Полуночный лихач - Арсеньева Елена - Страница 59

Вот именно. Надо не вспоминать – надо узнавать. Причем самому, не полагаясь ни на кого. Да и нет такого человека, на которого он мог бы положиться, которому поверил бы. Если уж Инна…

Антон нахмурился. Среди великого множества переворошенных им обрывков с записями, телефонами, фамилиями и инициалами он видел это слово – Дубровный. Там было еще какое-то женское имя и телефон, но тогда Дебрский не обратил на них внимания.

Ничего. Сейчас он вернется домой, отыщет тот листочек, позвонит – и сам задаст неизвестно кому вопрос о какой-то Рите, о которой почему-то так сильно беспокоится Антон. Вернее, Инна беспокоится о ней – так, что готова послать к матери этой самой Риты двух безжалостных парнишек с крутыми кулаками.

Недалеко от него слабый лучик света пробивался сквозь тяжелые шторы на окне первого этажа. Может быть, Инна живет здесь? Может быть, на этой самой лоджии видела Нина своего мужа?

Инна, Нина, теперь еще какая-то Рита – не много ли женщин вертится вокруг него? Похоже, в своей прошлой жизни Антон Дебрский был преизрядным бабником!

Эта мысль привела его в отличное настроение.

Он постоял, покачиваясь с пятки на носок и чуть ли не посвистывая. Потом присел на корточки и начал прилежно охлопывать ладонями тротуар вокруг «Лады».

Жека стоял вроде бы здесь… Ага, есть! Дебрский нашарил связку ключей и с удовольствием позвенел ими над ухом.

Если Инна увидит утром около подъезда свою «Ладу», на которой Жека и Кисель должны были ехать в Дубровный, она очень огорчится. Поймет, что ее поручение не выполнено, начнет разыскивать Жеку с Киселем, а где она их разыщет? Что-то подсказывало Антону: теперь об этой парочке он услышит очень не скоро… если услышит вообще. Нет, его лично мысль о разлуке с братцами-кроликами, обладателями тяжелых кулаков, совершенно не печалила, он бы приветствовал даже вечную разлуку с ними, а вот Инне это доставит немало неприятных минут.

Ну так зачем огорчать красивую женщину?

Антон открыл дверцу «Лады», скользнул за руль, вставил ключ в стояк и включил зажигание, поражаясь, что делает все безошибочно, что, не отдавая себе в этом отчета, отлично помнит все, что нужно делать. Очень похоже, что ему частенько приходилось водить эту хорошенькую машинку.

Тем лучше.

Наслаждаясь вновь обретенным мастерством, он выехал из двора и немножко покрутился по пустым улицам, наслаждаясь послушной техникой. Ну хоть что-то есть в этом мире, что безусловно повинуется Антону Дебрскому!

Правда, при виде фигуры автоинспектора, привалившегося к патрульной машине, хорошее настроение несколько полиняло. Та же память, которая помогала управлять «Ладой», настойчиво и тревожно шептала о каких-то документах, о правах и доверенности на вождение «Лады», которых у него с собой нет, а без них ездить никак нельзя!

Обошлось. Инспектор говорил по рации и даже не взглянул в его сторону. До дому Антон добрался без всяких приключений, но поставил «Ладу» не около подъезда, а на платной стоянке, которую приметил, еще когда они с Инной топтались на обочине. Если Инна вдруг нагрянет, будет довольно сложно объяснить ей, как здесь оказалась ее машина. А что-то настойчиво подсказывало Дебрскому, что ему еще не раз придется объясняться с Инной…

Он поднялся на восьмой этаж, методично открыл все замки, вспоминая, в каком порядке закрывала их Инна, и с приятным чувством безопасности зашел в свою квартиру. Включил везде свет и начал искать ту пожелтевшую бумажку со словом «Дубровный», которая для него теперь так много значила.

Разумеется, Лариса Ивановна была не такая дура, чтобы открывать двери кому попало, даже если этот самый «кто попало» клянется и божится, что он врач со «Скорой» и разыскивает Николая Сибирцева, которого срочно вызывают на работу. Сначала Лариса Ивановна пристально оглядела площадку в «глазок». «Глазок» у нее был замечательный – телескопический, то есть позволял видеть все, что творилось на площадке и даже на ближайших ступеньках, а также приближал лицо посетителя.

