Страшная сказка - Арсеньева Елена - Страница 81

«Может быть, сговориться с охраной, чтобы придержали его, пока я закончу с Камаевым? А то прямо сейчас пойти трахнуться? Надо думать, здесь есть какие-нибудь кабинетики, VIP – не побоюсь этого слова – залы? Но тогда придется назваться охране. И хороша же я буду, если Камаев приедет, а я в это время стою на коленях и принимаю порцию гормонов! Нет уж, делу время, а потехе час! Пусть дитятко пока поживет».

Нет, все-таки жаль, жаль, что сейчас Надежде некогда заняться этим недорослем. Возможно, вернувшись из Марокко и вступив во владение клубом «Гей, славяне!», она обнаружит его среди этих самых «гей!» – ну что же, печально, печально…

Надежда вдруг обнаружила, что настолько увлеклась своими мыслями о мальчике, что забыла о нем самом. Ребенок поглядывал на нее несколько растерянно, явно не понимая, почему эта секс-бомба, извиваясь в ритме «Эй, мамбо, мамбо Италия!», так недвусмысленно тянулась взглядом к его штанам, а теперь вдруг потеряла к нему всякий интерес.

Одарив его на прощание небрежной полуулыбкой, Надежда вернулась к своему столику и с изумлением обнаружила вместо полупустого полный бокал. Катя, опершись на локоть, с явным трудом фокусировала на ней взгляд.

– Надя, при-ивет! – Она громко хихикнула. – О, извини, я тут без тебя похозяйничала. Свое вино выпила, твое вино выпила и еще заказала такое же. – Катя подняла бокал. – Давай выпьем за тебя, а? Ты такая красивая, такая умная… До чего же я хотела бы быть на тебя похожей! Так, чтобы не отличить. Чтобы меня все принимали за тебя и говорили: «Надюшка, привет!» – Она вдруг громко всхлипнула и начала приподниматься, сгребая свою сумку, такую же нелепую, неуклюжую, как она сама, так же не подходящую к ее наряду, как сама Катя не подходила к вольной атмосфере ночного клуба. – Но никогда, никогда этого не будет, не везет мне в жизни, никогда не везло. И вообще, мне пора. Нечего мне здесь делать!

– Катя, ты что? Ты куда? Погоди! – пробормотала Надежда, откровенно испугавшись, что сейчас оборвется единственная ниточка, ведущая ее к Ольге Еремеевой. – Не уходи! Давай лучше за тебя выпьем, ты мне очень понравилась, очень! Выпьем, а потом пойдем потанцуем, я тебе покажу тако-ого мальчика! Сплошной грех!

«И вся моя интрижка с этим пупсиком тотчас накроется большим медным тазом, потому что лишь только он увидит Катю в опасной к себе близости, как немедленно сделает ноги, – мрачно подумала Надежда. – А и леший с ним! Прошла любовь, завяли помидоры! Таких я несчитано найду, еще и получше, а вот Катю упустить никак нельзя».

– Ну ладно, давай выпьем. – Катя тяжело рухнула на скамью. – Но только ты как хочешь, а я за тебя буду пить. За тебя, Надя. И давай до дна, ладно?

«Может, и лучше, если она напьется и свалится, – размышляла Надежда, холодноватым взглядом эксперта следя, как ее новая знакомая медленно тянет из бокала веселящую и очень даже гремучую смесь. – Поспит где-нибудь в уголочке на диванчике, пока я буду с Камаевым разговаривать, а по утрянке я ее возьму в оборот».

Коктейль показался ей чуточку крепче, чем в прошлый раз. Но еще вкуснее. Словно бы чуть-чуть отдавал можжевельником. Уж не добавили ли туда немножко джина? А что, очень мило получилось!

– Надя, слушай… – Катя сильно провела рукой по глазам, отчего жирные серебристые тени небрежно размазались по лицу. Помада у нее давно поплыла, тушь потекла от слез, румяна тоже расплылись. То есть теперь это была не Катя, а некая клоунская, вусмерть пьяная маска. – Ой, забыла, что хотела сказать… А, вспомнила! Ты знаешь, где здесь туалет?

– Да, умыться тебе не помешает. – Надежда поднялась – и чуть покачнулась, оперлась о столик.

Коктейль определенно был чрезмерно крепок. Может, они его вообще чимером [12] сдабривают, а не джином?!

Эта мысль показалась ей невыносимо смешной, и Надежда меленько захихикала.

