Страшная сказка - Арсеньева Елена - Страница 26

И вот теперь, когда в жизни Надежды наконец-то все встало на свои места, когда все уладилось и наладилось, – в это самое время вдруг появляется какая-то нищая баба и начинает качать свои права!

По словам Симагина, дело обстояло следующим образом. К тем братьям-азерам, которым госпожа Гуляева сдала полученную в наследство квартирку, нынче под вечер постучала какая-то потертая бабенка и выразила шумное удивление, что это они, мол, делают на принадлежащей ей жилплощади? Кавказские братья, которые как раз ожидали прибытия заказанных блондинок, очень необдуманно распахнули дверь, даже не заглянув в глазок, и теперь не знали, что делать и куда податься. В этом доме, где их все ненавидели как кавказцев и презирали как базарных торговцев, они вели себя тише воды ниже травы и остерегались нарушать общественный порядок. Даже оргии здесь проводились весьма тихо и скромно, как говорится, под сурдинку, а уж услышать после одиннадцати вечера доносящуюся из их квартиры музыку – это вообще было непостижимо! Никаких разборок, никакого шума и криков, чинные приветствия соседкам и предложения помочь донести тяжелую сумку. Словом, братцы немало потрудились на ниве укрепления межнациональных отношений и очень не хотели, чтобы какая-то очумелая тетка им все испортила.

Никакого Алима Абдрашитова, о котором она твердила, братья в жизни не знали. Надя-ханум, сдавшая им квартиру, была джаным и пери, на которую оба тайно облизывались, но явно даже глянуть пылко не осмеливались. К тому же она – известная в городе бизнес-леди, невозможно было даже предположить, что она могла совершить незаконную сделку. В конце концов, отчаявшись мирно объясниться с «уважаемой женщиной» («Уважаемая женщина, зачем так кричать, соседи услышат, да?!»), старший из братьев решил позвонить участковому Симагину. Братья знали, что это человек Надежды-ханум, она при заключении сделки так и предупредила: мол, по первой же жалобе Петра Иваныча вы отсюда полетите мелкими пташками, а деньги я вам верну, подумаешь. До сих пор Симагин оставался новыми жильцами весьма доволен и раз в полмесяца захаживал к ним опрокинуть рюмочку очень недурного коньячку (совсем не та бурда, которую в винных отделах выдают за азербайджанский коньяк!) и получить некий конвертик. Поэтому он мгновенно отреагировал на звонок, благо кабинетик его располагался в соседнем доме, и явился в 14-ю квартиру при полном параде и с приличной миной. Первым делом он спросил у шумливой тетки документы, и по тому, как вытянулось вдруг его толстощекое, от природы круглое лицо, братья поняли, что возникли некие сложности.

В самом деле, в паспорте худой женщины с усталым, преждевременно увядшим лицом значилось, что она, Абдрашитова Валентина Алексеевна, состоит в законном браке с Абдрашитовым Алимом Минибаевичем, причем в браке этом они прижили двух детей. Метрики на сыновей и свидетельство о заключении брака прилагались.

Первой мыслью Симагина было привлечь тетку к ответственности как злостную обманщицу: невозможно находиться в браке с человеком, умершим более полугода назад! У нее в паспорте должен стоять соответствующий штамп, а свидетельство о браке должно быть заменено свидетельством о смерти супруга.

Мысль, конечно, была отличная, но Симагин тотчас поторопился запихнуть ее в те же глубины сознания, где она доселе пребывала. Эта тетка не виновата, что никто не позаботился сообщить ей о смерти означенного супруга. Симагин сам видел паспорт Алима Минибаевича, где стоял штамп о браке, аналогичный тому, который имела в своем паспорте эта Валентина Алексеевна Абдрашитова. И двое сыновей, Александр и Никита, были в Алимов паспорт вписаны. Одному – пятнадцать, другому – двенадцать лет. Несовершеннолетние дети. И если на основные богатства Алима, два ночных клуба, они претендовать никак не могли, поскольку формально те принадлежали Надежде Гуляевой, то уж квартира Алимова со всей дорогущей обстановкой, а также его «БМВ» им должны были достаться по праву. Однако не достались… не без соучастия, между прочим, самого участкового Симагина, который отлично знал, что родне покойного не сообщили о его смерти.

