Полуночный лихач - Арсеньева Елена - Страница 24

Строго говоря, инспектора можно было понять, потому что другим участником ДТП оказался один из личных шоферов губернатора (ходят слухи, будто их у него шесть, но это, конечно, фантастика: самое большее пять!). Ну не губернаторского же водилу, в самом деле, везти в каталажку вместе с административной «Волгой». Это ведь «неприкасаемый»! Куда проще прицепиться к навороченному, серебряно сверкающему «Круизеру», тем более что сидевший за рулем доходяга вел себя тихо и скромно, права не качал, только посмотрел на инспектора с непонятным сожалением и потащился покорно в кутузку.

Ну, тут ребята оказались тертые и мятые, что твои калачи. Обозрев вынутые из карманов задержанного две пачки денег: одна емкостью в двадцать тысяч баксов, другая – в тридцать шесть тысяч рублей – и заглянув в его паспорт, они мигом идентифицировали Родиона Петровича Жукова с Родиком Печерским и тихо взялись за головы, не в силах самостоятельно разрешить неразрешимую ситуацию. Родик-то еще более неприкасаемый, чем губернаторский водила! Из-за того самое большее премии лишишься, а из-за этого, глядишь, сала так за шкуру зальют, что мало не покажется, однако факт задержания был оформлен соответствующим образом, и с этим следовало что-то делать…

Оплошавший инспектор ГИБДД побрел на негнущихся ногах на свой пост, мечтая сейчас только об одном: быть сбитым каким-нибудь лихачом, чтобы не дожить до утра, когда его начнут закатывать в ковры на всех начальственных уровнях. А в райотделе продолжалась ломка голов. И наконец общие мыслительные усилия дали блестящий результат.

Официальная версия была такова: владельцу «Круизера» Родиону Петровичу Жукову стало плохо с сердцем, оттого и приключилось вышеуказанное ДТП. Добрые дяди милиционеры вызвали к нему «Скорую», которая и отвезет больного в лечебное учреждение.

Конечно, Николая, приехавшего по вызову, посвятили в истинный смысл ситуации. Задачу свою он понял сразу: гражданина Жукова до больницы не довезти… Не подумайте чего плохого, такое случается сплошь и рядом: люди отказываются от госпитализации, а то и просто сбегают из «Скорой», буквально у больничных дверей. Ну не гнаться же за ними, не швырять же, вывернув руки, на мостовую с криком: «Лечись, твою мать!» У нас все-таки как бы демократическое государство.

Появился «больной».

«А ведь он и правда больной, – сразу подумал Николай. – Либо язва застарелая, либо туберкулез». Потом Родик в доверительной беседе поведал, что в его организме наличествовало и то, и другое, а также многое третье. Ведь за долгий «трудовой» стаж каких он только мастырок не замастыривал, чего только не принял в свой многострадальный желудок, лишь бы словчить – и угодить в санчасть, а то и в больницу! И гвозди, склеенные крест-накрест хлебным мякишем, глотал, и лезвия, и даже маникюрные ножницы – конечно, в разобранном виде, половинками… Не говоря уже обо всякой «гадской химии».

Сердце же у Родиона Петровича оказалось здоровое и крепкое – настолько, что его кардиограмма в качестве подтверждения легенды никуда не годилась.

– Может, у меня снимете? – жалобно сказал милицейский майор, которому пришлось расхлебывать эту безумную кашу, заваренную беспонятливым инспектором.

Сняли. Ну, такая полярность, такая частота сокращений, такие зубцы там нарисовались… Знак Q у кардиологов означает крайне тяжелое состояние, опасное для жизни больного. Пришлось уколоть майору эуфиллин, строфантин и панангин, уложить его на служебный диванчик – и отчалить в компании с Родионом Петровичем, который тем временем получил обратно свое имущество (все в целости и сохранности, до последнего бакса и рублика, до последней красненькой резиночки!).

