Полет над разлукой - Берсенева Анна - Страница 50

А усталость точно ветром из нее выдувалась. Аля даже не успевала понять, как это происходит, но к тому мгновению, когда она брала Андрея под руку и своим плечом чувствовала прикосновение его плеча, она уже была охвачена той волшебной легкостью, которую с самого начала ощутила в нем.

– Ну, а сегодня о ком ты думала – о себе или о партнере? – спрашивал он. – Опять серьезная у тебя получилась Катарина?

«О тебе», – хотелось ответить Але, но этого она, конечно, не говорила: просто потому, что это было неправдой – о нем она не думала, тем более на сцене. Что-то другое происходило с нею – не мысли…

Ее удивляло, что она никогда не может понять, какое у него настроение. Андрей не производил впечатления жизнерадостного бодрячка, но ей ни разу не приходилось видеть его расстроенным, сердитым, даже просто взволнованным. И это не только удивляло ее, но даже пугало.

«Я слишком мало его знаю, – думала Аля. – Да я и совсем его не знаю! А он не хочет быть со мной откровенным…»

Конечно, теперь она знала о нем немало – во всяком случае, не стала бы спрашивать, архитектор он или сценограф. Андрей довольно быстро сообщил ей, что в Москве занимался реставрацией зданий и оформлял спектакли, и только в Барселоне смог наконец построить то, что хотел.

– Почему же ты мне не показал свои дома? – расстроилась Аля, узнав об этом.

– Да ведь тебе день всего оставался, – улыбнулся он. – Ты и Гауди посмотреть не успела, да и никого не успела. Еще бы я стал приставать со своими твореньями! Потом приедешь как-нибудь – покажу.

Он говорил о том, что она «потом приедет», тем же мимолетным тоном, каким говорил обычно – и это тоже повергало Алю в растерянность.

«Что между нами происходит? – думала она. – Если он влюблен, то почему не скажет об этом? Если просто не любит говорить о любви – почему не попытается хотя бы поцеловать?»

Ни на один вопрос она не находила ответа. Правда, особенно и некогда было искать.

Они вышли из машины на площади Маяковского, возле арки гостиницы «Пекин». У Али впервые за последнее время выдался свободный вечер, и с непривычки она чувствовала легкую рассеянность оттого, что не надо никуда торопиться.

Она видела Андрея словно сквозь дымку: как он обходит машину, как ветер ворошит его светлые волосы – медленно, едва заметно. Было что-то нереальное во всем его облике, и в этом ветре, и в шуме Садового кольца.

– А в Барселоне было в шестидесятые годы такое объединение – Тальер де Аркитектура, – вдруг сказал он, и Аля вздрогнула: так неожиданно прозвучал его голос. – Это что-то невероятное было, такое только там возможно. Знаешь, кто в него входил? Архитектор, поэт, актриса, рабочий, математик, писатель, фотограф, художник и философ… Славная компания! Это передать нельзя, что они строили – надо видеть.

– А ты видел? – спросила Аля. – Расскажи про что-нибудь!

– Вот есть, например, такой дом, называется Озерные аркады. Это не дом вообще-то, а виадук. Стоит в воде, небо сквозь него видно. Но в нем живут люди, хотя кажется, что он сам собою из озера возник. – Андрей отвернулся от шумной дороги и закинул голову вверх; Аля не видела его лица. – Они хотели так жить, как никто до них не жил. Не коммуна хиппи – совсем другое. Они хотели, чтобы их жизнь разворачивалась непрерывно, чтобы не было разницы между временем работы и временем отдыха, и была бы какая-то особенная творческая среда, в которой и невозможно жить иначе…

Он стоял у стены обыкновенного сталинского дома и рассказывал об Озерных аркадах, глядя куда-то вверх, на неосвещенные окна пятого этажа. Але вдруг показалось, что голос у него дрогнул.

– А почему ты вдруг об этом вспомнил? – осторожно спросила она. – Вот здесь, сейчас? У них что-то не получилось?

– У кого? – Он тряхнул головой и обернулся к ней. – У Тальер де Аркитектура?

– Ну да, – удивленно сказала Аля. – Ты ведь о них рассказывал?

