Жажда возмездия - Бенцони Жюльетта - Страница 21

Деметриос схватил за руку взбешенную Фьору, которая готова была наброситься на старика. Он вырвал у нее кинжал, затем, обернувшись к де Бреваю и не отпуская руки Фьоры, произнес твердым голосом:

– Вам бы это не удалось, мессир! Фьоре следует признать, что месть в отношении вас принадлежит господу богу. Его месть ужасна, но вы ее целиком заслужили. Пусть имя его будет благословенно! Пойдем, нам пора ехать.

Один за другим они покинули круглый зал, а старый Обер встал рядом с парализованным хозяином, чтобы верно нести свою вахту. Последняя картина, запомнившаяся Фьоре, – бородатое лицо со сверкающими от гнева глазами, из которых текли слезы.

Они тронулись в путь в полуденную июльскую жару. Кругом стояла тишина, когда вдруг в чистом небе они увидели разряд молнии.

– Хоть бы прошла гроза и полил дождь! – сказала Леонарда, обмахиваясь платком.

– Для вас хорошо бы, а крестьянам плохо: сено может пропасть, – сказал Деметриос, краем глаза наблюдая за Фьорой.

После прощания с госпожой де Бревай она не раскрыла рта и ехала с отсутствующим видом. Когда они добрались до поворота, откуда замок на берегу реки был еще виден, она остановила лошадь и постояла некоторое время неподвижно.

Деметриос подождал несколько минут, но так как ему показалось, что Фьора собирается здесь стоять еще долго, он подъехал к ней и спросил:

– Что с тобой?

– Я сожалею, что приезжала сюда.

– Разве нам не надо было отвезти Маргариту? – удивился Деметриос.

– Я могла бы поручить это тебе.

– Ты хотела любой ценой свершить свою месть. Вспомни, как я отговаривал тебя!

– Да, признаю, что ты был прав, потому что бог взял мщение на себя. Впрочем, господь бог не совсем справедлив. Он поразил старика, а дю Амелю позволял процветать.

– Может быть, ты сожалеешь о том, что покидаешь это место? В конце концов, там твоя настоящая семья, и было бы естественно, если бы ты захотела жить там. Ты еще можешь вернуться назад вместе с Леонардой. Я освобождаю тебя от данной тобою клятвы и останусь навсегда твоим другом.

– Ты не понимаешь, Деметриос! Это верно, что я готова была отдать свое сердце Мадлен де Бревай. Руки бабушки такие нежные, такие теплые! Но я никогда не останусь здесь! Да и Маргарита не одобрила бы этого, – сказала Фьора с невеселой улыбкой.

И действительно, лицо Маргариты помрачнело, когда мадам Мадлен ласково поцеловала Фьору в момент расставания. Маргарита попрощалась с ней холодно. Видно было, что она была рада отъезду женщины, которой она была обязана жизнью.

– Что ни говорите, а все-таки она дочь дю Амеля! – заметила приблизившаяся к ним Леонарда. – И вы правильно сделали, что посоветовали мадам Мадлен хранить молчание о ваших родственных связях. Мне кажется, что она не обрадовалась бы, узнав, что вы ее сестра. Что же до вас, моя голубка, ваши сожаления пройдут так же быстро, как и пришли. Ваша судьба не здесь.

– Я знаю. Мне просто захотелось посмотреть в последний раз на эти места, которые я больше никогда не увижу. Даже если однажды я вернусь жить в Бургундию, что вполне возможно.

Месть свершилась, и Фьора имела много времени, чтобы поразмышлять умом и сердцем о том, как разыскать своего супруга. Ее продолжал мучить вопрос: неужели для того, чтобы увидеться с ней вновь, несмотря на договор, заключенный с Франческо Бельтрами, Филипп вернулся, изменив внешность, в город, где правили Медичи? А это было гораздо важнее, чем ревность сводной сестры, с которой ничего ее не связывало.