И тут Николай, который до сего момента относился к «авторитетам», так сказать, на уровне пользователя (ну откуда у него знание вопроса, только из детективов каких-нибудь отечественных!), понял, что такое – сила личности. Родик Печерский не просто не принимал никаких возражений – для него и понятия-то такого не существовало. Не успев пикнуть, 508-я бригада оказалась сидящей за шикарно накрытым столом шикарного кабака, который образовался за облезлой дверью какой-то верхнепечерской «стекляшки», с улицы производившей впечатление необитаемой. Была глухая ночь, однако здесь вовсю кипела жизнь. Какие-то люди пили, ели и очень негромко беседовали между собой. За врачами ухаживали так, будто они не мастырку очередную для Родика замастырили, а, по меньшей мере, спасли его жизнь. Потом, уже около четырех утра, Родик в знак уважения повез «спасителей» к себе на квартиру, размещавшуюся, против ожидания, не в особняке с колоннами, а на шестом этаже обыкновенного блочного дома все в тех же Верхних Печерах, разбудил жену, никакую не фотомодель с ногами от ушей, а обыкновенную толстую, добродушную и хлопотливую тетку, та мгновенно накрыла на стол – и приятная беседа продолжилась. За окном уже рассвело, когда она закончилась. На прощанье Родик вежливо простился с ночными гостями, Любе даже ручку чмокнул, но визитку свою (простенькую, беленькую, на которой не было ни имени, ни фамилии, а только номер телефона) дал одному Николаю, поскольку в этой маленькой группе бесспорным «авторитетом» был именно он.

– Ну и как он с вами говорил, братаны? – наконец осведомился Палкин, чистоплотно поджимая губы. – Чисто по фене типа ботал, в натуре?

– Он нас даже лепилами ни разу не назвал, – обиделся Николай. – Никаких тебе пошлых брателл и всякого такого. Разговаривает он совершенно нормально, думаю, феня у него только для толковищ и стрелок. Нормально говорит, честное слово, вот только анекдотами про «новых русских» затравил – просто спасу нет. Эту братию он ненавидит, считает их ошибкой природы и беспардонными грабителями, вот и тешится анекдотами.

– Ну, расскажи какой-нибудь! – обрадовался дядя Саша.

Николай добросовестно напряг память, но анекдоты – что мелкие денежки, долго в карманах памяти не залеживаются. Так он ни одного и не вспомнил, тем паче что в это мгновение в машине закаркал динамик и угрюмо сказал:

– 508-я! Слышите меня, а?

– Ну, здравствуй, что ли, – шумно вздохнул Николай в микрофон. – Давай, говори, чего там.

– Пенсионеру плохо с сердцем. Без сознания. Возможно, даже инфаркт.

Николай выслушал адрес и нажал на «тревожную» кнопку. В машине сирена звучала довольно мелодично и почти спокойно, не то что на улице, где она воет оглушительно, протяжно, надрывая душу…

И опять-таки это был не Зеленый город, а всего лишь Звездинка, рядом с Главпочтамтом, каких-то десять минут лету по закоулочкам.

– Второй подъезд, дядя Саша, – сказал Николай. – Ага, вот тут нас и жди. Пошли, Паша, только прихвати мягкие носилки, в самом деле, мало ли что.

Они с фельдшером, несшим носилки, более похожие на безобидный узел, сунулись в подъезд…

– Ёлки-палки! – воскликнул Николай. – Извини, Паша, это к тебе не относится. Что ж это я горожу, какой второй подъезд? 104-я ведь в третьем, на восьмом этаже.

Они торопливо вышли на улицу и перебежали в соседний подъезд.

В это время шофер дядя Саша, который пользовался каждой свободной минутой, чтобы почитать культового детективщика Бушкова, уронил под сиденье очки и, кряхтя, доставал их, поэтому не видел нового маневра Николая и Палкина. Он поднял очки, протер их, водрузил на нос и с головой ухнул в «След пираньи».

Неизвестно, сколько прошло времени, дядя Саша совершенно потерял связь с реальностью, когда в стекло кто-то деликатно стукнул.

Дядя Саша с подавленным проклятием выглянул.

– Здрасьте, – сказал белобрысый бледный парень с приплюснутым носом. – Это к кому «Скорая»?

– А ты что за спрос? – прищурился дядя Саша. – Или заболел?

– Я – нет, – энергично замотал головой белобрысый. – Но батя у нас хворый, мы с братиком и волнуемся: не к нам ли?

Дядя Саша поглядел на «братика». Правда, парни похожи, этот тоже белобрысый и бледный, только чуть постарше, поугрюмей. И какой странный шрам на виске! Культовый детективщик непременно предположил бы, что здесь имел место контрольный выстрел, однако череп парня оказался настолько крепок, что пуля прошла по касательной, и может даже, убила рикошетом самого киллера.