Причуды богов - Арсеньева Елена - Страница 33

– Накануне соития, – размеренно проговорил Ржевусский, словно читая наизусть дивные стихи, – чувственность женщины расположена в уголках ее губ. Необходимо нежно касаться и ласкать губами ее рот, и тогда женщина опьянеет страстью.

Он сделал это – и Юлия опьянела страстью.

– На подступах к соитию, – говорил Ржевусский, – женское вожделение ищи на внутренней стороне колена. Если нежно и медленно гладить это место, женщина будет соблазнена.

Он сделал это – и Юлия была соблазнена.

– На подступах к соитию желание женщины таится в ее бедрах. Если слегка поцарапать ногтями ее бедра, она начнет желать любовного исхода.

Он сделал это – и Юлия возжелала любовного исхода.

– На подступах к соитию страсть женщины прячется в кончиках груди. Если мужчина возьмет соски пальцами и нежно сожмет их, то лоно женщины наполнится до краев.

Он сделал это – и лоно Юлии наполнилось до краев.

Спина горела – так извертелась, изметалась Юлия на своем ложе. Колени дрожали от напряжения. А он? Не надоело ли ему столь долгое ожидание? Поймав ее тревожный взгляд, Ржевусский понимающе улыбнулся:

– Не бойся. Я смазываю свое орудие смесью одного дирама корицы, гвоздики, шафрана, слюногона, мускуса и очищенного меда. Это продлевает мою готовность к соитию.

«То есть ты можешь ждать бесконечно? А я?!» – хотела выкрикнуть Юлия, но губы по-прежнему не повиновались ей, а тело оставалось во власти этого безумного любовника, который уже не вел, а насильно гнал истомившуюся женщину по ступеням блаженства, сходного с мучением.

– На подступах к соитию, – провозгласил неумолимый Ржевусский, – похоть женщины находится у нее на животе. Если мужчина слегка поцарапает его ногтем, обрисовывая круги, лоно женщины вновь сделается влажным и горячим.

Он сделал это – и лоно Юлии вновь заполнилось горячей влагою.

– На подступах к соитию нетерпение женщины бьется на внутренней стороне ее бедер. Необходимо нежно касаться и ласкать пальцами это место, и тогда женщина закричит, даже если рот ее закрыт кляпом.

Он сделал это – и Юлия наконец превозмогла путы немоты, закричала, застонала.

– Перед самым началом соития, – эхом простонал Ржевусский, – весь пыл женщины сосредоточился в междуножье и любовный исход вызывается мужским орудием. Если мужчина возьмет орудие рукою и… и… женщина больше не станет ждать! О небо… ты… что ты?..

Он больше ничего уже не говорил – только испускал протяжные стоны. А Юлия наконец замерла, тяжело дыша, с трудом опустив дрожащие колени, более измученная и опустошенная, чем насладившаяся, понимая, что просто изжила, перетерпела наслаждение… и в медленно трезвеющем разуме ее возникла очень простая мысль: «Чего ради я так долго ждала?!»

Кажется, Юлия незаметно для себя задремала, потому что ленивый голос Ржевусского заставил ее резко вздрогнуть:

– Женщина создана из мужского ребра и не может существовать без мужчины. Даже если вы посадите ее на спину слона, она все равно будет развратничать! Тебе хорошо было со мной?

Ну что ответить обнаженному мужчине, который безответно гладит твое голое бедро, не понимая, что теперь это не вызывает ничего, кроме щекотки? Вот странно: к Зигмунду ей хотелось прижаться вновь и вновь, хотелось никогда не разъединять их слитые страстью тела… И Юлия едва не всхлипнула от еще не изжитого разочарования и злости: да неужели она обречена сравнивать всех мужчин с тем, первым, ненавистным?!

– Хорошо, – отозвалась она с покорным вздохом – и невольно передернулась от его ленивой усмешки.

– Да, я успел кое-чему научиться за пятнадцать лет, минувших с тех пор, как мы с Валевским впервые прошлись по Пигаль.

Юлия едва не ахнула:

– С Валевским?!

– Ты что, знаешь его? – приподнялся на локте Ржевусский, испытующе заглянув ей в лицо, и Юлии понадобились все ее силы, чтобы равнодушно повести плечами:

– Ну кто же не знает эту фамилию?! Не могу поверить… ты говоришь о том самом, том самом Валевском?!

