Экспансия - Басов Николай Владленович - Страница 41

Внезапно клапан палатки распахнулся, Ильич и Чвиря, которые прятались по привычке за Мартой, шарахнулись в разные стороны. Но вошли, довольно мирно вытянувшись, Манауш с какой-то странного вида габатой, чем-то неуловимо похожей на Марту, вернее, на то, что сейчас от морозов и плохого питания Чепенина собой представляла.

– Командир. – Видно было, что Манауш настроен решительно. Впрочем, с тех пор как он стал летать вторым пилотом у Изыльметьева, он научился держаться с людьми поуверенней. – Наши требуют ответа на простой вопрос. Почему нас всех не переправили на тот берег континента антигравами. – Он осмотрел всех и все-таки твердо закончил: – У нас же каждый десятый умеет летать, даже лучше ваших. Мы бы…

– Мы обсуждали эту проблему, – немного подбоченившись, как он частенько говорил с пурпурными, отозвался Смага, когда Василиса что-то прошептала ему на ухо, видимо, перевод вопроса. – Но, видишь ли, недостаток топлива…

– Ты бы познакомил меня с этой… женщиной, – попросил Ростик негромко, и Смага умолк, словно ему заткнули рот кляпом.

– Это Рола. – Манауш даже не оглянулся на свою спутницу, которая была на две головы выше его. – На кораблях она была главным технологом, кажется, так это может называться, по производству молдвуна. Она хотела спросить…

– С антигравами, – Рост помедлил, – все просто. Мы бы попробовали их вам доверить, если бы вы так глупо не восстали. – Этот вопрос действительно все время возникал в среде пурпурных, Рост слышал его уже не раз, хотя вот так, в лоб, его сформулировали впервые. – Кроме того, никто не ожидал, что мы напоремся на такое сопротивление в этих… степях. – Последнее слово Ростик произнес по-русски.

– Ты этого ожидал, – неожиданно проговорила Василиса.

– Я ожидал неизвестно чего… Но мне не поверили, и я сам себе не поверил. – Он оглянулся, понимая, насколько это слабое оправдание перед теми, кто потерял в походе родных, друзей или, что самое скверное, детей. – А сейчас уже поздно. Вывозить отсюда весь наш отряд, сам понимаешь, никто не станет. У нас есть только один выход – дотащиться до цели. И тогда, – он вдруг обрел уверенность, что имеет право сказать то, что хотел сказать, – тогда, я обещаю, последующие команды будут переправляться только по воздуху.

Манауш кивнул, видимо, соглашаясь.

– Тогда еще вот что, эта вот Рола, она просится слетать в Лагерь. Она лучше других может наладить там производство молдвуна и его подготовку для переброски сюда, тогда голод станет… терпимее. – Он снова окинул Ростика оценивающим взглядом. – Хотя, разумеется, для этого нужно, чтобы вы выделили пару антигравов, лучше грузовых, и достаточно топлива. А пилотов и гребцов мы уж найдем сами, среди своих.

– Я, – Ростику был неприятен этот разговор, тем более что по всему Манауш, этот боец и вполне обученный офицер, был совершенно прав, – и сам не знаю, заработали ли котлы в Лагере. Десяток раз собирался слетать посмотреть, что из этого вышло, но… не сумел.

– Когда это выяснится? – спросила Рола. Голос у нее неожиданно оказался грудным, словно медовое сопрано, ощутимо низковатым для габаты.

– Я этим займусь, – вдруг предложил Ростик. – Обязательно.

Внезапно где-то не слишком далеко от их командирской палатки послышался дикий, захлебывающийся крик.

– Опять на кого-то медуза напала, – уронил Катериничев.

Рола и Манауш переглянулись и тут же вылетели из палатки. Ростик только проводил их взглядом. Хотя и ему было важно знать – успели пурпурные отбить очередную жертву или нет. Но это можно было выяснить и позже, завтра, когда съеденных придется пересчитывать. Заниматься каждым отдельным случаем было труднее, почти невозможно.

