Жажда возмездия - Бенцони Жюльетта - Страница 17

Фьора стала думать о нем – в чем она часто отказывала себе до настоящего времени, чтобы не отвлекаться от своих планов, – ведь смерть дю Амеля приблизила время, когда она смогла бы пойти к нему, чтобы попытаться узнать, что у него было на сердце. Может быть, из-за любви к ней и из желания увидеться вновь приезжал он тайно во Флоренцию и ходил по улицам, изменив свою внешность? А может, просто он хотел получить от Франческо Бельтрами новую финансовую помощь для войн своего хозяина?

Леонарда склонялась к первому предположению, которое Фьора разделяла сердцем, но она признавалась себе в том, что не знала толком ни своего супруга, ни того, о чем он думал. Просто дамский угодник? Таков был его портрет, данный вкратце Симоной, угодник, которому не надо было долго бегать, чтобы поймать свою удачу. Если вокруг него вилось так много женщин, домогавшихся его расположения, тогда какое место могла занимать она в его сердце, взятом в такую осаду?

Однако перед богом, перед флорентийским законом она была действительно его женой, и тяжелое золотое кольцо с гербом Селонже на золотой цепочке всегда висело у нее на шее. Фьора потянула за цепочку, чтобы взять кольцо в руку. Оно было тяжелым, теплым, почти живым. Фьора поцеловала его с таким чувством, словно она целовала Филиппа в губы.

Где был он в этот час? Где-нибудь в Люксембурге, где собиралась большая часть армии с намерением занять Лотарингию? В Брюгге, где, по слухам, герцог Карл объединял государства Фландрии, чтобы получить от них военную помощь людьми и деньгами? Во всяком случае, он не был, не мог быть в Селонже. Но Фьора решила, что после того, как она посетит Бревай, никакая сила не помешает ей поехать туда.

Думая обо всем этом, Фьора вернулась в мыслях к Маргарите и задалась вопросом: что она испытывала на самом деле к своей сводной сестре, свалившейся с неба, или, вернее, поднявшейся из ада? Безусловно, жалость, а также симпатию, сострадание и больше ничего, говоря по правде. Голос крови еще не проявился, тогда как он заговорил сразу после встречи с Кристофом.

Будучи честной сама с собой, Фьора упрекнула себя за это. Ведь ей до сих пор не удалось по-настоящему пообщаться с освобожденной пленницей. Может, это было из-за длинного острого носа, единственно, чем та была похожа на отца, который не заслуживал называться отцом?

Во всяком случае, любила она ее или нет, это не имело никакого значения: ей не судьба была жить вместе с Маргаритой, в этом Фьора была абсолютно убеждена.

Ближе к рассвету воздух стал более свеж. Сняв одежды, Фьора легла на кровать, чтобы ветерок обдувал ее. Голова ее несколько отяжелела от слишком сладкого запаха цветов липы, тянущегося из соседнего сада. Она открыла для себя, что земля Бургундии могла опьянять и что здесь, наверное, приятно было бы жить, но только... вдвоем.

Фьора подумала, что неплохо бы было поехать в Селонже и пожить там до возвращения Филиппа. Выражение его лица в момент, когда он увидит ее, без сомнения, развеяло бы все сомнения. Но на что ей жить? Как она приедет туда почти нищей, она, которую Филипп знал такой богатой? Не одного Деметриоса мучили вопросы, как жить дальше. Золото Лоренцо Великолепного таяло на глазах. Вскоре предстоял визит на улицу Ломбардцев в Париже, в контору, которую Агноло Нарди держал для своего молочного брата и где – если Лоренцо де Медичи не обманул Фьору – на ее имя должны были быть положены деньги.

Еще была клятва, связывающая ее с Деметриосом, клятва, скрепленная кровью. Фьора не могла ее нарушить, потому что она завидовала Карлу Смелому и ненавидела его почти с такой же силой, что и бывший византийский врач. Только его смерть могла бы освободить Филиппа от чар, держащих его в плену, и, может быть, вернуть его Фьоре, если он до этого не погибнет во имя славы своего герцога!

Но она отбросила эту мрачную мысль. Если Филиппа больше не было в живых, предчувствие предупредило бы ее об этом. Она почувствовала бы, что какая-то часть ее самой перестала жить.

«Как только Маргарита будет вполне здорова, мы поедем в Бревай», – твердо решила Фьора.