Она решительно развернула лошадь, чтобы продолжить путь, и запретила себе даже в мыслях возвращаться в Бревай, пожелав своей бабушке обрести хоть немного истинного счастья рядом с дочерью Рено дю Амеля. Стояла хорошая погода, ей не было еще и восемнадцати лет, и она страстно любила человека, чье кольцо висело у нее на груди под платьем. В эту минуту мысли ее вдруг обратились к безжалостному герцогу Бургундскому. Почему бы богу не наказать его так, как он наказал Пьера де Бревай? Слухи, доходившие до Фьоры, свидетельствовали о трудностях Карла Смелого – у него появился легион врагов, желавших его погибели: швейцарцы, немецкие владыки, герцог Лотарингский и в особенности французский король, о котором обоснованно говорили, что он был самым хитрым из всех дипломатов и, может быть, самым сильным из всех этих врагов. Люди осмеливались говорить, что ненависть между Людовиком и Карлом Смелым закончится только лишь тогда, когда один из них умрет. И к этому загадочному монарху, мнение о котором менялось в зависимости от тех людей, что говорили о нем, они с Деметриосом направляли свой путь. Фьора уговорила Деметриоса кое-куда заехать по дороге.

Они остановились сначала в Боме, в гостинице, расположенной недалеко от главного госпиталя. Там они отдохнули душой и телом: простыни были тщательно выглажены, кухня отличалась разнообразием, а виноград, обвивавший его стены, давал свежесть. После поданного им ужина, который они съели в комнате Фьоры и Леонарды при открытых окнах, выходящих на крыши Центрального рынка, Деметриос спросил у хозяина, мэтра Бодо, какая дорога вела в Париж.

Чтобы рассеять подозрения этого человека, который, будучи достойным слугой герцога Карла, стал косо посматривать на людей, собиравшихся ехать в столицу «гнусного короля Людовика XI», Деметриос поспешил уточнить, что они ехали к кузену, торговцу сукном на улице Ломбардцев. Успокоившись, Бодо сказал ему, что лучше было ехать через Дижон и Труа в Шампань.

– Говорят, – заметил мэтр Бодо, – что после разрыва договора войска короля Людовика атаковали наши земли и дошли до Оксерра, где они опустошают, разрушают, грабят и сжигают все, что попадается им под руку. Так поступают только плохие люди, – добавил он, – потому что король хорошо знает, что герцог Карл – да храни его бог! – закончил осаду Нейса.

– Город пал? – спросила Фьора, знавшая, как обстоят дела, но продолжавшая играть до конца роль недавно прибывшей иностранки.

– И да, и нет. Он открыл ворота перед легатом его святейшества папы Сикста. Нет ни победителя, ни побежденного, но наш герцог все же потерял много людей и немало золота. Воспользоваться этим просто бесчестно!

– Вы так полагаете? – спросил Деметриос с невинным видом. – Фламандские торговцы, которых мы повстречали по дороге сюда, сообщили нам, что герцог, оставив армию позади себя, направлялся ускоренным маршем в свои фландрские владения, чтобы объединить там государства и чтобы встретиться в Кале со своим союзником, королем Англии. Вместе они намеревались начать завоевание Франции. Он даже хотел короноваться в Реймсе.

– Английский король – брат герцогини, – ответил с достоинством Бодо. – Он и монсеньор могут встретиться без всяких злонамерений по отношению к Франции. Но у людей такие злые языки...

Деметриос положил конец возмущению этого человека, заказав ему кувшинчик его лучшего вина. Когда его подали, он обратился к своим друзьям:

– Дорога намечена. Надо ехать по направлению к Дижону, не заезжая в город. Мы объедем его, чтобы попасть на дорогу на Труа, на севере.

– А мы будем проезжать через... Селонже? – осмелилась спросить Фьора и покраснела, словно была в чем-то виновата. – Эти земли тоже находятся на севере.

– Конечно, – ответила Леонарда, взглянув на нее с сочувствием, – но тогда нам пришлось бы сделать крюк.

– Большой крюк? Мне очень хочется туда заехать! – заявила молодая женщина с неожиданной настойчивостью. – Разве не естественно мое желание хотя бы взглянуть на замок, имя которого я должна была бы носить?

– Ты надеешься встретить там мессира Филиппа? – тихо спросил Деметриос. – Ты же отлично знаешь, что он никогда не оставляет герцога Карла. Он должен быть сейчас во Фландрии, если не остался вместе с армией в Люксембурге.

– Насколько мне известно, он покидал его два раза: первый, когда мы поженились, второй, когда его узнали во Флоренции, в то время как чернь грабила мой дворец! Прошу тебя, Деметриос, проводи меня до Селонже. Клянусь тебе, что это моя последняя просьба.