Прекрасна и очень опасна - Арсеньева Елена - Страница 52

Странно. И что, все из чувства той же признательности, из-за которой она наняла ему самого дорогого адвоката?

Нет, все это очень странно.

– Знаешь, когда я домой с работы в неурочный час пришел и в койке со своей бабой застал любовника, я с ним не поцеремонился, – снова заговорил Григорий. – Стукнул по башке, а потом в окошко с восьмого этажа вытолкнул. Летите, голуби, летите! И шлюху эту надо было туда же отправить, да сил не хватило. Нет, дело тут не в жалости! – Он криво усмехнулся. – Она, как увидела, что я кавалера отправил в свободный полет, сразу бряк в обморок! И лежит, квашня квашней. Разъелась на моих деньгах – не поднять. Росту в ней, как и в тебе, примерно метр семьдесят, ну а весу пудов семь, не меньше. Ну что, мне всегда пышки нравились. Но это уже не пышка получилась, а… кулебяка! Короче, рычаг нужен, чтобы такое воздушное создание в окошко выкинуть. А рычага у меня и не было. Оставил ее валяться в бесчувствии, сам сел на кухне да и за бутылку. Там меня и повязали. И что ты думаешь? Эта курва, мало того что на суде меня топила, как могла, только что живым в могилу не зарыла, после суда моментально со мной оформила развод, из квартиры выписала, продала ее – а мы, между прочим, жили не где-нибудь, а в Питере! – и смылась куда-то в провинцию, ищи ее свищи! А мне ни разу ни перевода, ни посылочки, ни пачки той же махорки не прислала. Если бы не Серега, не доброта его, которой я век не забуду, я бы давно загнулся и подох. Давны-ым-давненько! Вот как поступает ваша сестра с тем, кого она ненавидит, на кого обиду держит. А если она посылками да деньгами убийцу своего мужа засыпает – это о чем говорит? Да неужто ты веришь в эту дурь, что Серега с Майданским тогда, возле вашего театра, вот так ни с того ни с сего повздорил?! Да они из-за этой бабы сцепились, ревность у них друг к другу была, должно быть, муж знал о чем-то или догадывался! Что, не веришь? Ты глаза-то разуй, дура набитая! Сама живешь, будто в консервной жестянке в морозильнике лежишь, пусть вреда от тебя нет, но и пользы никакой, так ведь не все такие! С каких щей эта баба рассыпалась перед Серегой? Из простой благодарности? Нет, у них роман был, любовь у них была, она его потому в лагере поддерживала, что надеялась: вот он воротится – и все промеж них снова засверкает-засияет. Надеялась, ждала – ну а потом и ждать перестала! И это письмишко ему прислала.

– Уважаемые пассажиры! Скорый поезд сорок пять сообщением Москва – Барнаул прибывает к первой платформе. Повторяю…

Григорий поморщился от громкого голоса диспетчера, незряче глянул за окно, потом перевел глаза на Лиду и потряс потертой бумагой, исписанной косым почерком:

– Ты только посмотри! Ты только вчитайся, что она пишет! Мне долгое время казалось, что я не смогу спокойно слышать Ваше имя… как сжалось мое сердце, когда я увидела Вас за решеткой – Вас, убийцу моего мужа. Я даже сознание потеряла тогда от ужаса. Смекаешь? Конечно, больно ей было парня своего за решеткой увидеть, куда он из-за нее же и угодил! А потом – ты только погляди! Но вот теперь, по прошествии нескольких лет, я вдруг ощутила, что мои прежние чувства к Вам совершенно изменились. Я испытываю к Вам отнюдь не ненависть, не злобу или какое-то другое острое чувство. Я наконец-то поняла, что освободилась от ежедневных, ежечасных мыслей о Вас. Я обрела свободу от своего прошлого. Она разлюбила Серегу – это понятно тебе, хорошая девочка Лида? Разлюбила – и освободилась от него. А вот это как тебе нравится? Я была убеждена, что после смерти мужа должна похоронить себя, поставить крест на личном счастье. Намекает на то, что Сережу ждала! Но… Я встретила человека, которого полюбила с первого взгляда. Он полная противоположность моему покойному мужу, да и вообще всем моим прежним знакомым. Это о каких же прежних знакомых она говорит, как думаешь? Да все о том же Сергее! Которого теперь она отставила, по воле волн пустила, которому сказала: прости-прощай! Встреча с ним стала для меня судьбоносной и перечеркнула все мои прежние планы, абсолютно все! Короче, друг любезный Серега Погодин, ты мне теперь на хрен не нужен, у тебя своя жизнь, а у меня – своя. И все, о чем мы когда-то вдвоем мечтали и о чем ты один мечтал, лежа на коечке в бараке и хрупая печенюшку, которую я тебе послала, – все это надо затолкать в единственное подходящее для этого место: к негру в жо… – Тут Григорий хихикнул и поправился: – Проще говоря, псу под хвост.

