Неравный брак - Берсенева Анна - Страница 25

А все остальное… Да не во сне ли оно было – в сплошном тумане на пустынном берегу? Сказал же Юра тогда: «Никогда я не буду жить так, как должен жить твой муж, и ты это поймешь сразу, как только на землю ступишь в Домодедове». И добавил, порывисто сев на бревенчатом топчане: «Женя, милая, да ведь развеется когда-нибудь туман, подберут нас когда-нибудь!» И глубокая, до поры скрытая синева на мгновенье мелькнула в темных его глазах…

Женя тряхнула головой, зажмурилась. Туман развеялся, и надо было жить.

В конце декабря неожиданно прилетела с Сахалина Ленка Василенко. Позвонила утром и сказала, что сидит в гостинице «Балчуг-Кемпински» и очень хочет поскорее увидеться.

Василенкин звонок насторожил Женю. Не потому, конечно, что подружка хотела с нею увидеться. Но как-то странно это было сказано… Прежде Василенко уж точно заорала бы в трубку что-нибудь вроде:

– Ой, Женька, я где сижу – ты упадешь! Номер люкс, из окна до Кремля рукой могу достать! Приезжай скорее, в бар пойдем, я тут двоих англичан видела – умереть не встать, как есть два принца Уэльских! Или хочешь, я сама сейчас приеду?

Так сказала бы прежняя ее Василенка, и поэтому сердце у Жени слегка екнуло. К тому же Ленка была единственной, кому, задыхаясь от слез, она рассказала обо всем, что с нею произошло на берегу залива Мордвинова. Это было сразу после того, как прямо из вертолета Женю отвезли на машине МЧС по Василенкиному адресу. После того, как она долго смотрела Юре вслед, но он так и не обернулся, и она поняла, что все действительно кончено…

Больше она не рассказывала об этом никому. И ни при ком больше не плакала – ни по этому, ни по любому другому поводу.

У Ленки изменился не только голос, но, кажется, даже внешность.

– Василеночка, да что с тобой?! – ахнула Женя, когда та вошла в ее квартиру на Бронной. – Ты не заболела?

Женя подружилась с Ленкой сразу же, как только поступила в институт. Все однокурсники тогда удивлялись: что общего у Женечки Стивенс, очень себе на уме даже по сравнению с другими инязовскими девицами, с этой провинциальной хохотушкой? Но Жене всегда плевать было, кто, что и по какому поводу о ней думает, так что на досужие разговоры она внимания не обращала. А Василенка сразу вызвала у нее приязнь, и это чувство не претерпело изменений за все годы их дружбы.

Ленка приехала в Москву из города Урюпинска – как будто из анекдота! Но внешность у нее была не только не анекдотическая, но прямо-таки картинная. Настоящая русская красавица – в точности такая, каких представляют при слове «Раша» иностранцы. Не приходилось удивляться, что японец, к которому Ленку прикрепили переводчицей на время институтской практики, сдался сразу же, как только она решила заняться им вплотную.

И характер у Василенки был соответствующий. Что такое уныние, ей вообще было неведомо.

– В Москве – да унывать? – не раз повторяла она. – Это ты, Женька, Урюпинска не видала! Вот где Бермудский треугольник, вот где в омут-то головой…

Ленка могла в одну минуту все перевернуть вверх дном, мгновенно закрутить роман, завершить его так же мгновенно и в тот же день хохотать как ни в чем не бывало, рассказывая Жене, как вытянулось у этого лицо, когда она… а он… а тут…

Москва Москвой, но Ленка и на Сахалине совсем не изменилась, хоть и проклинала на чем свет стоит паршивый городишко – «прям, Жень, как родной, ей-Богу»! Даже, наоборот, похорошела на свежем морском воздухе и морепродуктах, зеленые глаза засверкали еще ярче и хитрее.

Женя понять не могла, что могло случиться за те восемь месяцев, которые они не виделись. То есть случиться, конечно, могло что угодно, но что так повлияло на Василенку? Глаза потухли, волосы – роскошные, до пояса – стали какие-то тусклые. Даже голос вроде бы тихий!

– Да ничего такого не случилось, Женька, – усмехнулась Василенка, когда, разливая свежесваренный кофе, Женя подступилась к ней с расспросами. – Что со мной могло случиться? Осточертело все…

Когда она вот так безрадостно усмехалась, две тоненькие морщинки проступали у ее губ. Раньше их тоже помину не было.

