Париж.ru - Арсеньева Елена - Страница 51

Вениамин Белинский. 2 августа 2002 года. Нижний Новгород

Сорок шестой поезд из Москвы прибывал в Нижний в половине девятого, а за сорок минут до этого доктор Белинский все еще топтался на площади Свободы, не ведая, куда податься: на улицу Минина (десять минут ходу) или на Автозавод (час езды на маршрутке). Как ни утихомиривал он себя весь этот день (даже дождь перестал, а Веня никак не мог успокоиться), как ни усмирял, как ни взывал к отцовскому и супружескому долгу (можно было посидеть с пацанами за шахматами или почитать им, погулять с Инной или повести ее в кафе, в ночной клуб, ну что-то этакое придумать романтическое!), все было бессмысленно. В конце концов Белинский махнул рукой на все приличия на свете и просто-напросто сбежал из дому. Ну что он мог поделать, если изнемогал от любопытства... того самого, которое, как известно, погубило кошку. Если честно, Веня не знал, как именно это произошло, поскольку встречал это интригующее выражение лишь в английских переводных романах. Да какое ему сейчас дело до каких-то там иноземных кошек? Ведь не только в любопытстве дело, не одно оно мучило и терзало Веню, словно язва желудка или двенадцатиперстной кишки!

С другой стороны, чистым альтруизмом и беспокойством о пропавшем Холмском дело тоже не ограничивалось. Вернее будет сказать, что кровь доктора Белинского будоражила гремучая смесь из любопытства, человеколюбия, желания восстановить справедливость – и интеллектуального азарта. Однако и для самого Вени оставалось загадкой, почему особа с командирским голосом, которая сегодня приезжает к Сорогину, каким-то образом поможет доктору Белинскому выйти на след пропавшего Данилы Холмского! И тем не менее он отчего-то надеялся на это.

Но эта загадка была, так сказать, второй очереди. И ответ на нее можно было получить, лишь разгадав загадку номер один: где, у которой из двух сорогинских квартир следует подкарауливать командиршу.

На Автозаводе? На улице Минина? В центре? На окраине?

Голову сломаешь!

Помучившись немного, Веня усилием воли сдержал свой порыв вскочить в маршрутку, которая следовала на Сенную площадь и должна была проехать как раз мимо того самого дома на улице Минина, где встретил свой смертный час Сорогин, и перебежал через площадь Свободы. Потому что маршрутки на Автозавод шли именно с противоположной стороны.

Тут он не дал себе помешкать ни минуты и, словно опасаясь передумать, вскочил в сто первую, конечная остановка которой находилась в двух кварталах от улицы Маршрутной. Маршрутка на Маршрутную! Звучит, не правда ли? И в ту же минуту, как Веня оказался в салоне, дверцы «пазика» закрылись, и он тронулся с места.

«Это судьба! – наставительно сказал себе Вениамин. – Обратной дороги нет. Значит, я сделал правильный выбор!»

И он стал всячески укреплять себя в этом убеждении, на всякий случай усевшись на заднее сиденье и покрепче держась за него обеими руками – чтобы не поддаться колебаниям и не сбежать на улицу Минина.

Нет, ну в самом деле, что за глупости? Вполне может быть, что о квартире, в которой был убит Сорогин, московская гостья не имеет представления. Что с того, что на определителе был ее телефон? Она могла знать номер телефона, но не знать адреса; в конце концов, сам Сорогин мог ей позвонить за несколько минут до того, как Вятский ткнул его ножом в сердце!

Что-то подсказывало Вене: в той квартире Сорогин не жил, лишь пользовался ею, как кратковременной явкой. И дело даже не в Вениной интуиции. Достаточно призвать на помощь элементарную логику: не может в квартире писателя (а Сорогин как-никак пробавлялся именно этим ремеслом) не быть компьютера! Пусть это окажется даже ноутбук, но и его не видел Веня, пока от нечего делать скитался по комнатам в ожидании милиции. И даже если Сорогин, предположим, был до крайности несовременен и писал на машинке, а то и вовсе от руки, то Веня не обнаружил ни пишущей машинки, ни бумаги. И вообще, квартира производила впечатление необжитой.

