Страшное гадание - Арсеньева Елена - Страница 18

Похоже было, что у этой дамы украли не только белье и платье, но и половину памяти. А лучше бы взяли хоть часть ее строптивости! У мисс Грейс то и дело возникало ощущение, будто эта леди едва сдерживается, чтобы не влепить ей пощечину. Такие нравы иногда привозили вернувшиеся в Англию жены чиновников из Вест-Индии [13] или самой Индии: им, как правило, не хватало терпения добраться до столицы, и они начинали покупать новые туалеты уже в Дувре. Что же, может быть, леди и впрямь набралась своих замашек у покорных индийцев, хотя ни следа жаркого южного солнца не было заметно ни на ее лице, ни на лице ее кузена…

При воспоминании о нем мисс Грейс мечтательно прищурилась: улыбка милорда способна околдовать кого угодно, и он прекрасно знает о собственной неотразимости. Как печально, что такой обходительный джентльмен в родстве с истинной дикаркой! Мисс Грейс не проведешь: никакая это не кузина, а обычная вульгарная содержанка. Уж и не поймешь, чем она его привлекла? Сложена, конечно, премило, хотя и не очень грациозна, тяжеловата. Лицо… лицо было бы красиво, научись она не показывать своих чувств, а то они так и вспыхивают в этих странных, широко расставленных глазах, ломают крутые брови, морщат большой рот, усиливая негармоничность черт. Ну а ее манеры… Да господь с ней, мисс Грейс потерпит: ведь заплачено по-королевски!

И она, воздев на лицо улыбку, вновь принялась рассказывать о том, что юбки верхние шьют с подборами, а нижние – из кисеи, так, чтобы легко разлетались при ходьбе, не стесняя движений, и непременно нужно накупить кашемировых ост-индских шалей – если миледи угодно, она сейчас же пошлет за ними, чтобы можно было выбрать дюжину подходящих по цвету. Или лучше две дюжины?..

Марина слушала эту трещотку почти с отчаянием. Конечно, ей нужно было новое красивое платье, и шаль нужна… но зачем так много?! Сколько она себя помнила, после смерти родителей у нее было по одному платью на лето и зиму, чаще же летом она бегала в сарафане или в юбчонке с рубашонкой. Она всегда мечтала о роскошных нарядах, но сейчас, когда эта мечта начала воплощаться в явь, вдруг растерялась. Самое главное, она никак не могла понять, зачем этот Десмонд Маккол, с которым ее обвенчал запуганный, недоумевающий капитан («в горе и радости, в болезни и здравии, чтобы найти и не потерять, чтобы иметь и хранить…»), тратит время и деньги на ее туалеты. Ну, понятно, деньги он теперь может позволить тратить. Ведь она принадлежит ему со всем своим состоянием! О, черт бы побрал малодушного капитана! Он испугался – Марина видела: он испугался, поверил, что Маккол выстрелит в висок своей невесте. Хотя и Марина верила: да, выстрелит. Другое дело, что из второго пистолета он тут же убил бы себя… Это она знала доподлинно, чувствовала всем существом своим, как будто Десмонд поклялся ей в этом. Странный был миг, когда она могла читать в его глазах и в сердце! Жаль, что так быстро этот миг миновал и супруг ее оказался такой же загадкой, какою был жених. Марина не сомневалась, что они отправятся в обратный путь через пролив на первом же судне, а потом помчатся в Россию, чтобы «лорд» мог завладеть бахметевским наследством, однако Маккол сообщил Марине, что они незамедлительно отправятся в его замок (он так и сказал – castle, ей-богу… врал, конечно, там у него небось какая-нибудь развалюха!), поскольку его ждут неотложные дела. А затем… затем он произнес, не глядя на Марину, словно стыдился ее (или себя?):

– Мы с вами во всем чужие люди. Вы мне не верите – более того, не желаете верить, а потому вам никогда не понять, почему я поступил именно так, как я поступил. Честь диктует свои законы… для вас это пустой звук, однако теперь вы – честная женщина. Более того, по всем законам божеским и человеческим вы принадлежите мне и я имею на вас все права. И все-таки… все-таки сейчас я не приказываю, а прошу вас. Прошу! Готовы ли вы выслушать мою просьбу?

