Подлодка «Комсомолец» - Басов Николай Владленович - Страница 15

Юноша даже привстал, словно собирался отвечать на вызов учителя в студенческой аудитории. Потом опомнился, все же сел на уголок кровати, который и раньше занимал, почему-то поближе к двери, и руки сложил на коленях, как на парте.

– Казалось бы, все на лодке этой – люди служивые. Формально – здоровы, регулярно проходили медкомиссии разные… Но ведь мало из них ребят, увлеченных спортом, кто бы регулярно ходил в спортзал, тренировался, физически совершенствовался.

– Ха, – произнес Шляхтич, – они же в этой субмарине, как сардины в консервной банке заперты, там голову повернуть невозможно, не то что руками размахивать… совершенствуясь физически.

– Дальше ты, Томас, – попросил Кашин.

– На этой лодке был один из лучших экипажей флота, как нам много раз говорили, подчеркивали, настаивали… Они по долгу службы вынуждены проводить много времени вместе, в лодке при походах и просто на стоянках. Но мне показалось, между ними не было настоящей дружественности. Они же почти никогда не проводили время вместе, наоборот, старались, как только могли, разъехаться, пореже видеть друг друга. Я понимаю, походное и боевое срабатывание, сплачивание – тоже может утомлять, иногда изрядно… Но в жизни его не было. На месте командира, считал бы это недоработкой.

– Виктор Савельевич.

– Я не нашел персоны, к которой кто-либо из экипажа приходил, если бы у него что-то не ладилось. Бывает же так, что ошибку допустил, или не получается работа, в таких случаях всегда хочется к кому-то обратиться, спросить, мол, что не так? А у них на корабле такого лидера не было. Только не говорите мне, что у них заполит оказался бестолковый… Это не формальная обязанность, поддерживать людей – это от души идет. А в тесных коллективах, каким должен быть экипаж лодки в походе, допустим, это тем более необходимо, и всегда заметно… Вот это меня удивляет больше всего.

– Я и говорю, дружественности не было, – добавил своим баском Патркацишвили.

– Давай Даниловна, излагай, – пригласил Кашин.

– А мне наоборот, бросилось в глаза, что многие из них были как-то чрезмерно для современных моряков-подводников зацикленны на ощущении неудачи. То и дело в разговорах с их родными, знакомыми проскальзывает пессимизм, представление о каких-то неодолимых силах природы, об опасности, которая всегда, подчеркиваю, всегда есть в море… Словно бы они были не нынешними моряками, а матросами с какой-нибудь каравеллы Колумба, и море непременно может их всех разом уничтожить, и ничего против этого не предпримешь.

– Но ведь так и вышло? – подал голос Стекольников. – Или нет?

– Будем считать, что погибли они из-за направленной против них и их корабля злой воли. Которую сумели обратить в конкретную ситуацию, гм… некие персоны, – проговорил Кашин довольно зло, хотя сердился он, в первую очередь, на себя. – И которых нам следует отыскать. Других версий не принимаем, во всяком случае, пока. – Он помолчал, давая утихнуть внезапному гневу. – Костя, теперь ты.

– Я, кажется, не вдавался в высокие философские или психологические дебри, – усмехнулся Шляхтич. – Я просто слушал, и вот какая у меня возникла странная идея. Ира, кажется, когда-то говорила, что кто-то из этих подводников был отпетым охотником…

– Заядлым, – пробурчал Томас. – Про охотников говорят – заядлый.

– Ну да, заядлым. Я и подумал, это же кружок по интересам, в котором многое, в том числе и скрытно от посторонних, может происходить. Сами посудите, прикрытие отменное, ну, любят ребята выехать на природу с ружьями или удочками, кого-то там убьют, выпьют водки, поговорят и ушицы сварят, посидят на берегу озера… Кстати, рыбалка тут, говорят, изумительная.

– Ты не обольщайся, тебя все-равно шеф не пустит, – отозвался Колупаев.

– Я не к тому. Я хочу отметить, что мы тупо искали мистический кружок, а вот же вам – нормальное неформальное объединение.