– О них. – Он помолчал. – Нет, у них очень многое получилось. Театры построили, дома, площадь Золотого сечения… Все у них получилось! Давай я тебя, Аля, домой отвезу, – неожиданно, без всякого перехода, сказал он.

Аля растерялась, услышав его предложение – так не совпадало оно с ее настроением в этот вечер. Вообще-то в его словах не было ничего странного: он всегда подвозил ее домой, и прогулки их всегда были недолгими, потому что назавтра ей снова предстояла работа, и Андрей об этом помнил.

Они и расставались с такой же легкостью, с какой встречались; он умел делать момент расставания незаметным.

Но на этот раз его голос звучал иначе, чем обычно, Аля сразу это почувствовала. И не знала, о чем его спросить: что с тобой случилось, почему ты такой, зачем мы сюда приехали?.. Все эти вопросы были одинаково глупыми, и она не стала их задавать.

– Отвези, – пожала она плечами.

Но тут вдруг почему-то представила, как выходит из машины у своего дома, как хлопает дверца, а он сидит неподвижно, с таким же отрешенным лицом, как сейчас, и глаз не видно за стеклами очков, – и ей не захотелось, чтобы все это произошло на самом деле.

– Извини, Андрей, я совсем забыла, – быстро сказала Аля. – Я же конфеты подруге должна отвезти – ну, той, которая мне визу так быстро сделала. Долг платежом красен!

– Да, хорошо. – Выражение его лица нисколько не изменилось; Аля подозревала, что он вообще не слышал ее слов, но он произнес: – Сейчас купим конфеты. Куда тебе надо ехать?

Так и пришлось ни с того ни с сего приехать к Нельке в офис с огромной коробкой австрийских конфет, купленной Поборцевым в магазине на Садовом кольце.

После этого странного вечера Аля совсем растерялась. Никогда с нею такого не было – чтобы она совершенно не понимала намерений мужчины, который оказывает ей явное расположение.

С ним было интересно каждую минуту. Он, например, знал о театре множество вещей, которые ей и в голову не приходили. Он мог сколько угодно слушать ее размышления вслух о Бесприданнице, или о Цветаевой, или о тусклых репликах ее героини в современной пьесе, которую ставили на курсе, и вставлять в них короткие, но совершенно точные замечания.

Но зачем ему все это – вот чего Аля не понимала! Судя по всему, у Поборцева не было избытка свободного времени. Робким он тоже не казался, совсем наоборот: с одинаковой легкостью мог говорить или молчать так, что его присутствие становилось необходимым. Лет ему было не шестнадцать, а по меньшей мере тридцать семь – ведь столько, кажется, знал его Карталов? И жил он в Барселоне – значит, приехал не навсегда.

И поэтому совершенно непонятно было, отчего взрослый, занятый делом мужчина, ненадолго приехав в Москву, бродит по улицам с молодой женщиной, не стремясь к тому, к чему стремился бы любой мужчина, и что ей тоже не было бы неприятно – чтобы не сказать больше…

Все эти размышления одолевали Алю накануне премьеры, перемежаясь с волнениями: как пройдет ее первый спектакль во «взрослом» театре, почувствуют ли зрители то, что чувствует она, что скажут, что напишут…

Инна Геннадьевна, приехавшая на премьеру из Тбилиси, волновалась куда больше самой Али.

Вообще, Аля с удивлением заметила, как переменилась мама всего за несколько месяцев. Она даже и не переменилась, а словно вернулась к себе самой – такой, какой была во времена Алиного детства и ранней юности. По-прежнему волновалась за свою единственную дочку, по-прежнему норовила воспитывать ее по каким-то мелким и трогательным поводам, забывая, что та давно уже выросла.

Инна Геннадьевна даже внешне выглядела помолодевшей лет на десять. Волшебным образом исчезли морщинки у губ, темные тени под глазами – все то, к чему Аля уже успела с жалостью привыкнуть за последние годы… И глаза – такой же формы, как у Али, но не черные, а серые – выглядели теперь огромными, как в прежние времена. Аля вспомнила, как ей в детстве казалось, что у мамы глаза все время расширены от удивления.

– Как ты тут живешь! – ахала Инна Геннадьевна. – Квартира в таком запустении, просто невообразимо! У меня такое впечатление, что ты только спать сюда приходишь.