Помоги другим умереть - Арсеньева Елена - Страница 6

На его выпуклых боках был нарисован восточный город, и чудилось, будто все эти минареты, и купола, и кудрявые пальмы сами собой вознеслись в небеса, отправились в воздушное путешествие, захватив с собой единственного человека на Земле.

Женя не стала ждать последних кадров, на которых самосветные пузырьки несутся один за другим в вовсе непредставимой высоте. От этого зрелища всегда щемило сердце. Тот, кто снимал эту пленку, не догадался сделать самого главного кадра: возвращения Льва. Он опять улетел, а Женя опять осталась. Как всегда.

Она выключила телевизор и побрела в постель. Холодную и исключительно одинокую. С тех самых пор, как Евгения наконец-то поняла, что жизнь подруги воздухоплавателя столь же эффектна, сколь опустошительна. Дитя в корзине шара не родишь. И даже не зачнешь, хотя, было дело, пытались они с Левушкой.

От воспоминаний пробрала дрожь. А может быть, простыни настыли. Вот странно: кругом жара, а постель как лед.

Сон улетучился напрочь. Когда хочется плакать, какой тут сон? Хотя плакать вроде бы особенно не с чего. Они ведь не ссорились со Львом, не прощались навеки. И он сегодня звонил. И обещал, что опять позвонит скоро-скоро. Почему же ее повергла в такую тоску эта запись? Не надо было смотреть. «Старым снам затерян сонник, все равно, сбылись иль нет!» И это правильно, правильно. Но так вдруг захотелось его увидеть.

День тяжелый выдался, вот в чем дело. Вернее сказать, дни тяжелые. А с трудностями бороться Евгения, как показывает жизнь, совершенно не умеет. Стискивать душу, когда в порядке все прочее, еще как-то получается, ну а если нарушается и гармония внешнего мира, тогда внутренний просто-таки идет вразнос. Нет, женщине прямо-таки необходимо иногда поплакать. Быть сильной все время – невыносимо. Нужно хоть изредка свернуться клубочком и к кому-то прижаться. И чтобы тебя обнимали при этом и легонько целовали в висок. Но не мама должна это делать, не дочка, потому что ты знаешь, что даже в слезах, ослабевшая, ты сильнее их всех, вместе взятых, тем паче что дочки у Евгении отродясь не было, а мама живет в другом городе. Нет. Это должен быть мужчина, и не какой-нибудь Грушин, хотя он – ого, только мигни! Нет, только тот, другой… летун, от которого сама же и сбежала.

И все вернулось к исходной точке: бесполезно спорить с унынием, Женя и пытаться не стала. Уткнулась в подушку, горько заплакала и постепенно забылась тяжелым сном.

На другой день Евгения пришла в манеж пораньше. Хотела повнимательнее присмотреться к девушкам, пока нет Климова, проследить за их реакцией на его появление. Но не выплакала вчера, видать, Женя ни самомалейшей поддержки от судьбы! Даже в такой малости, как служебные успехи, ей было отказано. Алиса, чуть завидев, налетела, как хищная птица, и, не сказав ни одного доброго слова по поводу черных леггинсов, сменивших злополучные шорты, уволокла ее чистить коня: «А вы как думали? Только развлекаться, что ли?»

Женя, собственно, ничего не имела против. Неоседланный серый Лоток показался ей куда симпатичнее, чем вчера. Грива его оказалась заплетена в косички.

– Домовушка старается или сами балуетесь? – пошутила Женя и удивилась тревожному выражению, промелькнувшему в Алисиных глазах.

– Нет, не мы. Никак не можем разобраться, кто развлекается. Может быть, подметальщики: они у нас меняются каждые две недели, а то и чаще.

– Почему?

– А, зарплата никакая, вот и нанимаются всякие бомжеватые – лишь бы перебиться. Но и они быстро уходят: у нас в конюшнях не разрешают курить, они не выдерживают. Да, собственно, от них больше неприятностей, чем толку. То инвентарь сопрут. То напьются в конюшне. Дядя Вася и Ваныч еще туда-сюда, аккуратные. Денники моют как полагается. А лошадей чистим мы сами, ну и клиенты. Ничего, это даже приятно. Вам понравится.

Жене понравилось. Лоток был такой гладкий, такой красивый. И пахло от него хорошо, весело как-то. Сначала он подозрительно косился лиловым, будто слива, глазом, пока Женя приноравливалась к скребнице и щетке, а потом под сильными круговыми движениями прижмурился, начал прядать ушами.