За окном загрохотало. Состав вытянулся вдоль вокзала. Проплыли мимо вагоны с табличками: «Москва – Барнаул». Но Григорий на них даже не взглянул.

– И дальше эта сука сообщает мужику, что она полюбила. Типа, впервые в жизни. А вот фразочка, достойная самого Александра Сергеевича Пушкина! Конечно, в моей жизни были и другие мужчины, однако теперь я с облегчением закрываю глаза на все страницы моего прошлого. Это Серега был в ее жизни! Это на Серегу, значит, она глаза закрывает. Не слабо, да?

– Уважаемые пассажиры! Скорый поезд сообщением Москва – Барнаул прибыл к первой платформе. Просим пассажиров пройти на посадку. Стоянка поезда – десять минут.

– Нет, ну ты скажи мне, что она после этого не волчица! – воскликнул Григорий. – А? Но баба, конечно, железная. Другая небось побоялась бы на зону такое письмо прислать. Другая задумалась бы: а не перервет ли хрип мне с любовником этот парень, когда выйдет? Ведь он уже не тот ручной серенький козлик, с которым я когда-то играла как хотела. Небось зубы-то отрастил… Но она крепко, видать, в свою власть над Серегой верила. Знала его как облупленного. Понимала, что ей его бояться нечего. И если она ему дала установку, как тот Кашпировский: Прощайте навсегда! – так, значит, тому и быть. Он с тоски подохнет, но к ней больше шагу не сделает, пути ей не перейдет и жизнь заедать не станет. Так оно и вышло…

– Заканчивается посадка в скорый поезд номер сорок пять сообщением Москва – Барнаул. Провожающих просят выйти из вагонов.

– Ешкин кот! – воскликнул Григорий. – Постой, паровоз, не стучите, колеса, не уезжайте без меня! Прощай, Ли-да. Хорошая девочка Лида… Прощай, не поминай лихом. На, держи, это тебе.

Григорий сунул ей в руки письмо и ринулся на перрон.

Лида машинально развернула листок и снова вгляделась в косые строки:

… Я благодарна Вам за все, что случилось со мной по Вашей вине… Нет, убийство остается убийством, однако теперь я совершенно счастлива и не могу, не хочу больше проклинать Вас. Наоборот – я благословляю Вас и прощаюсь с Вами навеки. Желаю Вам обрести свое новое счастье так же, как обрела его я…

Какая чепуха! Какую чушь ей наговорил Григорий! Да мыслимо ли такое?! А она стояла тут, развесив уши, и слушала его, разинув рот. Вот уж правда что дура!

Ладно, не злись, «хорошая девочка Лида». Видно, этот Григорий и в самом деле был Сереже настоящим другом, потому и жалеет о нем, потому и переживает из-за его смерти.

Из-за смерти?.. О боже мой! Да ведь Лида даже не спросила, что случилось с братом! Почему его так изувечило! А поезд вот-вот тронется!

Она сунула письмо в карман плаща и выскочила на перрон. Заметалась туда-сюда, с ужасом сообразив, что не знает, какой вагон у Григория. Ну, явно не СВ, определенно не купе. Наверняка едет в плацкартном.

Кинулась к стоящей на платформе проводнице:

– Где плацкартные вагоны?

– А вон там, в конце поезда! – махнула та рукой.

Лида понеслась по перрону, на бегу всматриваясь в окна и молясь, чтобы Григорию зачем-нибудь понадобилось выглянуть. И вдруг увидела его на перроне! Стоит около шестнадцатого вагона и докуривает сигарету.

Лида ринулась вперед. Ей оставалось пробежать еще вагон, когда Григорий отшвырнул окурок и вскочил на подножку, откуда уже криком кричала проводница:

– Да заходи ты! Сейчас поедем! Бросай свою соску!

– Григорий! – закричала Лида.

Он выглянул из-за широкой спины проводницы, которая уже подняла ступеньку и махнула вдоль вагона своим желтым флажком.