Роковая дама треф - Арсеньева Елена - Страница 23

Она неотрывно следила за полетом стаи и вдруг заметила среди черных крыл мелькание серебряных сполохов. Какая-то другая птица затесалась в эту обезумевшую стаю и, влекомая ею, уносилась вдаль, не в силах вырваться, не в силах вернуться. Что с нею будет? Заклюют вороны? Или спасется?

Анжель подняла глаза к небу. Ветер гнал серые, клочковатые тучи на западе, а над темным лесным крылом светило-голубело ясное небо.

Там, на востоке, оставалась Россия. Чем была для Анжель эта страна? Темной бездной беспамятства и беспрестанными, жгучими страданиями… Стоит ли жалеть о ней?! Но почему так щемит, так ноет сердце?

– Ну вот что! – воскликнул потерявший терпение Гарофано. – Если вы решили кормиться русскими воронами – на здоровье! Как угодно! А я – я отправляюсь на мост. А вы – вы как хотите! Addio! [19] – И он, дав шпоры коню, поскакал с холма, ничуть, впрочем, не сомневаясь, что Оливье и Анжель не замедлят последовать за ним. Так и произошло.

Не зря опасался Гарофано: они упустили благоприятный момент. Император, его свита и гвардия уже переправились, и как ни пытались недавно прибывшие в армию жандармы расчистить подходы к мосту и упорядочить переправу, ничего у них не получалось. Множество людей скопилoсь на мосту, да и вокруг него царило настоящее столпотворение, еще усиленное тем, что ветер донес издалека громы русских пушек. С быстротою лесного пожара распространился слух, что русские давно оставили Борисов и уже на подходе. Воцарившаяся паника не поддавалась никакому описанию! Вся масса людей, прежде с большей или меньшей степенью нетерпения ждавшая возможности переправиться, одновременно ринулась к берегу с криком: «Sauvez-vous!» [20] Но только первые ряды могли видеть оба моста через Березину, поэтому остальная толпа, не видя мостов, оттесняла к реке всех тех, кто находился впереди, сталкивая их в реку, раскидывая трупы и сломанные повозки, скопившиеся здесь.

К счастью, Оливье, Анжель и Гарофано находились прямо напротив правого моста и поэтому ступили на него… точнее сказать, были внесены на шаткие настилы. Еще не успев облегченно перевести дух, они поняли, что до спасения много дальше, чем им кажется. Подобной давки никто из них в жизни не видывал, и каждый мог только молиться, чтобы никогда более не увидеть столь страшного и безобразного зрелища. Оливье и Гарофано с ужасом наблюдали, как их знакомые, те самые солдаты, которые ранее, в бою, бросились бы на выручку товарищей, не страшась смерти, теперь думали только о сохранении своей собственной жизни, хотя бы ценой жизни своих товарищей. Они увидели, как полковой знаменосец хладнокровно отпихнул со своего пути барабанщика-немца, шедшего по настилке, ближайшей к воде. Тот какое-то время балансировал на кромке, отчаянно размахивая руками и силясь уцепиться хоть за что-то, но никто не подал ему руку помощи, и с криком: «O Web! Ich sterbe!» [21] – несчастный канул среди льдин.

Не могло быть и речи о том, что кто-то пропустит вперед женщину или остережется толкнуть ее, а потому Оливье и Гарофано вцепились в Анжель с двух сторон и волокли ее, ограждая своими телами.

– Questo e Inferno! Questo e Inferno! [22] – беспрестанно бормотал Гарофано, а Оливье только шипел сквозь стиснутые зубы, когда получал особенно сильные тычки или когда положение становилось слишком уж рискованным.

Этот путь казался бесконечным. Внезапно лошадь Гарофано (единственная, которую удалось не потерять в этой давке) провалилась копытом меж досок настила, упала, но подняться не смогла и отчаянно забилась, сбивая с ног ближайших к ней людей, уже не имевших возможности посторониться. Гарофано, вокруг руки которого был обмотан повод, упал одним из первых, невольно увлекая за собою Анжель и не отпустившего ее Оливье. Какие-то люди наступали на них и тоже падали… Анжель поняла, что задыхается, и испустила отчаянный крик, тут же подхваченный другими. И вдруг она почувствовала, как навалившиеся на нее тела разлетелись будто по волшебству, а сама она вздернута с грубых досок и поднята ввысь какой-то неведомой и неодолимой силою. Чьи-то руки смяли ее плечи, стиснули тело, и, как ни ошеломлена, как ни испугана была Анжель, она ощутила животную похоть этих рук и испустила еще один крик, в котором выразился весь ее ужас перед неизбежностью, неотвратимостью новой жестокой каверзы, которую подстроила ей война:

– Лелуп!