Приняв это решение, она тут же уснула, в то время как где-то вдалеке раздался первый крик петуха.

Глава 4

Месть принадлежит господу богу

– Откажись от своих замыслов, Фьора! – сказал вдруг Деметриос, поравняв свою лошадь с лошадью молодой женщины.

Они скакали во главе небольшой группы, направляющейся в замок де Бревай. Леонарда и Маргарита ехали сзади на смирных мулах; группу замыкал Эстебан, вооруженный до зубов на случай нападения на дороге.

– От чего я должна отказаться? Отвезти Маргариту к ее бабушке?

– Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Даже без Маргариты ты приехала бы сюда для того, чтобы убить твоего деда. Не возражай! Хочешь ли ты этого или нет, но ведь это твой дедушка?

– Он был бы им при условии, если бы он был сначала отцом, но он первопричина всех несчастий моей матери. Он не только насильно выдал ее замуж за этого нечестивого дю Амеля, но он вдобавок ничего не сделал для того, чтобы спасти ее, когда пришло время. Ты хочешь, чтобы я простила ему это?

– Нет, но мне хотелось бы, чтобы ты сама пощадила себя. Позволь мне проводить Маргариту с Леонардой, а сама вернись с Эстебаном в гостиницу в Верден, где мы провели ночь. Тебе лучше не входить в этот дом, – указал он своим хлыстом на замок, башни которого словно плыли в густом тумане, поднимающемся от реки.

Замок был небольшой, но три его внушительные башни и высокие куртины с деревянными галереями придавали ему грозный вид, и в него было нелегко проникнуть. Возвышаясь над рекой, быстрые воды которой заполняли рвы и изолировали его, когда подъемный мост бывал приподнят, он напоминал упрямого воина, который следит за рекой и управляет ею, не боясь замочить сапоги.

– Чего ты боишься? – спросила Фьора с оттенком презрения в голосе.

– Твоего лица!

– Вуаль закрывает его.

– Но тебе придется открыть его. Как ты думаешь, какой тебе окажут прием в жилище, где у хозяина царит дисциплина, похожая скорее на террор? Вспомни, что сказал тебе Кристоф! Это жестокий, безжалостный человек, который не только не попытался спасти своих провинившихся детей, но и помог зятю добиться их наказания. Если ты войдешь сюда, я сильно сомневаюсь, что ты сумеешь выбраться.

– А вот это мы еще посмотрим! И потом, чего мне бояться, если ты со мной? Разве ты лишился способности, позволяющей тебе управлять людьми в момент сильного волнения? Ты мог бы воспользоваться ею! Мое лицо может вызвать именно такую реакцию.

– Труднее всего воздействовать на мужчину, и я боюсь, что этот Бревай – твердый орешек, едва ли поддающийся каким-либо эмоциям.

– Значит, тебе представится прекрасный случай провести интересный эксперимент! Впрочем, я не понимаю, как можно отказаться принять самую законную внучку? Маргарита-то родилась не в грехе, – сказала Фьора с оттенком горечи. – И я не имею права не предоставить ей этого шанса.

– Если, конечно, нас ждет удача. Я не знаю, является ли этот замок идеальным местом для того, чтобы забыть годы страданий, – выразил сомнение Деметриос.

Маргарита постепенно рассказала им о своей жизни. Четыре года относительного счастья на руках кормилицы, которая покинула ее, отправившись в лучший мир, затем полнейшее безразличие к ней со стороны разных слуг и жизнь чаще всего вдалеке от отца, не скрывающего своего отвращения к ней. Она выходила из дома, только чтобы пойти в ближайшую церковь в сопровождении служанки-святоши, для которой всегда казалось коротким долгое стояние на коленях на холодных церковных плитах. Маргарита стала думать, что в монастыре ей будет не хуже, чем в родительском доме, и однажды она осмелилась попросить, чтобы ей позволили стать монахиней.

Дю Амель сухо отказал. У него не было никакого желания платить приданое в монастырь за дочь, на которой он уже экономил, используя ее как прислугу на кухне. Когда девичье тело немного округлилось, ее изнасиловал конюх на соломе в конюшне. Затем ее новые друзья – Маргарита так и не знала кровной связи между ней и Фьорой, потому что осторожный Деметриос потребовал этого, – узнали страшное продолжение: роды в подвале, куда дю Амель заточил ее, жестоко избив, когда ее состояние стало заметным, потом рождение мальчика, которого у нее отняли и задушили прямо на ее глазах.