Тайное венчание - Арсеньева Елена - Страница 28

И Вольной отвернулся, даже не взглянул на Лизу, руку которой Сенька мгновенно, хотя и с видимой неохотою, выпустил.

– Ну что, брат? – спросил Вольной участливо, обернувшись к Первухе, который стоял ни жив ни мертв. – Чем будешь платить? «Кошками» или «веничками»?

Лиза ушам не поверила. Так все свелось к шутке? Отчего же Первуха побелел в прозелень? Почему гробовая тишина воцарилась среди корабельщиков?

– Молчишь? – так же мягко проговорил Вольной. – Ну, молчи. Тогда я, брат, возьму с тебя должок веничками. Березовыми.

Вмиг на берегу разложили костер. Тут же, на опушке, наломали березовых веток, связали их в два веника. С Первухи содрали рубаху, привязали за руки к высокой осине, и два могучих ватажника, то и дело опуская веники в костер, взялись с маху охаживать истошно вопящего корабельщика пучками тлеющих ветвей.

Лиза упала на колени, закрыла глаза – не видеть, не слышать ничего. Но крики Первухи рвались сквозь притиснутые к ушам ладони. Вдруг чьи-то крепкие руки схватили ее за плечи, приподняли, сильно тряхнули, и она оказалась лицом к лицу с Вольным.

– Не кручинься! – сверкнул он улыбкою. – Я его до седьмого пота прошибать не стану. Так, слегка попарю, и все! – И по его знаку истязание тут же прекратилось.

Первуху развязали. Он рухнул мешком, где стоял.

В это время на берегу появилась телега, и пятеро ватажников принялись сгружать в нее все, что можно было унести с судна.

Лиза поглядела на возницу – и не поверила глазам. Казалось, довольно с нее на сегодня ужасов! Но нет, не унимается судьба. Возницей разбойничьим оказался Вайда.

Их взгляды встретились. Лиза невольно вскрикнула, увидев, каким дьявольским огнем зажегся единственный глаз цыгана.

Вольной, услышав ее, резко обернулся, заметил Вайду, спрыгнувшего с телеги и спешившего к Лизе. Мгновенным, неуловимым движением вдруг оказался на его пути.

– Чего это ты схватился, Вайда? – спросил он миролюбиво. – Держи коня, а тут мы и сами управимся.

Вайда будто и не слышал ничего. Глаз его был прикован к Лизиному лицу, и цыган слепо наткнулся на Вольного, словно не замечал прежде, что кто-то стоит на пути.

– Пропусти! Там она! Княжна! – хрипел Вайда.

– Горячка у тебя, цыган, – лениво отозвался Вольной, не двигаясь с места и не пропуская Вайду. – Чего городишь? Это вон корабельщиков девка. Ну, вроде как стряпуха им. Понял?

– Нет! Нет! Я ее узнал! – твердил Вайда.

Ватажники оставили носить груз со струга и приблизились к ним, любопытствуя, что за шум вдруг учинился.

– Она! Она! – не унимался Вайда, словно и впрямь обуреваемый горячкой. Но был не в силах обойти Вольного, который вроде стоял на одном месте, покачивался то в ту, то в другую сторону; и Вайда, куда ни сунься, то и дело натыкался на него.

– Да хоть бы и она! – вдруг быстро, злобно произнес Вольной. – Ты кольцо получил? Ну и чего прилип как банный лист? Отвяжись от девки!

– А! – замер Вайда. – Я понял! Ты ее для себя приглядел? Да, Вольной? Но погоди. Погоди! Я тебе денег дам. Коня! А ее мне отдай. Я ведь не для себя ее прошу, для князя! – И усмешка, в зловещем значении которой невозможно было усомниться, исказила его лицо. – Вот! На деньги! Слышь, Вольной?

Тот вроде слегка пошевельнул рукою, но Вайда, словно подхваченный вихрем, отлетел к своей телеге и упал возле колес.

– Деньги? – Голос Вольного был так мертвенно-спокоен, что Лизу озноб пробрал. Краем глаза отметила, что и у сотоварищей Вольного сделались вдруг испуганные, настороженные лица… Словно смотрели они на лютого зверя, на волка, готового в любой миг наброситься и перервать горло. – Деньги? Да подавись ты ими! Себе оставь! И коня, и все барахло. Все! А ну, ребята! – кивнул он ватажникам. – Проводите-ка его со всем нашим почтением! И припас не забудьте положить. Коли гостек надоел, пускай прочь ступает.

Те самые ватажники, которые только что расправлялись с Первухою, подскочили к цыгану и проворно прикрутили его к конскому дышлу. Потом один швырнул в телегу пылающую головню из костра, другой хлестнул коня, и вспыхнувшая телега с вопящим Вайдою скрылась на лесной дороге.

Заслышав возмущенный ропот разбойников, лишившихся части добычи, которая осталась в телеге, Вольной вдруг вздернул голову, будто хищная птица, и надменно выпрямился, обводя толпу побелевшими от бешенства глазами.

– Н-но? – издал он злобный клекот. От этого звука у Лизы так и ухнуло в пустоту сердце, обморочно подогнулись колени; чтобы не упасть, вцепилась в руку Вольного. Он обхватил ее стан, поддерживая, но не отвел жгучего взгляда от замершей толпы. – Н-но?.. Кто еще насмелился поспорить? С каждым будет то же!

Он не возвысил голоса, говорил раздельно, четко. Однако даже при виде двух могучих ватажников, самозабвенно ему преданных и ставших обочь Вольного с видом полной готовности исполнить по его приказу всякое самое изощренное злодейство, не охватил людей такой нерассуждающий, животный ужас, как при виде этих немигающих, высветлившихся глаз, этих заострившихся, словно бы окаменелых, черт. И Лиза не мыслями, а как бы всем сердцем поняла, что перед нею стоит один из тех людей, по первому зову которых могли вспыхивать ссоры, смуты, даже войны; человек, возможно, и сам не сознающий своего дара, но рожденный безраздельно повелевать!

Впрочем, ни думать, ни понимать что-либо Лиза не могла, а потому послушно пошла за Вольным, когда он вдруг резко повернулся, не выпуская ее руки, и стремительно направился к лесу.

Едва деревья скрыли от них берег, как Вольной отпустил Лизу и стал напротив; страх ее прошел, как пришел, ибо теперь светлые глаза его глядели ясно, улыбчиво. И не нагло, а восхищенно.

– Храбрая ты девка! – улыбнулся он. – Хвалю. Нашего сукна епанча. С первого мига ты мне по сердцу пришлась, как тебя тогда в лесу увидел. Помнишь, медведь-то, а? Ну, на березе? А как он шлепнулся? Лесина его по лбу – хлоп, помнишь? А на кладбище? Испугалась, а?

Батюшки, да неужто и там дурачил их с Леонтием все тот же Вольной?! А они-то натерпелись ужасов! Со страху забежали в болото.

Лихой загонщик этот парень! Сам в беду завел, сам вывел!