Тиран-подкаблучник (император Павел I и его фаворитки) - Арсеньева Елена - Страница 5

Вдруг все увидели – мчится карета, кони летят во всю прыть. Чуть не на ходу из кареты вывалился Кутайсов, мигнул Обрескову: «Наша взяла!» и ринулся докладывать императору. Через несколько минут руководитель маневров Салтыков, которому Павел доселе слова доброго не сказал, а мимикой выражал одно неудовольствие, был заключен государем в объятия и выслушал массу приятных слов насчет этих самых маневров. Благодарность получили также все московские офицеры.

С тех пор у них осталось самое умиленное отношение к той, кого петербургский свет откровенно презирал.

Строго говоря, Анна Лопухина была самой обычной женщиной, искательницей удачи, игрушкой мужских страстей. Презирали не столько ее, сколько ее властелина – императора.

Слухи, которым свойственно опережать сильных мира сего, на сей раз опоздали, так что императрица и Катенька Нелидова встречали «дорогого Павлушку» в Тихвине, не ведая беды. Однако он недолго оставлял их в неведении и как-то за обедом сообщил, что «пригласил» Анну Петровну для украшения своего досуга.

Мария Федоровна при этом известии утратила всякую сдержанность и так разошлась, что император приказал ей покинуть столовую комнату. Нелидова последовала за императрицей.

– Останьтесь, сударыня! – выкрикнул Павел.

– Государь, я знаю свои обязанности!

Ну да, она ведь по должности была фрейлиной.

Павел попытался помириться с «маленьким ангелом», однако чуть не получил шелковым башмачком по голове. Ангел превратился в монстра. Ну что ж, теперь у Павла были вполне развязаны руки!

Правда, тут же с ним попыталась примириться императрица. Она сказала, что ей наплевать на предписания врачей и она готова возобновить со своим милым Паульхеном нежные отношения. Император страшно покраснел, затрепетал и несвязно соврал, что потребность в физической близости у него уже иссякла. Вообще, он совершенно парализован в этом отношении!

И тут же выскочил вон из комнаты.

Ну, или одно, или другое. Или парализован, или приезжает новая фаворитка. Мария Федоровна решила остановить этот приезд и написала Лопухиной угрожающее письмо, запретив ей являться в Петербург. Результатом этого был такой гнев «парализованного» супруга, что императрице пришлось умолять мужа пощадить ее «хотя бы публично». Ее Павел пощадил, но отправил в ссылку всех ее друзей и ставленников, которые, как он вполне справедливо считал, настраивали жену против него.

Среди прочих был сослан граф Буксгевден, с женой которого дружила Катерина Нелидова. Она попыталась угомонить разошедшегося «Павлушку», однако все… время ее кончилось! Дойдя до крайности, Нелидова сообщила, что желает разделить изгнание подруги.

– Вольному воля, – угрюмо ответил император, и бывшая фаворитка отправилась в замок Лоде в Эстляндии, в то время как Анна Петровна Лопухина въезжала в свои покои, соединенные запасным ходом с покоями императора. Одновременно она стала фрейлиной, а ее мачеха – статс-дамой императрицы. Дать такую же должность Анне Петровне было невозможно при всей щедрости к ней императора, ибо статс-дамой могла сделаться только замужняя особа.

Отец Лопухиной получил должность генерал-прокурора – сверх того, что было ему обещано. Как ни странно, он оказался вполне честным и порядочным человеком и более седин своих не запятнал. Хотя… куда уж больше пятнать-то!

3 октября 1798 года новая фаворитка, появившись на балу, была в первый раз допущена к царскому столу, и ее положение приняло почти официальный статус. Между прочим, она ничуть не была похожа на свою тщеславную мачеху, любительницу молодых военных. Анна Петровна была девушка предобрая, но почти не пользовалась своим влиянием на Павла, разве что иногда плакала и жаловалась, что какого-то человека притесняют и обращаются с ним несправедливо. Император старался угождать ей.

Вообще он относился к новой возлюбленной со страстным – и одновременно рыцарским поклонением. Это было каким-то любовным помешательством. Однако здесь не обошлось без обычных его причуд. Он просто не мог без этого! К примеру, заставлял великого князя Александра и его жену сопровождать его на интимные ужины с Анной. А когда гордячка Елизавета принялась манкировать этими приглашениями и не пришла под предлогом нездоровья, Павел, словно по нечаянности, запер сына вместе с сестрой Анны, Екатериной Демидовой. Павел Петрович хотел досадить невестке и сблизиться с сыном, соблазнив его прелестями Демидовой.