А впрочем, какая тут может быть вина? Долг Симагина как работника правоохранительных органов состоял в том, чтобы охранять эти самые права. Он и охранял… права сильного. Сильным был когда-то покойный Алим Минибаевич. Теперь сильной стала его бывшая компаньонка и сожительница Надежда Сергеевна. Именно ее права и защищал участковый Симагин – не сказать чтобы с пеной у рта, но достаточно активно, чтобы выпроводить эту новоявленную наследницу вон и непререкаемым тоном посоветовать ей больше здесь не появляться. Закон обратной силы не имеет. А если вы ничего не знали, то это ваши проблемы. Так что извините, гражданка!

Гражданка, впрочем, извинять Симагина не желала. Она даже стала шуметь, просто-таки голосить, взывая к проходившим мимо соседям, рассказывая им свою жалостную историю. Нормальные люди с сердитым Симагиным – а он к тому времени уже очень рассердился – связываться не хотели и проходили мимо: домой, или выгуливать собачек, или мусор вынести. Но в этом подъезде обитало несколько отвратительных старушонок, которые когда-то немало крови попортили Надежде Сергеевне, нипочем не желая подтверждать, что она и в самом деле проживала в квартире № 14 в качестве сожительницы покойного Абдрашитова, а значит, имеет права на эту квартиру. Надежда их и так и этак уламывала, дело дошло даже до подарочков (а ведь Симагин знал, что его Хозяйка была дама, как бы это поизящнее выразиться, прижимистая), и только тогда старушки, стиснув зубы, написали требуемые письма. А сейчас, прислушавшись к воплям Валентины, начали в унисон причитать: зачем, мол, они пошли на поводу у Надежды и письма эти написали, вот детей и вдову обездолили…

Еще несколько минут – и пришлось бы вызывать на Овражную, 42 бригады спасателей, потому что потоки совместно проливаемых слез начинали уже затапливать лестничную клетку и струились вниз по этажам. Симагин ел себя поедом за то, что сразу не выпроводил Валентину вон из подъезда и столь необдуманно позволил ей вступить в разговор со злоязычными соседками. А ведь они, заразы, оказались умны и хитры. Они прекрасно понимали, что прикормленный Надеждой участковый может-таки им, пенсионеркам, кровь попортить, а потому не хаяли Хозяйку и не лаяли ее, а только широко и девичьи наивно открывали свои выцветшие глазки, утонувшие в морщинистых веках, и тоненькими фальшивыми голосками причитали: Надежда, дескать, Сергеевна – женщина очень хорошая, милая и добрая, если и захапала себя чужое добро, то исключительно по неведению, знай она, что у Алима Минибаевича остались малые детки, сама, добровольно отдала бы им и квартиру, и машину, тем паче что все это ей не особенно и нужно: машину она подарила своему охраннику Руслану, а квартиру, как видите, сдала. Действительно, зачем ей квартира, ежели она живет в суперэлитном доме на Калининской улице? Ну, знаете, недалеко от ее пересечения с Северным проспектом? Там стоят такие двухэтажные дома с мансардами. Три дома, окруженные старыми яблонями. Скоро, в мае, яблони зацветут, вот красота будет! Впрочем, дома и так красивые. В среднем, сиреневом таком, с балкончиками чугунными, правая половина принадлежит милой Надежде Сергеевне. Да, конечно, два этажа и мансарда. И участок возле дома. А в квартире, говорят, даже бассейн есть, ну, а в мансарде танцевальный зал, весь в зеркалах, и солярий. Это чтоб даже зимой загорать можно было. А в подвале тир и мини-корт.

Симагин был, безусловно, особой, приближенной к императрице, но и его никогда не приглашали в ее новую квартиру. Домработница Роза с ним тоже не откровенничала, поэтому он представления не имел о таких тонкостях, как зеркальный танцевальный зал и мини-корт.

Мини-корт, мать твою так и переэтак! По странной прихоти памяти Симагин вдруг вспомнил, что покойного Алима Минибаевича частенько называли – шепотком, разумеется, чтоб он, храни Аллах, не услышал, – Мини-юбовичем за его пристрастие к красивым ножкам, а совсем уж втихаря – Мини-ёбовичем. Тоже за определенные пристрастия…