Опять-таки – что ей оставалось делать? Она ведь была по-прежнему связана, а пистолеты свои «лорд» все еще не убрал. Поэтому она прохрипела – «да». Снова «да»! И вот что сказал Маккол:

– Титул свой я получил совсем недавно: унаследовал после смерти старшего брата. Правильнее сказать, трагической гибели. Не прошло и года… конечно, срок траура уже кончился, однако, согласитесь, родственники мои, знакомые, соседи, прислуга, арендаторы – все еще подавлены случившимся. И мое появление в качестве молодожена, у которого сейчас медовый месяц, с супругой, которая меня ненавидит (почудилось Марине, или и впрямь прозвучала горькая нотка в его голосе?), будет не просто нарушением приличий, но даже кощунством. Дело даже и не в этом: я должен найти убийцу брата, и всякий скандал будет мне в том помехой. Поэтому… поэтому я предлагаю: наш вынужденный брак остается тайным. Вы приедете в Маккол-кастл под своим именем – мисс Марион Бахметефф, – и я представлю вас как свою кузину.

– Ну, если вы каждому будете тыкать в висок пистолетом, они, может быть, в это поверят, – не сдержалась Марина. – Чушь какая! Вы – англичанин, я – русская. Мы, может быть, братья и сестры во Христе, но…

– Не такая уж это чушь, – перебил «лорд», наконец-то убрав пистолет, словно только сейчас о нем вспомнив. – Я ведь наполовину русский. Моя покойная матушка была вашей соотечественницей. Я пытался объяснить вам, что возвращаюсь из поездки, связанной с моим русским наследством, но вы и слушать не стали. Впрочем, сейчас речь о другом. Итак, я представлю вас племянницею матушки, скажу, что пригласил вас погостить в обмен на гостеприимство, мне оказанное. Возможно, кому-то совместное путешествие кузенов покажется не вполне приличным, однако… однако это лучше, чем то, что произошло в действительности.

Марина даже отвечать не стала. У нее дыхание сперло от воспоминания, как он держал ее под колени, широко разведя их в стороны, и… и… И теперь он задумался о приличиях?! Да никогда в жизни она не станет ему потворствовать. Этот «лорд» – насильник, разбойник! Пусть не ждет от нее…

– Погодите, – торопливо сказал Маккол, очевидно, понявший по хищной вспышке ее глаз, какой ответ его ожидает. – Погодите, это еще не все. Итак, вы будете жить в замке, и спустя некоторое время я стану проявлять к вам романтический интерес. Конечно, сейчас вы ненавидите меня, но кто знает, может быть, через некоторое время…

Он нерешительно взглянул на Марину, а она ответила насмешливым взглядом: мол, поверить в мою к вам благосклонность может только такой самонадеянный идиот, как вы!

– Может быть, через некоторое время мы обвенчаемся по всем правилам, и, хотя перед богом мы уже муж и жена, мы станем таковыми и перед людьми, – продолжал Маккол. – Но если… если ваша ненависть и с течением времени окажется сильнее разума и обстоятельств, мы… мы расстанемся, причем вы сможете потребовать от меня всего, чего пожелаете, в возмещение причиненного вам ущерба. Клянусь, я это исполню. И даже если вы пожелаете, чтобы я застрелился на ваших глазах… Нет, сейчас я этого не сделаю, – торопливо сказал он, увидав, какой надеждой расцвело вдруг ее лицо, – но потом, скажем, через полгода, когда я уже наверняка найду и покараю убийцу Алистера, я уплачу вам любой штраф, какой вы захотите. Нечего и говорить, – понизил он голос, – что я не прикоснусь к вам в это время, а буду вести себя как почтительный родственник.

Тут он запнулся, и Марина готова была поклясться, что он с трудом удержался, чтобы не сказать: «Разве что вы меня сами об этом попросите». И его счастье, что он не сказал, потому что… кажется, и без того много она ему наговорила, однако уж нашла бы, что ответить на такое оскорбление!

– Сегодня 31 января, – продолжил он, – итак, 31 июля или я женюсь на вас по вашей воле, или по вашей воле умру. Ну, вы согласны?

– Да! – в восторге вскричала она. – Да, о да!

Жаль, капитан Вильямс этого не слышал.

В конце концов она, конечно, исполнила все, что от нее хотела эта бесцеремонная модистка. Куда проще было соглашаться, чем спорить. Вот так всегда бывает в жизни: пойдешь на одну уступку, а это оказывается лишь первое звено в нескончаемой цепочке других. Но что означает такая мелочь, как фасон платья, после того, как она сказала «да» при венчании? Ясно, что придется ближайшие полгода идти у лорда на поводу. Да и вообще: едва увидев берег Дувра, покрытый снегом, с высокими башнями, где был зажжен огонь для безопасности мореплавателей, она почувствовала уже не неприязнь, а интерес к этой неведомой земле.