Не удалось.

Поскольку император стоял во главе Мальтийского ордена, то дал мальтийский крест и Анне, хотя награждение женщины было против всех правил.

Имени «Анна» теперь приписывали мистический смысл. Орден Святой Анны, прежде самый незначительный из всех российских орденов, сделался самым почетным. Стоило предмету императорских вздохов сознаться, что ей очень нравится красно-малиновый цвет мальтийских супервестов, как весь двор переоделся в малиновое. На этой почве от переизбытка любви Павел начал даже изменять Анне Петровне…

Впрочем, об этом речь ниже.

Пока между любовниками царила полная идиллия. Кстати сказать, многие дамы были фаворитке откровенно благодарны. Когда умерла Екатерина, Павел, ненавидевший всякую память о матери, отменил русский придворный костюм, заменив его какой-то униформой. Но она сковывала движения, мешала танцевать. А Лопухина обожала танцевать. Именно ее усилиями был «прощен» и вновь попал в монаршую милость вальс, который прежде Павел считал неприличным и оттого запретил на придворных балах. Вина вальса состояла также в том, что его самозабвенно танцевала вся Франция, которую Павел ненавидел: там все были «проклятые якобинцы». Итак, вальс требовал свободы движений. И Анна Петровна умолила любовника вернуть прежний придворный костюм.

Все дамы были в восторге – кроме императрицы, причем единственно потому, что она была обязана этим фаворитке.

Павлу Петровичу между тем не давало покоя слишком низкое официальное звание Анны Петровны. Ну что такое фрейлина! И он решил выдать ее замуж, чтобы назначить статс-дамой. Сначала на роль супруга был выбран молодой флигель-адъютант Александр Рибопьер, удивительный красавец, на которого томно поглядывали все дамы, в том числе и Анна Петровна. Однако замуж за Рибопьера она не захотела, и Александр отбыл в Вену, где получил роскошную синекуру. Но Павел не оставил своих матримониальных намерений. Анна подсказала, что ее некогда связывали нежные чувства с князем Павлом Гагариным… Немедленно молодой человек был вызван из Италии, где служил под началом Суворова. Его женили, облагодетельствовали, и он сделался соискателем должности вице-канцлера.

Впрочем, с молодой женой он увиделся, кажется, только при венчании. А потом она опять отъехала в дом, купленный ей Павлом и находившийся на набережной Невы. Строго говоря, это были три дома, соединенные вместе. Неподалеку располагалось жилище любовницы Кутайсова мадам Шевалье, поэтому господин и слуга частенько отправлялись на поиски любовных приключений за компанию. Две кареты, почти неотличимые одна от другой, обе ярко-красного «мальтийского» цвета, следовали из Зимнего дворца к заветным особнякам, причем часовым и полиции строго-настрого было запрещено обращать на них внимание. Павел, требовавший к своей персоне поистине азиатского почтения (например, всем лицам мужского пола предписывалось при прохождении мимо резиденций императора обнажать голову во всякую погоду, а при встрече с его экипажами опускаться на колени, хоть бы и в грязь; дамам же было велено непременно выскакивать из повозок и делать реверанс), порою любил прикинуться страусом: предполагалось, что если государь велит его не замечать, все незамедлительно становятся слепыми!

О мадам Шевалье стоит сказать особо.

Муж ее был директором труппы французского театра, блиставшей при дворе. Павел, своего рода актер, питал особую любовь к театральному миру. Господин Шевалье беспримерной наглостью превосходил самых нахальных людей. Со званием директора театра он соединял чин пехотного майора и носил мальтийский мундир. Его супруга, дочь какого-то лионского ткача, возвысившаяся благодаря своей исключительной красоте и доступности до того, что в республиканских празднествах в 1792 году в Париже она выступала в роли богини Разума, обрела в России свое истинное призвание. Здесь Луиза Шевалье не столько изображала Федру или Ифигению, сколько ублажала Ивана Кутайсова. Этот бывший брадобрей был ныне шталмейстер и Андреевский кавалер. Разумеется, что ложи на выступления его протеже стоили до тысячи рублей.