Зима в раю - Арсеньева Елена - Страница 32

– Именно до такой, – кивнул Гаврилов. – Мир тесен до безобразия, Лидия Николаевна. И полон самых невероятных совпадений. Вот вам одно из них: вообразите, в свое время я уже обращался к вам с просьбой о помощи относительно данного господина. И бесконечно счастлив, что вы на нее откликнулись и совершенно блистательно выступили в роли свахи. К несчастью, обстоятельства оказались сильнее меня, и я не смог воспользоваться плодами вашей деятельности, однако я давно усвоил, что судьба играет человеком, она изменчива всегда. Вот и сейчас она снова переменилась и взирает на меня благосклонно. Ну, догадались, о ком идет речь? Это нетрудно сделать, верно, Лидия Николаевна?

– Да нет, не может быть… – пробормотала Лидия. – Вам нужен мой зять? Дмитрий?

– Совершенно верно, – кивнул Гаврилов.

– Но зачем, ради бога, зачем? Он ведь утратил все права в России, да и от состояния Игнатия Аверьянова давно ничего не осталось: Сашенька еще в шестнадцатом году перечислила все деньги в фонд помощи действующей армии, а миллион Шурки, конечно, национализирован и, во всяком случае, достался вашей ба… – Она чуть не ляпнула: «вашей банде», но вовремя прикусила язычок и кое-как, не вполне, впрочем, ловко, вывернулась из положения: – Вашей большевистской организации.

– Теперь дело не в деньгах, а в самом Дмитрии Аксакове. – Гаврилов не заметил обмолвки или великодушно принял такой вид. – Он мне нужен. Он мне необходим! Однако наше общение с Дмитрием Дмитриевичем в приснопамятные времена проходило не вполне гладко. Он относится и ко мне, и к Инне неприязненно, что меня очень огорчает. Кроме того, Дмитрий Дмитриевич с течением лет сделался особенно озлоблен и недоверчив, я знаю это через верных людей. К новым знакомствам относится подозрительно. Вы должны убедить его вполне довериться одному человеку, а уж через того человека я сумею навести с ним связь.

– Если вы полагаете, что мои доводы имеют для моего зятя хоть какой-то вес… – Лидия бессильно развела руками и вдруг ощутила, как устали пальцы от груза перстней. На кой черт нацепила на себя столько побрякушек? Вот дура, разрядилась ради этого Гаврилова, вздумала метать бисер перед свиньями! Одно хорошо, теперь хоть кольца можно снять.

Она освободила пальцы от нескольких тесных серебряных обручей и немедленно почувствовала себя лучше.

– И вообще, зачем он вам нужен? Нет, не подумайте, что я так уж озабочена его безопасностью, но моя дочь обожает мужа, считает, что он ей послан Богом, да и он убежден, что Татьяна – ангел, снизошедший с небес для его спасения. Моя сестра его терпеть не может, и это единственное, в чем мы с ней сходимся. Дмитрий – совершенно орнаментальное существо, человек бесполезный. Хватается то за одну работу, то за другую, то за руль такси садится, то к станку у «Рено» становится, то тащится через весь Париж в Биянкур на кинофабрику… Как мне надоели его случайные заработки, как хочется, чтобы у мужчины в доме был постоянный доход, который позволил бы мне и самой отдохнуть наконец! Если бы вы знали, как я устала, как мне все это осточертело!

Она снова обвела кабинет пренебрежительным жестом, вдруг вспомнив свою старую, доримедонтовских времен, няньку Малафеевну, которая, бывало, с осуждением говорила: «Ну, у Эвочки хоть какой-то стыд в глазах есть, а Лидуся врет и не краснеет!» Интересно, сохранила ли ее кожа прежние полезные свойства?

– Многие из его прежних сотоварищей завербовались в Иностранный легион, – продолжала Лидия Николаевна. – Я не раз говорила Дмитрию, что для него это самая лучшая работа, а он ссылается на хромоту. Но не помешала же ему хромота в Добрармии служить! – фыркнула она.

– Иностранный легион – хорошее дело, – кивнул Гаврилов. – И деньги мужчине платят немалые, и дома его практически нет. А если сложит голову за Republique Francaise, то оная Republique берет на свое попечение его семейство и обеспечивает изрядной пенсией…

– Вот именно!

