Правда во имя лжи - Арсеньева Елена - Страница 64

– Настоящая Сонька! Настоящая!

– Смотри, чтоб опять не было осечки. Убью, если что…

– Да бро-ось! Какая может быть осечка? Я ж с ней, сучкой, в пятом классе учился!

– Ну, тогда в темпе. Ох, доберусь я до нее…

– Слышь… – Рыжий запнулся уже на пороге подъезда. – А как ты думаешь, та, другая, в красном платье, все еще лежит в Женькиной квартире?

– А куда ж ей деваться? Или решила пойти переодеться? Мертвые, знаешь ли, ходить не могут.

– Ох и запашок там небось!

– А ты нос зажми. И ходу, ходу!

Рыжий и Серый ворвались в подъезд.

Джейсон затоптался на ступеньках. Похоже, он вот-вот станет невольным свидетелем преступления. И жертвой его падет не кто иная, как разбившая ему сердце Соня Богданова. Ну вот она и накликала кару небесную на свою победную головушку! Как говорится, по делам вору и мука!

И тут благородное сердце Джейсона Полякофф дрогнуло. Все-таки два года его жизни были освещены – и освящены! – любовью к этой женщине. Она принесла ему огромное горе, но приносила и огромную радость. Пожалуй, жестоко, даже подло будет вот так уйти и бросить ее на растерзание этим двум молодчикам – у таких наверняка руки по локоть в крови невинных жертв. Они упомянули какую-то «ту, другую, в красном платье», труп которой, вероятно, уже начал разлагаться…

Необходимо предотвратить новое преступление! Он остановит злодеев, а спасенной Соне горько бросит в лицо: «Да знаешь ли ты, кому обязана жизнью?»

Джейсон сунул руку во внутренний карман пиджака и вытащил миниатюрный электрошокер. Перед другими моделями, требовавшими непосредственного контакта с объектом (что не всегда безопасно для субъекта!), у него было особое преимущество: этот шокер выбрасывал из себя парализующие нити в пять тысяч вольт, способные в радиусе нескольких метров уложить какого угодно громилу как минимум на четверть часа.

Решительно откинув со лба волосы, Джейсон ворвался в подъезд.

– Какого беса они все здесь находят? – жизнерадостно шепнул Борис Немкин своей спутнице, с видом глубокого превосходства глядя на толпу иностранцев, снующих меж двух знаменитых северолуцких храмов, по команде экскурсоводов то дружно задирающих головы, то поворачивающих их направо и налево, то столь же дружно потупляющих взор. Все вместе здорово напоминало зарядку для измученных остеохондрозом заграничных шей.

– Не беса, а бога, – огрызнулась стоявшая рядом с ним молодая женщина, и Борис покосился на нее с некоторым недоумением.

Его боевая подруга явно не в себе. Нынче утром, когда шли на дело, была решительна, невозмутима и спокойна как лед, а сейчас ее ощутимо трясет, взор мечется, она непрестанно и нервически потирает пальцы, словно какая-нибудь леди Макбет, выходящая из спальни очередной жертвы. «Нет, с рук моих все океаны мира крови смыть не смогут!»

И это упоминание о боге… неужели начинает проявлять себя загадочная славянская душа, которой положено непременно приступить к раскаянию после очередного грехопадения?

– Девуля, – ласково сказал Борис, – малютка, ну что ты?

Он всегда звал свою приятельницу, бывшую одного с ним роста, а на каблуках – гораздо выше, всякими уменьшительно-ласкательными именами: девуля, лапуля, крошка, малютка, малышка и так далее. Это помогало Борису чувствовать себя сантиметров на десять выше, как и положено настоящему мужчине. Другое дело, что она терпеть не могла всех этих наименований, особенно морщилась при слове «девуля». Поэтому Борис Немкин чаще всего называл ее именно так.

– Успокойся, Девуля! Ведь все сошло отлично, да? На тебя никто и внимания не обратил, весь удар принял твой героический Борик. Хотя, надо признать, и я отделался легким испугом, даже справку о состоянии на учете в психушке предъявлять не пришлось. Принял на грудь порцию трясущегося старушечьего возмущения и отбыл – не то со щитом, не то под щитом, никогда не мог упомнить, как следует говорить.

Она вдруг хихикнула – да так громко, так нервно, что какой-то поджарый заграничный мен покосился на нее испуганно.

