Прекрасна и очень опасна - Арсеньева Елена - Страница 29

– Нет, я просто не могу этого читать! – раздался рядом чей-то голос, и Лида резко вздрогнула от неожиданности.

Повернула голову, Алена смотрела на нее со страдальческим выражением.

– Нет, ну просто никакого проблеска разума у этих людей! – проговорила она дрожащими губами. – Ну хоть бы одно преступление совершили от избытка алчности, коварства, мизантропии, что ли! Ну просто так, для разнообразия! Просто для интереса! Ну хоть кто-нибудь возомнил бы себя Наполеоном, что ли! Нет, нет… Живут просто потому, что родились на свет. Убивают просто потому, что выпили лишнего. Это какая-то протоплазма, не люди, а навоз, грязь ходячая! Зачем они живут? Неужели какая-то женщина родила их в муках, кормила, любила только для того, чтобы они, став взрослыми, однажды напились, потеряли человеческий облик и убили такого же подонка, каким сделались сами?

Алена зло сверкнула на Лиду глазами, стукнула кулаком по толстенной подшивке, из которой немедленно полетела пыль, и сердито перелистнула несколько страниц.

Лида зажмурилась. Алена простыми словами выразила то, что давило ей на сердце все время, пока она читала этот бесстрастный, корявым языком написанный приговор. Никакого чувства, ни любви, ни ревности – пустая злоба двух людей, ни с того ни с сего вспыхнувшая в тот теплый майский вечер и погубившая их обоих: одного раньше, другого позже. Как все просто, пошло и бессмысленно! И ужаснее всего, что оба были пьяны. Нет, не пьяны, а, как это мерзко говорят, – выпивши. Чушь, бред! Ну нельзя убивать из-за того, что мозги затуманены какой-то перебродившей, прокисшей, вонючей гадостью! Однако… убийство совершено. Майданский хоть сразу умер, ему повезло, а Сережа?.. Что он с собой-то сделал?!

– Ой, и не говорите, – послышался ласковый голосок, и Кларочка, поднявшись со своего стула, подошла к ним. – Иной раз ужас берет, до чего злой стал человек! Раньше такого не было, вот что бы вы ни говорили, а не было раньше такого! Сейчас вообще народ зверем стал. Вы что читаете, – наклонилась она к Лиде, – Погодина – Майданского? Ну конечно, я это дело помню. Там секретарем была одна наша молоденькая девушка, Танечка Краснова, она удивлялась: такой красивый убийца, такое лицо необыкновенное, умный, тонкий человек, а ведь убил по пьянке, будто бомж какой-нибудь. Его всем жалко было, хоть и убийца, уж на что эта Майданская, жена убитого, сначала видеть его не могла, у нее даже обморок случился, когда Погодина на первом заседании в зал суда ввели и за решеткой посадили, ну вот, даже и она признавала, что ее муж сам был виноват, что первый оскорблять начал. А все равно – убил этот красивый парень ее мужа, убил и получил по полной мере. Хоть и эта Майданская стала отрицать, что он ее изнасиловать хотел, уверяла, что с перепугу так подумала, и Марк Соломонович как ни старался, но прокурор был очень сильно против убийцы настроен и судью сумел убедить, что достоинства подсудимого в данном случае обращаются как раз против него. Если он такой хороший, то почему повел себя как последний негодяй и убил Майданского на глазах его жены – ни с того ни с сего? То-то и оно, конечно…

– Марк Соломонович? – переспросила Алена. – Это Амнуэль, что ли?

– Ну кто же еще? – улыбнулась Кларочка. – Замечательный адвокат этому Погодину достался, и очень дорогой. Сказать страшно, сколько берет за процесс. Повезло Погодину, что у него были деньги Амнуэлю заплатить.

– А что толку? – угрюмо спросила Лида. – Все равно Сергей получил пять лет в колонии.

– Конечно, пять, а что же вы хотели? – пожала плечами Кларочка. – Там же не только предумышленное убийство, но еще и незаконное ношение и применение оружия, если не ошибаюсь. Ведь могло быть десять лет строгого режима с конфискацией имущества, что получалось по совокупности наказаний и на чем настаивал прокурор. Тогда прокурором был Павлов Тихон Константинович, а он человек старой закалки, да еще, говорили, с Майданским-отцом вместе работал. Убитого с детства знал. Если бы Амнуэль не постарался, дело бы для Погодина совсем худо бы кончилось. А так – ну что? Наверное, если вел себя разумно, то вышел уже. Вышел?