– Тоже заметил? – переспросил его Кашин. – Я как раз хотел сказать об этом же. Нужно этих самых… вольных охотников подробнее осветить. Узнать, кто в эту компанию входил, на каких условиях, чем они там занимались?

– И что узнавать? – буркнула Веригина и принялась копаться в листочках из своей папки. – Они всегда ездили на один и тот же охотничий кордон, под названием «Белорыбица». Правда туда сложно добираться, на вертолете получится часа три лету, в плохую погоду даже больше.

– Завтра как раз ветер обещали с океана, и дождь, – сказал Колупаев.

Все замолчали и стали смотреть на Кашина. А он думал.

Казалось бы, все просто. Послать туда человека, пусть поговорит с тем лесником, который на этом кордоне обитает, он же должен знать всех, кто к нему не один год на охоту-рыбалку приезжал. Вот пусть и расскажет, обычно эти лесовики – люди наблюдательные, профессия обязывает, и куда как точные в своем понимании мира. Это у них уже от суровой жизни в лесу…

Но его смущало, что не было в этом никакой внешней необходимости. При желании можно было бы поговорить по радиотелефону, например, и узнать всякие формальные сведенья за пару-тройку часов, не снаряжая вертолет и не отдаляясь от города.

И все же, все же… Шляхтич прав, было тут что-то такое, что следовало разузнать получше. И пожалуй, с участием всей наличной команды.

– Как ты говоришь, – обратился он к Веригиной, – звали этого… охотника?

– Вахтенный механик мичман Коломийцев.

– Но ведь его не было в седьмом отсеке, когда возник пожар? – неуверенно проговорил Патркацишвили.

И Кашин неожиданно решился. Именно это необязательное замечание Томаса и оказало такое вот странное действие.

– Значит так, Колупаев, договорись с местным начальством, чтобы нам выделили вертолет. Полетим все вместе, и так как… Раз там охота и много оружия, нужно будет выпросить у моряков какие-нибудь стволы и для нас.

Это предложение поддержали почти все, кроме Веригиной. Она оружия недолюбливала, как подозревал Кашин, потому что оно слишком уж громко хлопало при выстрелах.

– Вот это правильно, – проговорил вдруг громко и ясно Шляхтич. – Я и сам хотел на этом настаивать. – Он улыбнулся. – К счастью, не пришлось.

# 9. Кольский полуостров. Охотничий кордон «Белорыбица». 12 июня.

Вертушке, чтобы добраться до «Белорыбицы», пришлось тащиться над скалами, лесом и бесконечными озерками более трех часов. И ведь казалось, что машина трещит изо всех сил, что винты крутятся как надо, а вот ведь очень скоро стало казаться, что висит машина, почти не продвигаясь вперед. Колупаев даже высказался по этому поводу:

– Велика земля Русская, особенно здесь, на севере. Видно, никому не нужны эти земли.

– Ты что это? – усомнился, перекрикивая рев двигателя, Патркацишвили. – Знаешь сколько тут полезных ископаемых, всю Европу можно кормить лет сто или больше.

– А зачем они, если сюда никто ехать не хочет, даже для работы? – усмехнулась Веригина.

Патркацишвили стал ей что-то горячо доказывать, и скоро уже было непонятно, чего же он хотел – то ли необходимости признать эти земли великими и богатыми, то ли, чтобы в целом Россию не обижали. Наконец, Шляхтич не выдержал, фыркнул:

– Патриот ты, однако.

И на этом дискуссия закончилась. Вернее, завершилась ее понятная часть, потому что каждый остался при своем мнении, и каждый подыскивал новые аргументы своей правоты, это Кашин видел отчетливо. Томас даже губами шевелил, высказываясь уже для себя.

Вдруг открылось Верхнетуломское водохранилище, построеное непонятно для чего, и которое потребовало много сил, особенно в этих нелегких, неуютных краях. Было оно неспокойным, это Кашин отметил сразу, и слишком уж большим для неровной, едва ли не гористой местности. Но как почти все на Руси, с избытком наделенное той негромкой, спокойной красотой, которой не понять никому, кто не чувствует, насколько это здорово – эти просторы и леса, эта дичь и глушь.

Перед посадкой один из летчиков, молоденький паренек, вышел поговорить.