Прекрасна и очень опасна - Арсеньева Елена - Страница 25

– Значит, так. Кларочка готова нас с тобой принять сегодня после половины второго, как только закончится обеденный перерыв. Но есть одно «но». У них работает какая-то комиссия – проверяет состояние канцелярии. И это затянется неведомо на сколько. Поэтому все дело она нам дать посмотреть не сможет. Только приговор.

– Но я и так знаю приговор, – разочарованно сказала Лида. – Пять лет в колонии общего режима.

– Ты не поняла, – терпеливо объяснила Алена. – На языке судейских то, что ты сказала, – это вердикт. А собственно приговор – это квинтэссенция дела, точнее конспект, в котором кратко, сжато и предельно четко сформулировано все, что имеет к нему отношение. Нет, не этапы расследования, конечно, а все, что прозвучало на суде. В приговоре изложена суть всех показаний. А ведь именно это тебе и нужно, верно?

– Ну да, наверное, – нерешительно согласилась Лида.

– Тогда встречаемся в полвторого около облсуда. Только договоримся – не опаздывать! Пока-пока!

И писательница положила трубку.

Лида же подержала свою в руке с некоторым недоверием. Стремительность, которую придала ее неторопливым размышлениям Алена, ее не то чтобы напугала, но заставила несколько оторопеть. Интересно, откуда такой внезапный альтруизм у всегда страшно занятой местной знаменитости? Почему она вдруг, словно с печки упала, решила идти с Лидой в суд? В принципе, ответ прост: у писательницы там свои дела. Ей тоже нужно посмотреть какие-то материалы, вот она заодно и напрягла какую-то там Кларочку по поводу Лидиных проблем.

Так-то оно так… Однако Алены Дмитриевой ее знакомые последнее время слегка побаивались. Около этой дамы практически ничего не могло произойти, чтобы не оказаться отраженным в ее очередном романе. Мало того что все события своей жизни она препарировала с неким веселым мазохизмом, точно так же небрежно и потребительски она относилась к характерам и судьбам всех своих друзей и знакомых. Вполне достойные и приличные люди не без опаски вчитывались в очередной романчик Дмитриевой, с ужасом узнавая себя в героях, рядом с которыми они не решились бы оказаться в темном переулке! Самое смешное, что, когда проходил первый припадок неистовой злости, во время которого хотелось предать аутодафе писательницу – сжечь ее на костре из ее же многочисленных детективов, они начинали втихомолку гордиться тем, что угодили-таки в большую… ну, может, не в очень-то большую, но все же литературу, и с небрежной ухмылкой сообщали, что Алена опять их изобразила! У нее всегда был наготове блокнот, в который она весело записывала случайно оброненные фразочки и свои мимолетные впечатления. Рассказывали, что по всей ее квартире, у каждого из трех телефонных аппаратов, разложены подобные блокноты, что Алена дотошней Левия Матвея, того самого, о котором бедный Иешуа Га-Ноцри как-то сказал: ходит, мол, тут за мной один с козлиным пергаментом и пишет, и пишет, и пишет…

А чем это для Иешуа закончилось, всем известно.

Ради бога, ремесло у них такое, у писателей, – писать, однако Лиде совсем не улыбалось сделаться одним из персонажей нового романа детективщицы Дмитриевой. И тем более таким персонажем сделается Сережа. Как быть, если окажется, что видимый альтруизм Алены имеет под собой совершенно конкретную и деловую базу? Дескать, я тебе помогаю докопаться до сути в деле твоего брата, а ты за это отдаешь мне свои и его боли и страдания на публичное растерзание.

Может, пока не поздно, позвонить Алене и отказаться от ее помощи? Но как же тогда узнать правду о случившемся? Самой-то ей нипочем не подобраться к материалам Сережиного дела…

Или не усложнять ситуацию? Воспользоваться тем, что само идет в руки? Может быть, Алена еще и не потребует «платы натурой». Она и без того пишет какой-то детектив о том, как сестра пытается выяснить, кто виноват в смерти ее брата. Вряд ли ей захочется писать два романа подряд об одном и том же!