– Разумеется. Александр-Флориан Валевский, побочный сын Наполеона I, – мой старинный приятель. Видишь ли, моя мать принадлежит к старинной французской аристократии, а по браку с моим покойным отцом, гетманом Ржевусским, – к аристократии польской. Это теперь матушка перебралась в Староконстантинов, в фамильное поместье, а детство мое и юность прошли под ее приглядкою в Париже, и среди друзей моих были люди самые разные! Сын русского консула, сын Наполеона – эти двое были самые закадычные. Как-то раз выяснилось, что мы все еще девственны, а оттого чрезмерно стеснительны, и Белыш предложил наведаться в хороший, респектабельный бордель, взять несколько уроков у девиц, не обремененных чрезмерной добродетелью, чтобы не ударить в грязь лицом с другими женщинами, когда будем доказывать им свои лучшие чувства в каком-нибудь укромном уголке.

– Белыш? – пробормотала Юлия и натянула на себя край шкуры: ее вдруг озноб пробрал.

– Да, это как раз и был сын русского консула. Он с малолетства, чуть ли не с рождения, был помолвлен с какой-то весьма богатой особой, которую никогда не видал, – с дочерью старинного друга его отца. Это была клятва, скрепленная кровью, – ну и всякая такая чепуха, однако отец Белыша от слова своего отступать не собирался и пригрозил лишить беднягу наследства, ежели тот посмеет отказаться от женитьбы. Тогда приятель мой положил себе изведать как можно больше наслаждений, прежде чем попадет в лапы этой кривобокой уродине…

– Почем же он знал, что она кривобокая? Он же ее отродясь не видывал? – обиженно перебила Юлия, и обида была, ей-богу же, вполне объяснима, коли вспомнить, о ком шла речь. Ее словно бы молнией прошило при звуке этого имени.

Белыш! Ее нареченный жених! Сколько месяцев, лет, веков минуло с тех пор, как отец пытался приструнить своевольницу дочь этим именем… Где теперь отец, где сама Юлия – та, прежняя?

– Э, да ты дрожишь? – Ржевусский склонился над нею, рука мягко скользнула по ее бедру. – Хочешь, опять будет жарко?

Ой, нет! У нее до сих пор все тело болело после этих тщательно рассчитанных безумств! Да и отрезвление настало слишком внезапно. Пора выбираться отсюда. Пора продолжить путь. Мелькнула было мысль навязаться в попутчицы Ржевусскому, да нет, уж лучше держаться от него подальше: еще несколько уроков по «Книге о прелести женщин», и Юлия возненавидит мужчин!

– Мне пора, – ловко увернулась она от его руки. – Ох, но я же совсем голая! Как же показаться в коридоре? Пан Жалекачский… Ох, нет!

– Погоди! – Ржевусский вскочил. – У меня кое-что есть для тебя.

«Могу себе представить! – с ужасом подумала Юлия. – Паранджа? Чадра? Прозрачные шальвары? Что у него там?!»

Он разворошил большой баул, стоявший в углу комнаты, и подал Юлии – нет, ничего из вышеперечисленного и даже не арабский бурнус, как можно было ожидать, а очень красивое темно-зеленое платье из тонкого бархата: простое, но отлично сшитое, с широкой юбкой, годное и для верховой езды, а в придачу сорочку из тончайшего батиста, чулки, панталоны, сапожки, шаль… и все впору, и все добротное, дорогое, вплоть до новенького несессера с туалетными принадлежностями и гребня, который Юлия пустила в ход прежде, чем ее одолели сомнения, и она задала вполне естественный вопрос:

– Откуда все это? И почему мне?!

– Сказать по правде, целую кучу таких платьев и прочего я везу по просьбе моего друга детства для одной дамы. Ей причитается и немалая сумма денег. Это любовница Зигмунда, она сбежала от него, и он обуреваем желанием вернуть свою сладенькую беглянку упакованной в самые лучшие фантики. Но мне надоело искать какую-то неведомую девку! Вообрази: она ускользнула прямо из рук Зигмунда! Хотя, казалось бы, он надежно упрятал ее в один из самых фешенебельных варшавских борделей. А тебе все пристало отменно!

Сердце Юлии резко, больно стукнуло прямо в горле, да так громко, что Ржевусский, кажется, непременно должен был это услышать.

Не чересчур ли много потрясений для одного утра? Оказывается, один ее нечаянный любовник – postillon d’amour [56] другого ее любовника, столь же нечаянного! Как-то все это… однообразно! Не слишком ли многое напоминает ей о Зигмунде сегодня?! Ну что ж, зато она вполне вправе надеть и белье, и платье: Ржевусский может считать свою миссию выполненной! «Любовницу» Зигмунда он отыскал, но у Юлии скорее язык отсохнет, чем она в этом признается! А что, если Ржевусский знает, что она русская, вдруг сболтнет, где не надо! Крутенько тогда ей придется! Да и мало ли что – вдруг он принудит «любовницу» Зигмунда ехать с собою, желая загладить свою вину тем, что доставит добычу другу? Нет, надо бежать! И от дракона, и от его пани, и от Ржевусского, и от болезненных воспоминаний!