– Все – это что? – осторожно поинтересовалась Женя.

– Да жить с ним, – объяснила Ленка. – Жить с ним сил моих больше нет, вот что! И не смотри ты на меня так, – едва заметно улыбнулась она. – Никакой там разницы менталитетов, или как это еще называется. Не люблю я его и жить с ним поэтому не могу, будь он хоть японец, хоть Федя из Козлова.

Вот это да! Это с Ленкиным-то веселым цинизмом!

– Василеночка, – с облегчением вздохнула Женя, – да ты что? Можно подумать, ты за своего Хакимоту по великой любви выходила!

– Дура была, – ничуть не смутившись, заявила та. – Ну, Жень, вроде ты не понимаешь! Что все думают, то и я думала: не в Урюпинск же возвращаться. И потом, о деньгах не биться, копейки не считать – тоже, знаешь… А великую любовь, думала, я себе на стороне о-ох как неплохо организую!

Женя не выдержала и рассмеялась последней Ленкиной фразе. Та наконец тоже улыбнулась со знакомой хитрецой во взгляде.

– И что? – спросила Женя. – Не организовала разве?

– А разве ее организуешь? – с неожиданной серьезностью переспросила Ленка, заглядывая Жене в глаза. – Она же сама собой… Нет, я понимаю, у меня ее и раньше не было – великой-то. Сашка Войтюк не в счет, с ним так, самолюбие играло. У тебя-то хоть неделю всего, а была, есть из-за чего всех мужиков посылать. Ну, пусть у меня и не было. Но не бревно же я все-таки! Как проснусь утром, как увижу Хакимоту – все, так бы и удавилась. Пока на работу его не выпровожу, даже зубы чистить неохота, вот чтоб упасть! А как вспомню, что вечером опять придет, да ночью опять… Нет, Женька, лучше уж встать спокойно у «Кемпинского» – хоть будешь знать, когда у тебя рабочая смена кончается!

Тут Ленка, кажется, выговорилась – и расхохоталась наконец знакомым беспечным смехом. И хорошо, что расхохоталась, иначе наверняка заметила бы, как Женя на минуту побледнела и быстро отвела глаза…

– Так ты, выходит, совсем от Хакимоты упорхнула? – спросила она ровно через минуту. – И куда? В «Кемпински»?

– А плевать куда! – махнула рукой Ленка. – В «Кемпински» – это я, конечно, так… Подурачиться хотелось. Ой, Женька, там из окна Кремль рукой достаешь! А я же по Москве знаешь как соскучилась…

– Принцы Уэльские толпами бродят, – через силу улыбнулась Женя.

– А то! Ну, фиг с ними. А насчет моей дальнейшей судьбы это пусть Хакимота теперь думает. Хочет – пускай развод дает с соответствующим обеспечением. Не хочет – пускай содержит законную супругу. У них все-таки, знаешь, законы не то что у нас. «Не мои проблемы», – ему никто сказать не позволит.

Пока Василенка болтала – теперь уже окончательно успокоившись, в привычном своем духе, – Женя тоже немного пришла в себя после ее рассуждений о великой любви, снабженных выразительными примерами.

– Так куда же ты все-таки? – зачем-то повторила она, хотя настроение стало такое, что уже безразличны были Василенкины дальнейшие планы. – Жить-то и у меня можно, если хочешь.

– Да уж в Урюпинск не поеду, – хмыкнула Ленка. – Квартиру сниму, присмотрюсь немного. Английский-то не забыла вроде. Слушай, – вспомнила она, – у тебя там на телевидении никем нельзя пристроиться? Не уборщицей желательно, но вообще-то мне все равно.

– Наверное, можно, – пожала плечами Женя. – Я спрошу. Все теперь можно, было бы желание.

У нее самой в этот день не было не только желаний, но даже того, что принято неопределенно называть настроением. Куда только девалась ее хваленая самодостаточность! Все валилось из рук, все вызывало раздражение.

Просматривая приготовленные к эфиру материалы, Женя поругалась с редакторшей, чего в принципе никогда себе не позволяла. Она с самого начала щепетильно относилась к своему положению президентской дочки и понимала: то, что с чьей угодно стороны будет воспринято как проявление обычного звездного каприза, в ее исполнении расценят как наглую безнаказанность.