внимательный и печальный, как слезы потекли по щекам без ее воли.

– Ну вот… – Он прикоснулся к ее щеке тыльной стороной ладони – то ли погладил, то ли слезы вытер. – А говоришь, никуда ты не влипла. Да ты еще маленькая совсем, Сашенька!

– Маленькая дурочка? – всхипнула она.

На тыльной стороне его ладони осталось пятно от потекшей с ее ресниц туши.

– Не похоже, чтобы дурочка, – улыбнулся Венька. – Просто ты вся пока что невыявленная, вся внутри себя. Какое счастливое состояние, Сашенька, я так хорошо его помню…

– Тоже мне, счастье, – пробормотала Аля.

– А то! Думаешь, лучше, когда весь вычерпанный до донышка, пустой?

– Я так боюсь, Веня. – Аля почувствовала, как слезы, вытертые со щек его рукой, снова закипают у нее внутри. – Ты говоришь, все у меня внутри… А если там и нет ничего? Я же слышала, Илья говорил, что я его своим загубленным талантом буду попрекать. Ничего я не буду! Было б что губить… Мне так страшно: девятнадцать лет, а уже кажется, что жизнь пропадет впустую!..

Але казалось, что она говорит путано, бестолково. Но, кажется, Венька хорошо понимал, что она имеет в виду.

– Ох, Саша, – поморщился он. – Впустую, не впустую… Нет никаких критериев, понимаешь? Что значит – не пропала жизнь? Деньги, карьера, слава, семья? Да ведь так может повернуться, что все это станет ни к чему, и сам не поймешь отчего. Ладно, – оборвал он сам себя. – Это долго объяснять, да и все равно не объяснить. Ты сейчас даже не понимаешь, о чем я говорю, и слава богу. Ты только на Илюшку не сердись, – добавил он. – Он же из нас единственный, кто не сломался, неужели не видишь? Не дал себя сломать.

– Кому не дал?

– Трудно с тобой говорить, – улыбнулся Венька. – Каждое слово надо объяснять, ничего тобой еще не прожито. Да всех нас жизнь ломала, один Илья и не сломался. Костя в Америку сбежал, скрылся за прочным щитом прагматизма. Игорь спокойно себе разрешил гробить жизнь своей жены. Еще один наш парень с курса, ты его не знаешь – тот из виртуальной реальности не вылазит, по Интернету сутками путешествует. Я вообще…

– А что ты? – от удивления она забыла даже о слезах. – Ты-то за что себя ругаешь, Веня?

– За все хорошее, – усмехнулся он; Аля поняла, что он не хочет говорить на эту тему. – Думаешь, Илюшке легко было? Да уж одного того хватит, что его имя папино не раздавило.

– Как это? – удивилась Аля. – При чем тут его папа?

Илья говорил о своем отце редко и неохотно, и она понимала почему. Даже по этим редким упоминаниям чувствовалось, что уход Ивана Святых из семьи был не тем идиллическим уходом, когда бывшие домочадцы «остаются друзьями». Молодая жена, новорожденный сын… Как все это произошло, кто был или не был виноват, Аля не знала. Конечно, она понимала, что отношения Ильи с отцом складываются непросто. Но ей никогда не приходилось замечать, чтобы его угнетало само знаменитое имя…

– Теперь уже, может быть, и ни при чем, – ответил Веня. – А раньше-то, в ГИТИСе, и потом, в Арбатском театре…

– В каком еще Арбатском театре?

Алино изумление усиливалось с каждым его словом! Она понятия не имела ни о каком театре, Илья ни разу не говорил с нею об этом!

И тут она вдруг так ясно поняла: а ведь он ни разу не говорил с ней вообще ни о чем, что волновало его прежде и теперь… Она ничего не знала даже о его нынешней работе – ну, снимает какие-то клипы, занимается еще каким-то бизнесом, ездит по представительским делам. С Федором, кажется, его тоже не только детское приятельство связывает. А уж про Арбатский театр, о котором мельком упомянул Веня, она и вовсе не слыхала.

– А это мы после института развлекались, – сказал Венька. – Хотя тогда, конечно, были полны серьезности. Театрик у нас небольшой был на Арбате, что-то пытались ставить. Буддизм какой-то, помню, изображали, один драматург начинающий пьеску принес, а мы и рады… Еще над Шекспиром измывались.

– И что же потом? – тихо спросила Аля.

– Да ничего особенного. Что у всех, – пожал плечами Венька. – Помещение бандитам понадобилось, нас оттуда живо выкинули – и весь тебе буддизм с Шекспиром вместе.

– Неужели ничего нельзя было сделать?

Аля смотрела на Веньку так, как будто и сейчас еще можно было что-то сделать.

– Может, и можно было, – сказал он. – Но мы не смогли. Иван Антонович смог бы, наверное, если бы захотел: он человек могучий. Но ведь тогда как раз все это и происходило – развод его, скандалы… Илюшка его просить не стал. Да, может, все и к лучшему, – добавил он. – Ну, было бы в Москве на один театрик больше. На кой оно надо?

Он снова всмотрелся в Алины глаза. Наверное, смятение, мелькнувшее в них, невозможно было не заметить, потому что Венька вдруг сказал:

– А для тебя я придумаю что-нибудь, Сашенька, ты не переживай. Шедевра не обещаю, но уж как смогу. Зато на всю катушку, без халтуры, это ты мне поверь.

– Я тебе верю, Веня… – Она снова почему-то всхлипнула.

– Тогда, значит, нечего и плакать, – улыбнулся он и погладил ее по голове, как маленькую. – Давай умоемся лучше, а то посмотри, на щеках какой боевой раскрас.

Было что-то удивительное, непонятное в его прикосновениях. Аля в первый же день знакомства с ним это почувствовала: не страсть, не влечение, не та напряженная сила, которая бросает мужчину к женщине, а какая-то согревающая волна нежности…

Она смыла с лица разноцветные потеки косметики, высморкалась, не стесняясь Веньки. Он пригладил мокрыми руками ее растрепавшиеся волосы и удовлетворенно заметил:

– Вот, теперь ничего. Хотя, между прочим, была своя прелесть в этих пятнах под твоими глазами.

– Может, снова нарисовать? Или наплакать? – улыбнулась Аля.

– Пока не надо. Пойдем. – Он открыл перед Алей дверь. Коридор был пуст, из студии доносились веселые и несвязные голоса. – Илюха заждался небось.

– Да он же уехал! Он же сам сказал…

При мысли об Илье ей стало так стыдно, что вся кровь прилила к щекам и в носу защипало.

– Так-таки и уехал, – усмехнулся Венька. – Плохо ты его знаешь, Сашенька. Мало ли чего он сказал! Мне он каждый день чего-нибудь такое говорит…