– Спокойно! – приказал Борис шепотом, шныряя вокруг злыми глазами. – Спокойно, Девуля! Совсем ни к чему привлекать всеобщее внимание. Что, возникли какие-то проблемы и я о них не знаю?

Он вприщур взглянул на девушку. Красота несусветная, однако штучка еще та. Ох, хватил с ней Борис Немкин хлопот… Он человек целеустремленный, как и положено младшему научному сотруднику, каковым когда-то являлся, умел сосредоточиться на одной идее и глубоко бурить ее, пока из скважины не забьет наконец финансовый поток. У этой же Девули вечно возникали какие-то побочные прожекты, сулящие немедленное пополнение кошелька. Как правило, все они кончались пшиком, а последний гешефт едва не обернулся полным провалом всего их грандиозного замысла. До сих пор у Бориса мурашки бегали по спине, стоило вспомнить, какие неприятности накликала на них Девуля в Нижнем. Натурально земля стала гореть под ногами, еще день-другой – и против них сомкнутым строем выступили бы и мадам Цимбал со своими вышибалами, и оскорбленные Порываев, Самойлов и прочие могущественные люди города, ну и «Ведомости», конечно, не замедлили бы свалить всю ответственность на их с Девулей головы. Пришлось срочно искать козла отпущения. Точнее, козу.

Нет слов: Немкин прекрасно понимал законное желание всякой человеческой особи заиметь свою, личную керосинную лавку. И все-таки эта мелочность, это стремление урвать жалкие копейки накануне полумиллионной выручки поразили его. А еще говорят о широте славянской натуры! С другой стороны, Девуля кое-что рассказала ему о своей жизни, оставившей столь могучий отпечаток на ее характере. Мамаша у нее была крутейшим жмотом, вечно что-то откладывала на «черный день», даже не замечая, что каждый день становится черным из-за скудости и убогости существования. Отсюда, между прочим, вечное стремление Девули разжиться любой самомалейшей денежкой. Да и все прочее – отсюда же… Дочку мама держала в таких ежовых рукавицах, что Борису порою становилось искренне жаль свою подругу. Либидо у бедняжки было искоренено как таковое, выжжено каленым железом, иметь с нею дело в постели оказалось сущим мучением, Борис попытался – и бросил. Да, за все время их знакомства они укладывались в койку всего единожды: когда Девуля возмечтала расстаться с девственностью, – но кончилось сие плачевно, противно даже и вспоминать. И с тех пор она держала его на расстоянии. Борис до сих пор не мог забыть той обиды, когда понял, что для этой красивой, ледяной женщины он только вульгарный инструмент, средство к достижению цели! Несколько успокаивало, что совершенно так же она относилась и к другим мужчинам.

Однако что же произошло с его выдержанной, хладнокровной подругой? Как-то не верится, что у нее могли просто и вульгарно сдать нервы: скорее они сдали бы у солдата Джейн, честное слово!

– Да не сверли ты меня глазами, – вдруг выговорила Девуля краешком дрожащих губ. – Со мной все в порядке, просто холст жутко натирает грудь. Надо было хоть лифчик надеть, но я не ожидала, что он окажется такой грубый.

У Бориса несколько отлегло от сердца. Оказывается, все дело в обыкновенных женских штучках!

– Потерпи еще немного, – пробормотал он. – Все-таки холсту уже чуть ли не сто годков, понятно, что он несколько одеревенел. Вот чего я боюсь, что где-то краска облупится. Скорей бы появился этот господин!

Борис обеспокоенно огляделся. Да, клиент почему-то задерживается… А ведь солнце уже встало в нужную точку на небе, и по деревянным лепесткам куполов поползла красноватая тень. Согласно летописям, это явление стало наблюдаться после восшествия на русский престол Бориса Годунова. Народные легенды уверяли, что небеса таким образом предостерегали Русь: новый-де царь принесет стране неисчислимые беды и затопит ее в крови, поскольку пролил кровь невинного младенца – царевича Димитрия. Правда, каким боком касался Северолуцк Углича, не знал никто. Не было даже доказательств, что Годунов вообще бывал в этих местах! И тем не менее легенда дожила до наших дней, а купола старинных деревянных церквей продолжали в определенное время заливаться кровью, словно предостерегая Русь от всех и всяческих Борисок на троне или у его подножия.