Трубка, скрипка и любовница (Елизавета Воронцова – император Петр III) - Арсеньева Елена - Страница 4

Эти и подобные им истории, конечно, доходили до ушей Елизаветы Романовны и вызывали у нее страшную ревность. Воспитанная Петром «по образу своему и подобию», Воронцова не трудилась сдерживать чувства, да и не умела этого делать. Обуреваемая злобой, она не стеснялась ни придворных, ни иностранных дипломатов, ни жены своего любовника – императрицы. На одном из обедов, выйдя из себя, «девица Воронцова» забыла и о том, что должна оказывать государю почтение, и обо всех правилах приличия. Она просто орала на Петра истошным голосом, называла его гадким мужиком – эвфемизм более сильного выражения. Император недолго оставался молчалив: он ответил подобающим образом. Попросту говоря, эта парочка публично лаялась, и многие из гостей предвкушали страшную участь «девицы Воронцовой»: самое малое – усекновение главы с предварительным урезанием языка и позорным клеймением.

Напрасны были их ожидания! После этого бурного словоизвержения парочка, все еще вяло огрызаясь, проследовала в покои императора и вышла оттуда только к обеду… следующего дня.

– Охо-хо! – причитали люди строгих нравов, наблюдавшие за всем этим со стороны. – Полное повреждение нравов в России настало. Не токмо государь благородных женщин употребляет, но и весь двор пришел в такое состояние, что почти каждый имеет открыто свою любовницу, а жены, не скрываясь ни от мужей, ни от родственников, любовников себе ищут… И такой разврат в женских нравах, угождение государю, всякого рода роскошь и пьянство составляют умоначертания двора, откуда они уже изливаются и на другие сословия…

А они таки изливались!..

Петру было плевать на мнение людей, которые находились рядом с ним, а уж тем паче на суждение какого-то там русского народа. Он полагал, что трон поднимает его на недосягаемую высоту и делает неуязвимым для осуждения. В то время как Екатерина старалась скрывать свои романы, император выставлял их напоказ и гордился ими, как полководец – победами на поле боя.

Вернее, как глупый мальчишка – своими игрушками.

В числе других игрушек были вино и табак. Петр никогда не относился к противникам курения и к трезвенникам, но сейчас создавалось такое впечатление, будто он решил упиться до могилы, предварительно накурившись до одури. То же он заставлял делать своих сановников, а потом требовал, чтобы они еще прыгали на одной ножке и толкали друг друга боком. Он словно бы воистину впал в детство. И совершенно не хотел замечать, что творилось вокруг.

Вот один из многочисленных тому примеров.

В это время Екатерина уже стала подругой Григория Орлова. Это была бурная, неудержимая страсть – тем более что Орлов и его братья решительно собирались возвести ее на престол. И тут Екатерина поняла, что беременна.

Когда у нее был роман с Понятовским, муж порою навещал ее ложе, поэтому рождение дочери Анны (вскоре умершей) было воспринято им спокойно, от отцовства он не отрекался. Но теперь… теперь Петр всецело увлекся Воронцовой и другими дамами и забыл дорогу в спальню жены. Однако Екатерина ни за что не хотела избавляться от ребенка и решила родить его во что бы то ни стало. С помощью корсета и различных портновских ухищрений она скрывала изменение фигуры, однако роды скрыть было затруднительно. И чем ближе подходил их срок, тем больше она волновалась.

У нее был доверенный камердинер – Василий Шкурин. Когда-то они – великая княгиня и камердинер – были врагами, однако те времена давно прошли, и теперь у императрицы не было друга ближе и преданнее, чем этот человек. И Шкурин поклялся, что сделает так, что во время родов императора во дворце не будет и ее тайна не откроется.

Он оставил при Екатерине сына, наказав, лишь только роды начнутся, послать к нему мальчика со словами: «Мы-де ей больше не надобны». Сам же Шкурин поехал к себе, на окраину Петербурга, где жил в большой избе с женой и тремя детьми. Он отправил семью к родне, вывез на телеге весь домашний скарб, а сам, оставшись один в пустой избе, принялся «хозяйничать». Довольно нахозяйничавшись, он лег на пол и заснул, а проснулся от топота копыт: сын примчался из дворца верхом и прокричал:

– Государыня сказала, мы-де ей больше не надобны!

