Полуночный лихач - Арсеньева Елена - Страница 81

– Конечно, Константин Сергеевич! Я с удово… – О-о, дьявольщина! Откусить язык, что ли? – Я обязательно приду. Где мы встретимся? Во сколько? В городе где-нибудь? А может быть, мне за вами приехать в Карабасиху? Хотя… у меня же машину угнали, представляете?

– Кошмар. – Ледяная ирония в его голосе – не послышалась ли она Инне? – Ну это просто кошмар! Разумеется, до города я доберусь сам. С Лапкой посидит соседка, я уже договорился. Встретимся завтра в Марьиной роще в одиннадцать утра. Тебе это удобно?

– Да, разумеется, во сколько скажете. Где именно?

– У бокового входа, внизу. Знаешь, недалеко от интерната?

– Хорошо.

– Инна, у меня к тебе еще одна просьба… – Голос Бармина звучал устало, беспомощно. Какая там, к черту, ирония?! Он еле дышит!

– Все, что угодно.

– Позвони Антону, передай ему мою просьбу. Я не могу.

– Антону? Да, но…

– Инна, очень тебя прошу. Я постараюсь найти силы встретиться с ним завтра, но сейчас не могу даже голоса его слышать. Ведь если бы не он, Ниночка была бы жива, ты понимаешь?!

– Да, да, хорошо, я все сделаю. Пожалуйста, не надо волноваться, Константин Сергеевич! Вы должны поберечь себя, это нужно Лапке, мне, нам всем!

– Ох, Инна, знала бы ты, что у меня сейчас на сердце… Впрочем, ладно. Так ты позвонишь Дебрскому?

– Позвоню.

– Тогда до завтра.

– До завтра, Константин Сергеевич. Берегите себя…

Инна постояла около телефона, поглаживая левую ладонь, в которую ногти впились так, что оставили на мякоти красные полукружья. Потом походила по квартире, подышала глубоко – и, уже немножко успокоившись, вернулась в прихожую. Набрала номер, и пока ждала – долго, очень долго! – это хрупкое спокойствие разлетелось, как первый ледок под неосторожными шагами.

– Алло?

(Да это слово – просто символ нынешнего вечера!)

– Антон, это я.

– Привет. А я думал, ты меня совсем забросила.

– Пока нет, как видишь.

Надо надеяться, ее слова прозвучали достаточно равнодушно. Ничего, ничего! Пусть Антон еще немножко подергается в одиночестве и темноте своего беспамятства!

– Я уж собрался тебе позвонить, кое-что уточнить. Как найти в Карабасихе дом Нининого деда?

– Что?!

– Что слышишь. Я не перепутал – это местечко называется дивным словом Карабасиха?

– Зачем тебе туда?

– Привет! Ты ж сама мне говорила, что там моя дочь! В конце концов, могли пробудиться у меня родительские чувства?

– Вряд ли.

– Ого! – Антон хохотнул. – Ты не страдаешь избытком дипломатичности. Похоже, я был в своей прошлой жизни не маленькой сволочью! Ну так я решил исправиться. Ощущаю просто-таки неодолимое желание немедленно отправиться в Карабасиху и общнуться с дочерью и ее как бы дедом. Кое-что уточнить надо…

– Да ведь уже десятый час!

– Ничего, я сегодня получил деньги в «Вестерне», на такси хватит, даже учитывая ночной тариф. Надо надеяться, водитель окажется не таким ротозеем, каким был я, и на сей раз обойдется без аварий.

– Подожди до завтра, – быстро проговорила Инна. – Мне сейчас звонил Константин Сергеевич, просил нас с тобой…

– Константин Сергеевич? – удивленно повторил Антон. – А это еще кто такой?

– Как кто? Бармин, дед Нины.

– Да ну? – Дебрский хохотнул. – И что ему нужно?

– Просит нас с тобой побывать с ним завтра на кладбище, посмотреть участок, который он выбрал для Нины.

– Что за чушь? Зачем Нине участок на кладбище?

– Антон! – чуть ли не истерически закричала Инна. – Ты спятил? Или ты там пьешь в одиночку?! Что ты несешь, подумай! Ее же надо похоронить, в конце концов! Константин Сергеевич возмущен, что ни ты, ни я не заботимся об этом, взялся за дело сам…

– Да-а? – протянул Антон со странной интонацией. – Ну что ж, сам так сам, если уж ему не терпится закопать свою племянницу. То есть встреча состоится на кладбище? – Он хохотнул. – Отлично! Когда, где? Во сколько?