Ибо это был он. И, увидев его, краснорожего и косматого, с маленькими свинячьими глазками, Анжель сочла, что настал ее последний час. Казалось, его торжествующий взгляд высасывает из нее жизнь, словно Лелуп был вампиром и пил ее кровь. Ей даже почудилось, что обветренные, обмороженные губы его покрыты запекшейся кровью, и отвращение возобладало над страхом, гнездившимся в ее душе. Руки Лелупа до хруста стискивали ее ребра, однако Анжель как-то извернулась, рванулась – и впилась скрюченными пальцами в лицо Лелупа, целясь в глаза. Что-то мягко и влажно подалось под ее пальцами; Анжель взвизгнула, словно схватила холодную скользкую змею, а Лелуп взвыл от боли, разжал руки и, пытаясь прикрыть ладонями лицо, выпустил Анжель.

Она тяжело рухнула на спину Гарофано, который с величайшим трудом выбрался из-под груды человеческих тел. Оба снова упали, и неведомо, чем бы все кончилось, когда б не подоспел Оливье, которому удалось наконец встать. Они укрылись за обломками кареты и, вцепившись друг в друга, с трудом перевели дух. Оливье и Гарофано, как заведенные, твердили в лад:

– Mon Dieu!

– O, dio mio! [23]

Анжель тихонько стонала без слез. С нею творилось что-то страшное. С утра донимавшая легкая тошнота тяжелым комом стояла у самого горла; каждую минуту она ждала, что ее наконец вырвет и станет чуть полегче, но ничего не происходило, лишь мутило все сильнее и шум в ушах стоял такой, что почти заглушал неистовый человеческий и лошадиный рев, царивший над мостом, да вдобавок – наверное, от страха – она с великим трудом понимала смысл доносившихся до нее слов, как будто враз забыла не только знаемый лишь понаслышке итальянский, но и родной, французский язык. Это ужасно напугало ее, однако было нечто гораздо более страшное: Лелуп! Сейчас он очухается и снова бросится на нее!

Она приподнялась – и впрямь сразу увидела Лелупа. Людской водоворот закружил его, как щепку, и уже выбросил на стремнину приближавшимися к спасительному берегу, однако он, будто одержимый, рвался назад, простирая к Анжель свои толстые, грязные пальцы. Его толкали, сметали с пути, как досадное препятствие, однако Лелуп, словно обезумевший, упорно рвался поперек людского потока. Ему уже почти удалось приблизиться к Анжель, когда какой-то разъяренный гренадер, прокладывавший себе путь беспрестанными ударами, рассыпаемыми влево и вправо, ударил в лицо и Лелупа, да так, что тот опрокинулся на спину на самом краю моста, едва не свалившись в воду. Его топтали ногами, шагая по его животу и голове, но ничто не могло сокрушить Лелупа. Неистощимый запас жизненных сил помог ему подняться, ухватившись за ногу какого-то кирасира. Чтобы устоять, тот уцепился за руку другого солдата, но запутался в накинутом на плечи плаще, споткнулся, упал – и свалился в Березину, увлекая за собой и Лелупа, и другого солдата, за руку которого он цеплялся. Кирасир и солдат тотчас исчезли под льдинами, а Лелупу посчастливилось ухватиться за козлы, подпиравшие мост. Рядом плавала туша мертвой лошади, на которую Лелуп и взобрался. Однако ему все же не удалось дотянуться до края моста, и он тщетно простирал руки, взывая о помощи.

Гарофано безотчетно подался в его сторону, но Оливье вовремя ухватил его за полу.

– Некоторые люди после смерти становятся лучше, чем при жизни! – бросил он, снова вливаясь в людской поток и увлекая за собою Гарофано, принявшегося вновь и вновь призывать «Dio mio!», и Анжель, едва передвигавшую ноги. Ее преследовал дикий взгляд Лелупа. Она оглянулась, не выдержав, только раз; и то ли почудилось ей, то ли она и впрямь увидела, как саперы и понтонеры бросили Лелупу конец веревки и он, ловко подхватив его, обвязал веревку вокруг туловища. Однако никто не собирался тащить его на мост, и он побрел, пробираясь по трупам и льдинам, обратно к левому берегу, до которого добраться ему было гораздо ближе, чем до правого.