– А знаете, Лидия Николаевна, – с задумчивым выражением проговорил вдруг Гаврилов, – я ведь, пожалуй, мог бы вам все это гарантировать. И стабильный заработок, и преимущественное отсутствие вашего зятя в родных стенах, и даже немалый пенсион для семейства в случае каких-то досадных неожиданностей… А как же, все под Богом ходим! – присовокупил он со всей серьезностью и даже дернул правой рукой, как бы намереваясь перекреститься, однако сдержал сей неуместный жест и просто совершил какое-то не вполне уклюжее телодвижение. – Насколько мне известно, ваш зять сам тяготеет к тому, чтобы принять участие в моем, так сказать, предприятии. Он был замечен поблизости от некоего учреждения, которое оказывает определенные услуги Советской России. Кроме того, он захаживал к младороссам, и хотя они не вполне наши люди, все же его визиты о многом говорят. Дмитрий Дмитриевич мечтает о возвращении на родину, вот что я вам скажу, милая Лидия Николаевна.

– Идиот… – простонала Лидия, впившись пальцами в виски. – Да ведь его там немедленно…

И осеклась, вспомнив, с кем, собственно, имеет дело.

– Ну, вижу, и вы подпали под тлетворное влияние эмигрантской пропаганды, – уныло вздохнул Гаврилов, – повторяете расхожие глупости, давно ставшие политической банальностью! Хочется верить, что вы не откажетесь нам помочь. Разумеется, ваши услуги будут хорошо оплачены – наша страна умеет ценить тех, кто ей содействует.

– Хорошо – это, в вашем понимании, сколько? – спросила Лидия со всей возможной иронией.

Гаврилов сказал – сколько, и пренебрежительно прищуренные глаза Лидии изумленно распахнулись.

– Причем в названную сумму не входят ежемесячные выплаты вашему зятю, – продолжил Гаврилов. – Видите ли, хоть он и мечтает вернуться в Россию, но право на возвращение он еще должен заслужить. Должен смыть память о своем позорном прошлом, когда выступил с оружием в руках против собственного народа. На это уйдет некоторое время – здесь, во Франции, он должен будет оказать нам ряд услуг, прежде чем получит советский паспорт и визу. Оплачиваемых услуг… Так что можем считать, что я беру его на временную службу к себе в фирму. Род службы таков, что Дмитрию Дмитриевичу придется довольно часто и надолго уезжать из дому, так что… Так что очень многие из ваших желаний сбудутся, дорогая Лидия Николаевна!

Лидия опустила глаза, понимая, что ей предложили продать Татьяниного мужа. Правда, за хорошую цену.

– А если я этого не сделаю? – спросила она, вновь взглянув на Гаврилова. – Если я откажусь, вы что, опять станете меня чем-нибудь шантажировать? Бориской или чем-нибудь еще?

– Да бросьте вы, право, – уютно ухмыльнулся Гаврилов. – Нашли тоже зверя-шантажиста! Откажетесь – ну и ладно, вам же хуже, только потеряете хорошие деньги. Они уйдут другому человеку, который поможет мне обратить Дмитрия Дмитриевича в свою веру.

– Ну ладно, если для вас это имеет такое судьбоносное значение, – пожала плечами Лидия, – я согласна вам помочь. Только извольте деньги вперед – мне нужно срочно заплатить за квартиру.

Гаврилов и глазом не моргнул – вынул из внутреннего кармана бумажник, источающий приятный аромат хорошей кожи и еще более приятный – денег, денег, денег… И какой дурак сказал, что деньги не пахнут?

Лидия не удержалась и с наслаждением пересчитала франки. Конечно, это было бестактно – в прежние, петербургские, московские и даже энские, времена она ни за что бы так не поступила, но с тех пор слишком много воды утекло, и она так давно, так бесконечно давно не держала в руках столько разноцветных бумажек сразу. Столько бумажек, дающих абсолютную власть над жизнью…

Господи, да какое же счастье – деньги! Оценить его может только тот, кто сполна хлебнул нужды.

Она подняла глаза и тут же снова потупилась.

Что там мелькнуло такое, на лице Гаврилова? Уж не презрение ли? Лидия проглотила комок.

«Сволочь! Презирай меня, презирай… Я своими руками рыла могилу мужу в сугробе на насыпи близ Транссиба – зимой. По весне снег, конечно, растаял, кости Никиты выбелили дожди, высушили ветры. Презирай меня, презирай! Я валялась в ногах у того китайца, который забрал у меня Олега, а он только молчал и поблескивал стеклами узких очков, а потом приказал выгнать вон из кабинета и больше не пускать, бросив на прощанье косноязычно: «Васа сына расстреряют! Хочець зить сама – Харбина беги!» Я не вспомню, где оставила труп моего мужа. Я не знаю, куда, в какую яму бросили труп моего сына… Все, что у меня осталось, это моя дочь, моя внучка. И моя жизнь! Чтобы жить, мне нужны деньги. Неужели ты думаешь, что меня хоть что-то может остановить на пути к этим деньгам? Презирай меня, сытая советская сволочь!»