– Завтра, в Марьиной роще, у бокового входа. Может, я зайду за тобой, отправимся туда вместе?

– Да уж не заблужусь как-нибудь. Город я худо-бедно помню, в отличие от некоторых его жителей. Значит, пойдем выбирать могилку для дорогой и незабвенной Ниночки? Ну-ну!

Он бросил трубку, не простившись.

Какое-то время Инна постояла, согнувшись, над телефоном, потом быстро пошла на кухню, налила себе холодной водки и кое-как пропихнула ее в горло. Стремительно раздевшись, прыгнула в постель, сжалась в комок под одеялом, накрепко зажмурилась. В коридоре остался гореть свет, он мешал, но Инна не встала, чтобы его погасить. Хотелось одного – поскорее заснуть, чтобы освободиться наконец от всего этого…

Дрема уже начала туманить голову, когда Инна вспомнила, что не смыла косметику, а значит, рискует завтра утром встать с отекшими глазами.

«Да провались оно все! – подумала чуть ли не с ненавистью. – Какая разница, как я буду выглядеть? Чем хуже, тем лучше!»

Однако эта мысль уже не давала уснуть. Инна ворочалась, ворочалась, потом все-таки встала и пошла в ванную. И даже сейчас созерцание своего пусть осунувшегося, но все-таки прелестного лица доставило ей удовольствие. Она долго умывалась, а потом легла – и сразу уснула, почти счастливая от мысли, что завтра будет сделан первый шаг к тому, чтобы живые наконец похоронили своих мертвецов.

Его высокую, сухощавую фигуру Инна заметила еще сверху и попросила остановить такси на склоне, чтобы не подруливать к кладбищу с шиком-свистом. Почему-то это показалось неудобным. Но тут же она пожалела об этом, больно уж пристально уставился на нее Константин Сергеевич. «Да небось сослепу, – попыталась успокоить себя Инна. – Бедный старикашка гнет форс, очков не носит, а сам ничего не видит дальше своего носа!»

Однако при ближайшем рассмотрении Константин Сергеевич вовсе не казался бедным старикашкой. Судя по старым своим фотографиям, он всегда был очаровательным мужчиной, и годы лишь прибавили ему суховатой надменности, усугубили породистость, печать которой и раньше лежала на худощавом седоусом лице. Никакой подслеповатостью тут и не пахло, к тому же Бармин держался исключительно прямо, взирая на Инну с высоты своего великолепного роста настолько сверху вниз, что она сразу разозлилась. Да, Нинкин дед задаст им еще хлопот…

Она от души надеялась, что сохранила на лице приличествующее случаю печальное выражение.

– Антон разве не с тобой? – вскинул седые брови Константин Сергеевич, и Инна надолго задумалась бы, спроста это сказано или с намеком, когда б в это мгновение с горки не съехало очередное такси, подкатив к ним вплотную, и из него не выбрался Антон, который никогда не отличался особым тактом.

«Так ему и надо!» – подумала Инна, не без удовольствия заметив, что Бармину, сторожась колес, пришлось отступить на грязную обочину.

Она с особым интересом наблюдала за встречей этих двух людей, которые сейчас играли в ее жизни самую важную роль.

Антон разглядывал Бармина с холодным любопытством, не заботясь изображать даже подобие скорби. А если Константину Сергеевичу и было противно дотронуться до человека, который, по сути дела, убил его внучку, то он и не дотрагивался: не вынимая рук из карманов, он кивнул Антону, бросил вскользь:

– Надеюсь, со здоровьем твоим уже получше? – и, не дожидаясь ответа, повернул к пролому в ограде кладбища, откуда вела народная тропа, самостийно присвоившая себе статус официальной дороги.

Антон, не дрогнув своим глянцево-розовым, все еще пугающим лицом, последовал за ним, бросив Инне небрежный взгляд и небрежное: «Привет!» Этой своей независимой, отстраненной повадкой он был настолько не похож на того человека, которого Инна оставила на Звездинке чуть больше суток назад, что она даже замешкалась, не сразу двинулась с места.

«А вдруг он никогда меня не вспомнит?» – пронзила ее внезапная мысль, и Инна зябко вздернула плечи, поскорее отгоняя эту мысль, поскольку от нее хотелось сразу лечь и умереть…