И Лида в который раз в своей жизни призвала на помощь любимую подружку и утешительницу великого множества женщин – Скарлетт О'Хара, некогда сказавшую: «Я не буду думать об этом сейчас. Я подумаю об этом завтра!»

В данном конкретном случае – сегодня, в половине второго.

Только надо постараться не опоздать, потому что писательница Дмитриева была известна не только своей опасной всеядностью, но и редкостной пунктуальностью: она не опаздывала никогда.

29 декабря 2002 года

Ярослав взглянул на часы. Что-то задерживается номер… Уже пятнадцать минут сверх обычного времени прошло. Вчера она начала петь ровно в десять, позавчера – тоже. А сейчас уже одиннадцатый час, однако Майданской не видно.

Что-то произошло? Внезапно изменилась программа? Или просто случайная задержка?

– Когда певица-то будет? – поймал Ярослав за локоток проходившую мимо официантку.

– Осторожней! – Она с профессиональной ловкостью увернулась, едва удержав в равновесии поднос с грязной посудой, бывший у нее в руках. – Вы что, хотите, чтобы я испортила ваш джемпер?!

Голос ее, начавшись на высокой, возмущенной ноте, постепенно смягчился:

– Извините… Вот-вот начнется выступление… У нее там какие-то проблемы с платьем.

Ярослав улыбнулся, глядя девушке в глаза. Взгляд ее растерянно заметался, потом зажегся неподдельным интересом. Казалось, что только страх потерять хорошее место работы удерживает ее от того, чтобы не брякнуть поднос на пол и не прыгнуть на колени к этому клиенту.

Ярослав внутренне усмехнулся.

Раньше он умел зачаровывать девушек улыбкой так же, как, гласят легенды, святой Франциск зачаровывал птиц. Но, видно, что-то произошло с ним, а может, девушки нынче пошли похитрей, чем прежде, потому что сначала его обдурила Лола, а потом в его жизни появилась эта Лида Погодина, и теперь он сам был в ее руках чем-то вроде дрессированной птички… типа говорящего попугая.

А впрочем, это он себе польстил! Потому что птицы безобидны, он же – отнюдь нет. Он – не говорящий попугай: он скорее напоминает кобру. Ту самую, что послушно извивается под тихую музыку, которую извлекает из своей дудочки индийский или африканский заклинатель змей… Как же они называются?.. Буни, вот как! Одного такого змеечарователя Ярослав сам видел пару лет назад в Марокко, на базарной площади в Марракеше. Очень нехилое было зрелище! Заметив интерес туриста к своему искусству, буни на ломаном английском начал уговаривать его потрогать змею, тыкая в свои зубы двумя пальцами и таким образом объясняя, что у кобры ядовитые зубы вырваны.

– Тачь ит, тачь![6] – твердил он.

Ярослав не прочь был испытать свою храбрость, он вообще любил судьбу пытать, однако очень кстати вспомнил, как недавно в автобусе кто-то из братьев-туристов авторитетно объяснял, что ядовитые зубы у змей вовсе не вырваны. И в последнее время фанатики-мусульмане загубили таким образом немало доверчивых и безрассудно храбрых идиотов-белых. Преимущественно тех, кто бродит по базарной площади в одиночку. Потянется такой кичливый дурень к якобы обезвреженной и даже какой-то сонной змее, а она его цап своими зубищами! И в ту же секунду буни вместе с его коброй словно ветром сдувает с площади, на этом месте смыкается разноголосая толпа торговцев, причем каждый настолько занят своим делом, что даже внимания ему недосуг обратить на тихо (или громко, в зависимости от тяжести поражения) загибающегося неверного.

Может, это были досужие байки, кто знает? Однако они отчего-то вбились Ярославу в голову…

– Нема дурних! – ответил он этому хитрецу на ломаном украинском, с помощью трех пальцев доходчиво объяснив, что бесплатного развлечения нынче никому не обломится.

Так вот, он, Ярослав Башилов, теперь такая же зачарованная змея, которая, при всей видимой сонливости, в любую минуту готова цапнуть любую неосторожную руку. А Лида Погодина очень крепко держит в своих ручках эту самую дудочку, мелодии которой Ярослав вынужден подчиняться…