Об автозаводской квартире московской гостье определенно известно. Эта пренебрежительная реплика: «Мальчик с горьковского Автозавода...» И вообще, улица Маршрутная – официальный адрес Сорогина. В любом случае, даже если дама-командирша сначала поедет на Минина, она уткнется в опечатанную дверь. И воленс-неволенс ринется на Автозавод. То есть караулить детективу Белинскому надо именно там. И сразу готовиться к тому, что караулить придется долго: даже если поезд не опоздает и москвичка прямиком, без заезда на Минина, отправится на Автозавод, это займет у нее минимум час. Маршрутки сейчас, воскресным вечером, ходят абы как! Ну а если она сперва на Минина поедет, то надо прибавить еще минут сорок, так что набирайся терпения, доктор Белинский. И отключи мобильник, чтобы тебя не бомбардировало звонками возмущенное семейство. Потом, возвращаясь из своего рейда, он еще успеет придумать какое-нибудь убойное оправдание, чтобы заставить притихнуть всех: и жену, и тещу, и Гошку с Мишкой.

Потом! Как говорят те же англоязычные люди, «мы будем думать о том, как перейти мост, когда подойдем к нему». А пока – вот улица Маршрутная, вот и нужный дом.

Домик оказался трехподъездный и двухэтажный. Белинский бывал в таких домах, построенных пленными немцами после войны. В центре тоже много подобных сооружений сохранилось, но там они все же выглядели попрезентабельней. Здесь же...

На первом этаже зияло окно нараспашку, и доктор, проходя мимо, увидел стол, заставленный пивными бутылками и заваленный закуской. Вот именно заваленный, никак иначе. Еще там пел блатным голосом какой-то эстрадник, но, перекрывая музыку, беседовали трое. Из десяти слов семь были матерными, причем уныло, однообразно матерными. Люди матерились, словно сплевывали шелуху от семечек, – привычно, на уровне рефлекса.

Доктора со «Скорой» мало чем можно прошибить, однако сейчас Белинский был не «при исполнении», и его вдруг пробрала глубокая тоска. Он вообще ненавидел матерщину, он и пиво ненавидел, между прочим, потому, что оно опускает человека, высвобождает в нем тупость, глубоко запрятанную под наслоениями элементарной цивилизованности. Именно пивная тупость страшна. Тупая злоба, тупая, натужная веселость. Прокисшая вонь, которая вырывается изо рта при каждом слове. Осоловелые глаза, набухшее брюхо. И диарея, назойливая, бесстыдная... Бр-р!

С другой стороны, что еще делать воскресным вечером на автозаводской окраине, как не заливать мозги пивом? Кстати, нелюбимый доктором Белинским писатель Максим Горький в романе «Мать» изобразил в точности такой же тупой, залитый водкой (вся разница!) мир русских мастеровых. Нижегородских, кстати! Да неужели ничто не меняется в России?! И не изменится – никогда?

Вене вдруг стало до того противно от матюгана, который беспрерывно несся из окна, что захотелось немедленно оказаться как можно дальше отсюда. Даже любопытство как-то свернулось и брезгливо заткнуло уши.

«Небось и вся та ментовня, которая на убийство Сорогина приезжала, тоже пивком наливается в свободное от работы время, – подумал он презрительно. – Неудивительно, что для них до сих пор остается секретом личность убитого. А ведь всего надо было: распечатать пачку книг, открыть одного из людоедов, Васю, Колю, Петю ли, – и узреть на обложке фото автора. И тут же все стало бы на свои места. Ведь по-хорошему не я должен был найти Вятского, не я должен заботиться о поисках Холмского, не я должен караулить неизвестную особу из Москвы! Не я, а они!»

«А почему ты думаешь, что они этого до сих пор не сделали? – вдруг словно прозвучал в его голове чей-то холодновато-насмешливый голос. – Нет, почему ты так глубоко в этом убежден? Потому что Капитонов сказал об убитом как о неизвестном человеке? А разве он не мог наврать? Небось и пачки давно вскрыты, и личность мертвого установлена, и даже подлинная фамилия Сорогина следствию известна. Не исключено, что вот-вот они и до Вятского доберутся. И почти наверняка этот адресок им известен. Так что очень может быть, что московская гостья прямиком угодит в милицейскую засаду, которая оставлена в квартире номер восемь или прямо на улице, где-нибудь поблизости. И если эта дама наверняка как-то сможет объяснить свое пребывание здесь, то доктору Белинскому сделать это будет сложно! А потому – не наступить ли на горло собственному любопытству вкупе с обостренным желанием справедливости и не сделать ли отсюда длинные ноги?»