– Надька, да ты пьяная! – в полном восторге воскликнула Катя и хлопнула ее по плечу.

Сама не зная зачем, Надежда хлопнула ее в ответ и снова засмеялась. Голова начала кружиться… Это было приятно.

Пьяная? Ну и дура же она, что никогда не позволяла себе опьянеть, вечно чего-то боялась, боялась! А какое дивное ощущение полной свободы! Такое чувство она испытала лишь дважды в жизни: когда видела стремительно удаляющееся от нее лицо Надюшки, летящей в бучило, и потом, через несколько лет, когда зубы Роджера впились в щеку Алима – и Надежда поняла: Хозяину конец! Неужели для того, чтобы стать наконец счастливой, не надо было убивать тех, кто становился ей поперек дороги, а достаточно было просто напиться мартини с шампанским и этим… чимером? Или все-таки джином? Ох, умора, умора!

Вдруг стало тихо вокруг, и Надежда расплывающимся взглядом окинула окрестности. Куда девался народ? И где этот… трусливый Казанова? Почему не слышно оглушающего: «Эй, мамбо, мамбо Италия, эй, мамбо, мамбо Италия!..» Понятно, все это осталось в зале, а Надежда с Катериной вышли в коридор. Где-то там туалет… где-то там.

Ее так резко шатнуло к стене, что Надежда почти с облегчением закрыла глаза, лишь бы избавиться от назойливого кружения мира вокруг. И наконец-то она поняла, чего ей хочется больше всего на свете. Отнюдь не потрахаться с тем мальчишкой в VIP, так сказать, кабинете. Спать ей хочется. Спать! И больше ничего!

– Надя, ты как? – осторожно спросила распатланная, перемазанная косметикой женщина, чуть приподнимая за подбородок поникшую платиновую коротко остриженную головку.

– Зачем только этих дур сюда пускают? – сказал педик-блондин педику-брюнету, с презрением озирая двух женщин. Сказать по правде, вид у обеих дамочек был несусветный даже с точки зрения нормального мужчины, а уж тем паче – этих двух ошибок природы.

Та женщина, которая еще держалась на ногах, проводила парочку гомиков нетерпеливым взглядом, а потом выхватила из своей старомодной сумки сотовый телефон и набрала номер:

– Это «Скорая»? Приезжайте! Быстрей!

И затравленно оглянулась. Коридор в эту минуту оказался пуст, поэтому некому было обратить внимание на небольшую странность: вызывая «Скорую», женщина не назвала адреса, по которому надо было приехать.

Буквально через пять минут после этого странного звонка белый «Фольксваген» с табло над ветровым стеклом «Интенсивная терапия», мягко оседая на выбоинах – непременной принадлежности всякой российской дороги, выполз из-под арки и остановился рядом с узенькой лестничкой, над которой находилась голубая-голубая, не бывает голубей, вывеска с изломанной надписью: «Гей, славяне!» Дверь была заперта, но, когда худощавый черноглазый доктор воткнул палец в звонок и нипочем не пожелал отпускать, ее наконец-то открыли. Качок с табличкой на груди «Вилен» выглянул и грозно уставился на доктора, имевшего на груди свою табличку: «Доктор Вениамин Белинский».

– Что такое?! – воскликнул качок.

– У вас проблемы, – спокойно ответил доктор Белинский. – Ребята, вперед!

Он чуток посторонился, давая пройти двум парням в белых халатах с носилками. Очевидно, с санитарами в «Скорой» была напряженка, потому что у одного на халате была табличка «Доктор Андрей Струмилин», а у другого – «Доктор Николай Сибирцев». В салоне «Скорой» маячил еще какой-то мужчина в белом халате – очевидно, тоже доктор.

Не обращая никакого внимания на ошеломленных секьюрити, с той напористостью, какую позволяет обрести только белый халат и убежденность, что ты действуешь во благо человечества, все три доктора просочились в коридор и через минуту вышли оттуда с носилками, на которых лежала женщина в зеленом платьице и со змеиной платиновой головкой.

Следом, с обеспокоенным выражением перепачканного косметикой лица, спешила еще одна женщина. Носилки загрузили в «Скорую», причем чумазая очень громко, так, что услышала окаменевшая на крыльце охрана, заявила доктору Белинскому:

– Это моя подруга, я буду ее сопровождать!

– Нет проблем, – отозвался доктор.