Шкурин отправил его к прочей семье, а сам еще немного помешкал в доме. А когда вышел и сел на загодя оседланного коня, над крышею показались первые струйки дыма.

Шкурин знал, что император никогда не пропускает ни одного пожара в городе. Обер-полицмейстер немедленно посылал к нему гонца, чуть приходила весть о пожаре. Не помогать он, понятное дело, мчался – в нем была неистребимая детская страсть к созерцанию большого огня!

Так что Шкурин заранее был уверен в успехе, когда обещал императрице, что тайна ее будет сохранена. Он поджег свой дом ради этого.

К слову сказать, именно в ту ночь родился граф Алексей Бобринский. В детстве, до того, как уехать учиться за границу, он жил в доме все того же верного Василия Шкурина, и именно сын Шкурина сопровождал его в этой поездке. Тот самый мальчик-гонец!

Да, Екатерина могла заставить служить себе и любить себя…

Между тем заговорщики – в число их входили братья Орловы, несколько капитанов Измайловского полка, князь Михаил Иванович Дашков и его жена Дарья Романовна, в девичестве Воронцова (родная сестра императорской фаворитки, ненавидевшая ее), воспитатель наследника цесаревича Павла Никита Панин и другие – начали тревожиться о том, что, несмотря на императорское распутство, растет его популярность среди дворянства. Причиной тому стал Манифест о вольности дворянской, позволявший представителям благородных сословий не служить в государственной службе. Это было событием, от которого дворяне натурально плакали от радости. Однако императрица и близкий к ней кружок отлично знали, кто, как и почему написал этот документ! Этот случай мог бы относиться к числу исторических анекдотов, когда бы не был истинным.

Отправляясь как-то на свидание с прекрасной Еленой Куракиной, император отговорился от скандальной султанши Воронцовой тем, что идет-де со своим секретарем Дмитрием Волковым составлять новый манифест. Елизавета Романовна отпустила любовника добром, ну а он помчался к новой пассии, небрежно бросив Волкову:

– Ты давай там чего-нибудь напиши, чтоб утром моей-то показать!

С секретарем Петру повезло. Дмитрий Волков был умен, образован, надежен. Однако и он не знал, о чем следует писать. Но ведь приказ государя! И Волков вдруг вспомнил, как князь Роман Воронцов, отец фаворитки, по пьянке что-то такое лопотал: негоже-де благородным людям служить, надобно дать им поболе вольностей. Обрадовавшись, Волков в один присест создал великий документ и спокойно лег спать.

Все именно так и было, однако не станешь же всем и каждому объяснять подноготную! Отношение к императору среди дворян сменилось к лучшему, заговорщики встревожились. А тут еще заболела императрица. И ей немедленно стало известно, что в это время Петр обещал «девице Воронцовой» немедленно жениться на ней, коли Екатерина умрет. Это привело фаворитку в необузданный восторг. При всем этом не прекращались угрозы заточить немилую жену в монастырь, в тюрьму, сослать в ссылку…

Угрозы были страшны. Кто знает, быть может, если бы Петр их осуществил, и его судьба, и судьба России была бы иной. Если бы он был тираном, то остался бы жив. Однако… у него не хватило ни твердости, ни жестокости наказать жену и ее сторонников.

Это и стало причиной его гибели.

Тот обед 24 мая 1762 года, когда император публично опозорил жену и возвеличил фаворитку, стал толчком для заговорщиков. Ведь кара могла в любой миг обрушиться не только на императрицу, но и на ее любовника и его братьев. Екатерина, может быть, осталась бы жива, пусть и в заточении, однако Орловым непременно пришлось бы проститься с жизнью. То есть растопкой для костра этого комплота был и страх его основных участников.

А впрочем, какая разница?..

Между тем Петр никак не мог перестать восторгаться миром с Пруссией. 22 июня он давал еще один пышный ужин на пятьсот персон, потом был устроен фейерверк. Затем Петр с фавориткой отправились в Ораниенбаум. Это было место, где Елизавета Романовна царствовала всецело и безраздельно. Жене Петр приказал ехать в Петергоф и ждать его там. 29 июня предстояло отпраздновать день ее ангела, а Петр всегда был рад новому поводу повеселиться. И вот он примчался с Воронцовой в Петергоф – и узнал, что императрица уехала.