Лида пожала плечами, не в силах говорить. Алена искоса бросила на нее сочувственный взгляд и тоже промолчала.

– А скажите, Клара Федоровна, – пробормотала вдруг Лида. – Вы сами понимаете, что приговор – это просто бумага, просто слова, из которых можно только одно понять: встретились, поругались, Погодин убил Майданского… А нельзя ли поговорить с человеком, который все это видел, слышал? Вы назвали какую-то секретаршу, Таню Краснову…

– Ну, теперь уж она не Краснова, а… не соврать бы… – Кларочка взяла со своего стола узкий длинный конверт, в котором было что-то явно заграничное. – Эразюр ее фамилия, вот как. Вышла замуж за бельгийца, теперь с ним в Брюсселе живет, а нас с праздничками поздравляет. Вот, на Восьмое марта открытку присылала.

– Так, хорошо, а этот Амнуэль, адвокат, – он работает?

– Конечно, – закивала Кларочка, – слава богу. Прокурор-то, Павлов, умер два года назад, ну а Маркуша, то есть Марк Соломонович, трудится, дай бог ему здоровья. Вроде бы он прибаливает сейчас, дома сидит, а в принципе-то еще ведет дела.

– Вы его хорошо знаете? – осторожно спросила Лида.

– Ну, я тут всех знаю! – усмехнулась Клара Федоровна. – А что, встретиться с ним хотите?

– Да, – быстро сказала Лида. – Как вы думаете, это возможно?

– Наверное, почему ж нет? Думаю, он с удовольствием согласится. Такие молоденькие да хорошенькие Марку Соломоновичу очень нравятся. Между нами, у него третья жена, ей тридцать два года, а ему шестьдесят два. Сыночка родил, Аркаше одиннадцать лет, он его Арчибальдом зовет. Маркуша еще хоть куда: как джинсы в обтяжку наденет да как понесется по двору семимильными шагами – у него ноги длинные-длинные, ну прямо циркуль, – так совсем, глядишь, мальчишка, молодой человек. Хотите, я его вечером спрошу? Мы же с ним соседи.

Лида нерешительно кивнула.

– Спросите, спросите, – поддержала и Алена. – Скажите ему – молодая, начинающая, очень талантливая писательница. А в следующий раз, скажите, придет не очень молодая, давно начавшая, но тоже очень талантливая. Я тоже хочу с этим вашей Маркушей познакомиться. Но сначала пусть Лида свои вопросы решит, а потом уж я. Договорились?

И она снова уткнулась в свою папку.

Лида с трудом заставила себя сосредоточиться на последних страницах приговора Сергея. Нового она ничего не узнала, никаких подробностей, только многократное повторение того же, что уже прочла. И чем дольше она читала, тем крепче становилось ее решение как можно скорей поговорить с адвокатом брата.

29 декабря 2002 года

Ярослав снова глянул в зеркало. О, Лида уже готовится.

Лицо сосредоточенное, пальцы торопливо расплетают косу.

Его пальцы задрожали на рулевом колесе.

Нет, лучше на нее не смотреть. Вот же завис парень, а? Интересно, она так ничего и не подозревает? До сих пор убеждена, что Ярослав участвует в ее безумных играх исключительно от страха перед возможным разоблачением в покушении на убийство этих двух ошибок природы, Ваньки Швеца и того, другого, как его там?

Да ладно-ка, как выражаются в Нижнем Новгороде! Началось-то, конечно, именно с ее вульгарного шантажа, но уже после похода к ее бывшему мужу, перед которым Ярослав, кстати сказать, тоже выступил в роли вульгарного шантажиста, отношение его к ситуации изменилось. Эта девчонка, в которой он всем своим существом ощущал высокомерную, какую-то потустороннюю, почти монашески-возвышенную чистоту (и это при том, что секс-эпил у нее был такой, у Ярослава в ее присутствии волоски на руках вздыбливались, не то что все прочее!), с удивительной готовностью собиралась окунуть руки в кровищу. Она не объяснила «подельнику» никаких подробностей, вскользь бросила только, что эта женщина, в кабинете которой он сегодня распылил две капсулы с полынным маслом, погубила ее брата, который умер в какой-то там деревне Авдюшкино – вроде бы находящейся где-то за Кстовом.