– Пыли в тебе что в старом диване, – ласково бормотала Женя, водя щеткой по груди Лотка и уворачиваясь от мягких губ, тянущихся к ее волосам. Может быть, конь решил, что это сено?

– Нравится ему, нравится, – благостно кивнула Алиса. – Видите, ушками стрижет? Самый верный признак, что ему приятно. Как если бы собака виляла хвостом, а кошка мурлыкала. Ну, давайте седлать, хватит ему нежиться.

Тут выяснилось, что забыли вальтрап – такую штуку, подкладываемую под потник, – и Алиса побежала за ней в каптерку. Женя по-прежнему водила по Лотку щеткой, стараясь закрепить в нем положительные эмоции, чтоб не начал упражняться над ней, как вчера. Одновременно разглядывала сквозь сетку лошадей в соседних денниках. Конечно, это были отнюдь не элитные породы, но Жене они казались неотразимыми. И лица у них – просто язык не поворачивается сказать морды! – какие тонкие, изысканные. Правильно говорил поэт: «Лицо коня прекрасней и умней!»

«На месте художников я рисовала бы только лошадей, – подумала Женя. – Нет, еще облака. Облака и лошадей, летящих между ними, как…»

«Как воздушные шары», – подсказал чей-то ехидный голос. Частенько приходилось его слышать: ведь это был ее собственный внутренний голос. Да, от себя не убежишь.

На счастье, появилась Алиса с вальтрапом, больше похожим на обыкновенную синюю тряпку, и процесс седлания оказался именно тем, что нужно было Евгении, чтобы прийти в себя.

А положительные эмоции у Лотка и впрямь закрепились немножко! Сегодня он худо-бедно слушался отчаянных Жениных шенкелей. Правда, удовольствия от этого она испытала меньше, чем надеялась: со вчерашнего дня жутко ныли мышцы ног, а уж мягкое место – спасу нет! Женя с завистью поглядывала на остальных девушек, которые лихо колотились своими твердыми задиками о седла – и хоть бы хны! Все дело в привычке, конечно. Может быть, у них закружились бы головы в корзине воздушного шара, парящего в немыслимой голубой высоте. А вот у Евгении не кружилась!

Тут она обнаружила, что Лоток, словно поддавшись ее внезапной меланхолии, стоит посреди манежа, рядом с невысоким тренировочным барьером, будто решая: прыгать через него или нет?

– Э, вам еще нельзя! – раздался веселый голос, и Лиза, гонявшая по кругу гнедого конька, натянула поводья рядом с Женей. – Рановато!

– Вы мне льстите, – усмехнулась та. – Лоток всячески оберегает меня. Я даже не могу заставить его ускорить шаг, какие уж тут прыжки.

Лиза взглянула на нее испытующе, и у Евгении мелькнула вороватая мысль, что девушка отлично понимает, зачем неловкая всадница таскается в манеж. Конечно, это была полная чепуха, потому что через мгновение в глазах Лизы не осталось никакого напряжения, только приветливая улыбка.

– Ну, ну, Лоточек, чего это ты разленился? – напористо сказала Лиза, и Евгения невольно восхитилась ее смуглой, диковатой красотой. – Слушаться надо. Не хочешь? Ну и дурак. А вы возьмите палочку.

И Лиза показала Евгении тоненький прутик сантиметров пятьдесят длиной.

– Ему не будет больно? – спросила та с опаской.

– Да вы что? – засмеялась Лиза. – У него знаете какая толстая шкура? Это для него так, легкая щекотка. Если, например, вы хотите приласкать коня, то гладить его бесполезно: это не кошка, он ничего не почувствует. Надо крепко похлопать по шее. А чтобы причинить боль… – Лиза покачала головой. – Держите хлыстик. Увидите, дело сразу пойдет лучше, этот увалень вмиг оживет.

Она протянула Жене прутик, и та беззаботно взяла.

– Нет, не поднимайте, не поднимайте! – предостерегающе воскликнула Лиза, но было уже поздно.

Сказать, что увалень Лоток ожил, значило ничего не сказать! Прямо с места он взял такой рысью, что Женя, резко взлетавшая над седлом при каждом скачке, только чудом возвращалась обратно. Она что было сил стискивала коленями лошадиные бока, чтобы удержаться, однако это были те самые шенкеля, крепости которых ей прежде так недоставало. Теперь они, похоже, получались как надо, потому что Лоток скакал все быстрее.