У данного посетителя лицо было очень симпатичное! Даже красивое: с темными оленьими глазами в обворожительных ресницах, с девичьими, припухшими губами, румяными щеками, а главное – улыбчивое и доброе. Именно такое, по мнению Ларисы Ивановны, и должно быть у врача, который хочет внушить доверие своим пациентам. Не то что лицо Коленьки Сибирцева, на котором будто семь замков понавешено! Коля, конечно, очень хороший мальчик, всегда первым здоровается и даже разрешил Ларисе Ивановне постричь себя, когда ей надо было на ком-то руку набить, учась на парикмахерских курсах, однако с тех пор почему-то начал ее активно избегать. Никогда не остановится поболтать, рассказать какой-нибудь смешной случай из врачебной практики, а ведь у него такие случаи, наверное, каждый день случаются, вон Булгаков целую книжку написал про эти случаи!

Лариса Ивановна не любила жить с соседями по принципу «здрасьте» – «до свиданья». Она любила такие отношения, когда можно неожиданно, без приглашения, зайти – и тебе будут рады. Вон как в телерекламе про порошок «Комет»: эта наглая тетка лезет во все дела своих соседей в любое время дня и ночи, но никто, заметьте, ей не то что пинка не даст, но и смотрят как на благодетельницу и спасительницу. Конечно, такие крайности ни к чему, Лариса Ивановна не стала бы раздаривать направо и налево чистящие и моющие средства или драить чужие раковины. Она просто жаждала общения! Однако народ в этом подъезде жил как на подбор – все вроде Сибирцева.

Когда Николай привел к себе девушку, Лариса Ивановна приободрилась: ну вот, будет с кем поговорить за жизнь, к кому нагрянуть на чаек, посплетничать… Не тут-то было! Николай свою любовницу прятал от всех так, словно боялся, что украдут. Лариса Ивановна ее только один раз и видела, когда она с Колей первый раз пришла и стояла на площадке, воровато озираясь, пока он открывал дверь.

Догадаться о том, что девушка еще там, можно было только по сумкам с продуктами, которые Николай теперь исправно носил домой (раньше-то он питался как попало и где попало), по его ухоженному виду (как-то раз даже при галстуке был!), по тому, что теперь он исправно ночевал дома (а случалось, по две-три ночи пропадал где-то, явно не на работе, и возвращался угрюмый и еще более нелюдимый, чем прежде), – и по еле слышному шебуршанию и легким шагам, которые изредка доносились до Ларисы Ивановны, когда она по полчаса простаивала на площадке, ловя ухом звуки, доносящиеся из-за соседской двери. Да, вот еще что: иногда по ночам, проснувшись в час или два ночи, Лариса Ивановна видела «молодых», как она их про себя называла, гуляющими вокруг дома. То есть Николай старательно прятал свою любовницу, даже «выгуливал» ее только ночами, и Лариса Ивановна с каждым днем все более утверждалась в мысли, что он элементарно увел мужнюю жену и теперь не без оснований опасается преследований со стороны обманутого супруга. Поэтому она бы ничуть не удивилась, если бы в один прекрасный день в Колину дверь начал ломиться какой-нибудь Отелло с кинжалом в зубах. И первая мысль при виде того мальчика, который искал Сибирцева, была: ну, вот оно – началось!

Но эта мысль тут же улетучилась. Во-первых, потому, что на мальчике был белый халат под легкой курточкой – именно так одевался и сам Николай на работе, – а главное, повторимся, лицо у него было не угрюмое, не ревнивое, а такое доброе-доброе… И говорил он голосом мягким, вкрадчивым и настолько тихим, что Лариса Ивановна в конце концов плюнула на осторожность, родную сестру элементарного благоразумия, и открыла ему дверь…

Если кто-то предполагает, что красавчик, войдя в квартиру и притворив за собой дверь, тут же обернулся чудовищем и набросился на бедную старушку с кынжалом или непристойными домогательствами, то он глубоко ошибается. Наяву молодой человек оказался еще краше, а голос его звучал как музыка. И вот этим своим музыкальным голосом юноша начал выспрашивать, где сейчас можно найти Николая.