Глава 20

Василиса, добрая душа, готовила какое-то пойло все время, постоянно подносила горячий чай, который Ростик и прихлебывал, едва ли не чаще, чем дышал. Это было необходимо, потому что, когда Рост задумывался, он начинал замерзать быстрее, чем успевал это заметить. То есть стоило ему серьезно задуматься, как потом он вдруг обнаруживал, что его трясет от холода, от которого можно было спастить только одним способом, почаще пить вот эту горьковато-сладкую воду, обжигая губы и руки об алюминиевую солдатскую кружку.

Еще Василиса все время пыталась укутать его, почти как ребенка, даже на голову пробовала накинуть кусок пледа, который очень уважала за мягкость и сине-черные клеточки. Это был тот самый плед, под которым Рост когда-то спал в саду, еще на Земле. И в ночь Переноса он тоже спал под ним, а теперь плед как-то сам собой перешел в ведение Василисы, чем та, несомненно, гордилась.

Рост смотрел на карты, разложенные перед ним, почти не обращая внимания на покачивание антигравитационной повозки, почти не прислушиваясь к скрипу старенького котла, который каким-то образом работал, крутился, получая вращение от выброшенного сзади почти велосипедного колеса, или чего-то похожего. Этого колеса хватало, чтобы повозка плыла над снегом. И как такие вот хитрости получаются у аймихо? Конструкция-то была ими придумана. Правда, на остановках приходилось туговато, но волы, тянущие все устройство вперед, привыкли не останавливаться.

Василиса вдруг присела рядышком, погладила по руке. Рост повернулся к ней. Она почти улыбалась, по крайней мере вокруг ее глаз собрались морщинки.

– Ты чего?

Она вдруг вытянулась, привстала и поцеловала его в губы, к его чести, он выдержал это испытание, не дрогнув. Лишь мягко отстранился.

– Если бы я была тут одна у тебя, ты бы был… – Дальше она ничего не говорила, поднялась и пошла, кажется, за снегом, чтобы растопить еще воды.

Кажется, опять эта борьба женского в ней и… необходимо служивого. Вот чертовщина, голодные, согреться нечем, тащатся по заснеженной равнине, словно муха по стеклу, а все равно… Влюбляются, кажется. Хотя он старательно не давал им ни малейшего повода. А может, потому и влюбляются, что дело стало очень плохо, причем сразу, неожиданно, внезапно, обвально, как лавина.

Он снова присмотрелся к карте, заставил выбросить из головы все остальные мысли. Наконец решился, взял линейку, не слишком удачно выструганную из плоской планки. На ней с одной стороны даже зарубки были, сантиметровые, перебиваемые более мелкими, полусантиметровыми. Проложил ее между двумя точками, повертел в руках карандаш. Нет, не так, к морю, а вот так, поперек, по их маршруту. Провел, снова провел, снова, получилась дуга, неявная пока. Если ее не упрощать, то она была и не дугой, а извилиной, жирно прочерченной поперек карты.

Провел общую линию, от руки, стараясь не дышать, чтобы получилось точнее, насколько возможно. Экстраполировал, так сказать. На всякий случай провел еще одну линию параллельно, вторая вышла лучше. И тогда, прикидывая, как на эту вторую дугу лягут касательные, в точках самых активных нападений медуз стал набрасывать от них тонкие перпендикуляры. И тогда лишь понял, зачем это делает. Они все сходились в одной области, в нижнем течении третьей реки, теперь уже форсированной, хотя и крайне неудачно – слишком много трудов там затратили и слишком много пурпурных потеряли.

Область была – так себе, ничем не примечательная, довольно обширная, но… Что-то в ней было. Еще бы знать – что именно?

Клапан палатки откинулся, вошли Лада с Изыльметьевым. Лада сразу накинулась на Роста, Серый присел у костерка, грея руки. Они дрожали, сам он тоже выглядел не очень. Никаких полетных норм питания не хватало этим ребятам, вот они и уставали. Ростик вздохнул, потому что эти самые полетные нормы в его караване были… мягко говоря, тоже не слишком питательными.

– Вась, – заговорил Серый, щурясь от полутьмы, которую не мог развеять даже свет пасмурного дня через полиэтиленовые окошки, – ты бы хоть иногда тут проветривала, угореть же можно. Василиса принялась что-то бурчать на едином, что выражало ее крайнее несогласие с этим нежданным упреком.

– Что? – спросил Ростик, отлично понимая, что мог бы и промолчать.